Фокусница

Вы когда-нибудь видели настоящих карманников? Нет, не тех, кто от голода и холода решается на неловкое и, чаще всего, провальное преступление, а тех, кто считает воровство искусством. Тех, кто живет ради риска и ради сумасшедшей игры с Фортуной. Они — ловкие фокусники. Они отвлекают внимание на долю секунды, но за эту долю секунды, казалось бы такую малую единицу времени, они получают всё. Кошелек, кольцо — всё, что только захотят. Виртуозы. Вам их не поймать. Я была одной из них. Долгое время я водила за нос всех. Но одно неловкое движение — и я мертва. В этом и есть вся проблема моей профессии. Такие как я долго не живут. Слишком дерзкие, слишком много умеем. Кто я? Я — Фокусница. Та, кого вылавливал Интерпол долгое время. И так и не смог поймать. Я ушла по своим правилам. Вчера мне исполнилось тридцать семь лет. Я почти рекордсменка. Летя вниз с высотки я понимаю: моя жизнь не так уж и плоха. Я жила в красивейших местах, знакомилась с лучшими людьми моего профиля, видела тех, кто выше меня. Моя история началась в далеком тысяча девятьсот семьдесят девятом на территории СССР, в маленьком городке рядом с Москвой. Мне говорили его точное название, но даже если я постараюсь, то не вспомню его. Моя мать бросила меня ещё шестимесячной малышкой и обо мне заботились какие-то дальние родственники. Не знаю откуда у них были на это деньги и силы. В два года меня подкинули в цыганский табор. Там я получила первое имя. Меня назвали Баваль, ветерок в переводе с цыганского. Я слишком тихо ходила для ребенка. Там я научилась воровать. Первые навыки привил мне мальчишка по имени Кало. Сначала мы просто попрошайничали. Братец Кало завязывал мне глаза, я истошно напоказ плакала, а люди жалели и давали мне деньги. Однажды Кало увидел проходящего мимо человека с большим кошельком, торчащим из заднего кармана брюк, и, заставив меня привлечь его внимание, толкнул гадже, будто бы пробегая мимо. Мужчина свалился на землю, а рядом приземлился Кало. Кошелек вылетел из кармана. Упав на него, братец извинился и сбежал с деньгами. Гадже даже этого не заметил. Я никогда не забуду тот первобытный страх, обуявший меня. Но мне нравилось. Страх прошел, а полученные деньги мы с Кало потратили на еду. В тот день я впервые попробовала шоколад. Вообще, кочевать в СССР было запрещено, но уследить за кочующими рома было сложно. Так что больше трех лет они переходили из города в город, постепенно перешли границу между бывшим СССР и Румынией, я, естественно, вместе с ними. Они знали какое-то плохо охраняемое место, где и проскочили в Европу. За пять лет у цыган я не прижилась, но за гадже они меня не считали. Единственный, с кем я общалась, был Кало, с остальными так, постольку поскольку. Мы с Кало продолжали карманничать, попадались иногда, но это было крайне редко. Я плохо знала румынский язык, на диалекте которого общались рома, и плохо знала русский, но для моего единственного друга этого хватало. Он тоже был таким отщепенцем среди цыган. Как и я с черными волосами, он совершенно не был похож на цыганского ребенка. Кало был на девять лет старше меня. Его подкинули в табор примерно в Нижнем Новгороде, так говорил Глава Табора — Алмас. Алмас был чистокровным цыганом лет сорока. Он часто рассказывал истории о войне и именно от него мы получали основные знания о мире. Узнав о нашем с Кало промысле, Алмас научил нас паре фишек, которыми я пользуюсь и по сей день. Алмас говорил на чистом румынском и нам обоим было сложно его понимать. В Румынии мне запомнились только два города, хотя мы посетили намного больше, — Бухарест и Тимишоара. Кочуя в разных местах, мы часто общались с городскими бродягами и мальчишками-карманниками. Заводя нас в заброшенные дома, они учили разным фокусам и интересовались как живется в СССР и других странах. Кало с важным видом вещал о странах, которых не существовало никогда, и презрительно говорил, что им, гадже, никогда не увидеть того, что видели мы. Он прославлял табор так, будто это было самое прекрасное место на свете. Я незаметно кривила губы. Это не так. На стоянке табора всегда было холодно, громко и плохо пахло. Мне там не нравилось, но выбирать не приходилось. Братец знал о моем отношении к табору и часто беседовал об этом с Алмасом наедине. Сначала мне казалось, что они хотят меня выкинуть на улицу. Алмас что-то советовал ему, они спорили, но сойтись во мнение ни могли. За несколько дней до ухода из Бухареста, я впервые залезла в дом. Окно на первом этаже было открыто. Кало подсадил меня и стоял на стреме, пока я вытаскивала всё мало-мальски ценное. Набрав всё это, мы едва добежали до стоянки, где нас встретил злой, как тысяча чертей, Алмас: — А ну, стоять! — зычный голос раздался по всей стоянке. Все затихли, казалось, даже никогда незатыкающиеся младенцы, стали реветь тише. Все знали - не стоит злить главу табора. — По домам, значит, лазаем, да?! Лазить по домам вы будете только тогда, когда я вам это разрешу! — Нет, — первый раз я сказала что-то при нем. Кало дернул меня за руку. Алмас выпучил глаза. — Ах, нет? Ну, нет! Лазай. А скажи-ка теперь мне, Баваль, что же ты теперь с украденным-то делать будешь? — заметив мой растерянный вид, он ядовито закончил, — Не знаешь, да? Всему, что вы наворовали, грош цена в базарный день! Теперь оно может красиво стоять, но вы на это ничего не купите! Смысл был красть, если не знаешь, как сбыть, а? Нет. Баваль, думай головой. У вас вроде как Кало мозг системы, но ты тоже иногда озадачивай себя этим делом, — он хмыкнул. — Что тогда теперь со всем этим делать? На место вернуть? — Что хочешь, — ответил Алмас, — Но вернуть не получится. Вы, однако, вынесли полдома. — А кому можно толкнуть? — спросил Кало. Помолчав с минуту, Алмас ответил: — Найдите старьевщика Джундо. Завтра, с утра пораньше идите вниз по улице до лавки с нарисованной старой пластинкой. Он поможет. Мы постарались скрыться от его строгого взгляда. Алмас хмыкнул и крикнул вслед:: — Баваль, я знал об этом лишь потому, что искал вас. Хорошая техника. Но думай о последствиях. Продумывай на несколько шагов вперед. Это было один из важнейших уроков нашей жизни. На следующий вечер я наблюдала ещё один разговор между Кало и Алмасом, в конце которого они в чем-то согласились. Из Бухареста табор должен был направляться в Софию, но резко сменил направление, и мы пошли на запад. В Тимишоаре Кало начал заставлять меня воровать одну. Целыми днями он требовал, чтобы я всё делала без него. Алмас начал учить меня всем своим скудным познаниям о мире. Чаще полезные, они не забылись до сих пор. Оставаться тихой, приспосабливаться к любой ситуации, жить только по своим законам, но не показывать этого. Мы переходили границу за границей и чем ближе приближались к Монако, тем больше они заставляли меня учить. Через год в Монако они вывели меня рано утром в центр города и оставили там, сказав мне не приходить, на целый месяц. Первое время было тяжело и хотелось вернуться обратно, но гордость не позволяла. Мне это удалось. Я наворовала одежды и даже смогла помыться в одном домике на окраине, когда его хозяин ушел. Я видела, что и Кало, и Алмас следили за мной, но не подавала вида. Третьего июля Алмас забрал меня с того же места в табор. По возвращении туда я погрязла в унынии. Теперь мне было там невыносимо. Если раньше мне казалось, что все нормально, то сейчас меня тошнило от этого места. Вечные крики женщин и детей, смрад, громкий кашель больных — всё это неимоверно бесило. Я убежала на окраину стоянки и просидела там долгое время. Алмас и Кало нашли меня ночью и рассказали наконец, о чем говорили до этого. — Я давно заметил, что тебе здесь не место, — начал Кало. В тот момент мне показалось это оскорблением. Ведь я же рома! — Ты рома, но ты другая. Ты птица более высокого полета. Тебе здесь не место. Я отвернулась от него. — Кало прав, — ответил Алмас, — не смей отворачиваться от меня. Ты рома для нас, но такая жизнь не для тебя. Я проверял так же Кало в твоем возрасте. Знаешь, что он сделал? Он просто питался. Ничего не пытался менять в себе. Ты же вон что вытворяла. А твоя выходка в ресторане? Ты же приборами пользоваться не умеешь! Как смогла? — Повторяла за мальчишкой, который сидел рядом, — пожала плечами, — здесь слишком опасно быть одному. Меня могли забрать в приют. Мне надо было спрятаться. — Вот. Я так не делал. Я просто выживал, — заметил Кало, усаживаясь рядом со мной на траву. — Я тоже выживала. По-своему. — Ты могла спрятаться и изредка подворовывать, — Алмас посмотрел на Кало и кивнул ему. — Ты можешь добиться большего. Поэтому мы идем в Рим. Алмас знает там один приют, где тебя могут принять. — Я не хочу в приют и не хочу учиться! — Не говори глупостей! — рявкнул Алмас, садясь на корточки передо мной, — Послушай, Баваль. Не знаю, что ты там себе напридумывала, но просто так я не повернул бы целый табор. Я отведу тебя в приют. Там ты будешь нормально учиться. Получишь все нужные документы. А затем займешься тем, что нравится. — Я хочу воровать! — Вот и воруй, — хихикнув, ответил Кало. — Знаешь, что я понял за долгое время? Если есть возможность, то нужно идти вперед. Красть кошельки и кольца с чужих пальцев — это не вершина всей пирамиды. Воровство в мире процветает. Так научись большему. Пойди выше. — Думаешь, стоит? — они уже решили всё за меня. Не стоит ждать, что мне дадут выбор. — Да. — Ты идешь со мной? — Нет, сама справишься. Ты научилась здесь всему. Его место здесь, твоё же — в большом мире, — Алмас посмотрел на звезды, — Там тебя научат всему, что нужно. Крутись, как хочешь, но ты должна показывать лучшие результаты. Возьми имя Кейтлин. Оно похоже на твоё русское - Катя. Не забывай, что ты всегда будешь как минимум рома, Баваль… Катя. От тебя зависит будешь ли ты кем-то большим, чем просто рома. В Риме мы были примерно через месяц. Меня оставили на середине улицы и я разыграла роль потерянного ребенка. Кало смотрел, как ко мне подходит страж порядка, по щекам его катились слезы, он махал мне рукой. Алмас кивнул мне, и они ушли, оставив меня посередине опустевшего города. Больше я никогда не встречала этот табор и их двоих, хотя иногда чувствовала на себе чей-то взгляд. Потом меня по плану приняли в Приют для Девочек. Я выучилась лучше всех в своем выпуске, посещала курсы рисования. Так же в криминальном мире меня знали как лучшего щипача. Алмас, похоже, предупредил своих знакомых, так что многие люди, которых я встречала в самых злачных для карманников местах, меня нередко прикрывали и учили чему-то новому. Училась я быстро. Умение рисовать помогло мне войти в богему, а дальше всё стало легче легкого. Воровать у укурившихся и пьяных в дупель «творческих» личностей очень просто. Не все они были такими. Некоторые художники были действительно интересными и выдающимися людьми, слова и действия которых завораживали. Я очень привыкла к кочевому образу жизни, поэтому к две тысячи третьему году я уже исколесила всю Европу. Где-то в две тысячи первом мне понравилось играть в покер, я научилась читать людей, как открытые книги, а так же шулерствовать. Я много раз участвовала в крупных аферах, за которые и попала в поле зрения сначала ЦРУ, а потом, когда переехала в Америку, ФБР. Меня знали лишь по характерному почерку, но ни имени, ни внешности они выяснить не смогли. Я привыкла сначала отвлекать внимание, а потом добиваться своего. Они не понимали ни одного из моих трюков, просто не успевали за мной, за что и называли Фокусницей. В Россию я не возвращалась, родителей не искала, замуж не вышла, детей нет. И запороться на таком простом деле было весьма… Обидно. Я думала, что смогу прыгнуть с крыши отеля на балкон нижнего этажа. Но сорвалась. Обидно. Семнадцатый этаж? От меня останется только пятно на асфальте. Я пила самые дорогие вина, жила в самых дорогих местах, видела всё, что хотела, жила так, как хотела. Ни о чем не жалею, ничего не хочу. Хочу поблагодарить Кало и Алмаса за помощь. Я вас очень люблю, я вас очень ценила. Спасибо. Всем спасибо. Это конец. *** Падение было слишком мягким. Я открыла глаза и села на… кровати. Приснится же такое. Не включая свет, я начала осматривать комнату и очертания мебели. Это явно не номер в отеле. Слишком много вещей, которые не могут быть в среднестатистических гостиничных апартаментах. В отелях никогда не используют мебель в разных стилях. Я встала с кровати и почувствовала себя не так, как всегда. Свет включился. Попытавшись привычным движением убрать короткие черные волосы за ухо, я обнаружила в руке рыжий длинный локон. Не поняла. Нужен туалет и зеркало. Туалет нашелся быстро. Первая дверь была выходом в какой-то коридор, вторая оказалась ванной, совмещенной с туалетом. Зеркало висело над белой немного старомодной раковиной. Я медленно заглянула в него и обомлела. На меня из зеркала смотрел совсем другой человек. Девушка лет восемнадцати с рыжими волосами и светло голубыми глазами наклонила голову таким привычным для меня движением и уставилась на меня. Я дотронулась до зеркала. Не может быть. Этого просто не может быть. Но такие мысли исчезли из моей головы сразу после того, как девушка в точности повторила мои движения. Я помотала головой и начала осматривать ее более внимательно. Нет морщин на лбу, значит регулярными размышлениями о чем-либо она себя обременяла не часто. Улыбчивая — есть маленькие морщинки на щеках. Фигура изящная, но осанки нет. Говорит о неуверенности в себе и даже нерешительности. Обычно ее лицо наверняка выглядит очень мило: веснушки на прямом маленьком носике, немного бледная нежная кожа, светлые глаза и милая улыбка. Фарфоровая милая куколка. Девушка, никогда не сталкивавшаяся с нуждой, холодом и голодом. Видимо, дочь богатых родителей, которые оберегали своего ребенка от всего и всех. Я снова взглянула ей в глаза. Только не уберегли. Девушка плакала. Глаза красные, а нос чуть припух. Поссорилась с парнем? Или не купили что-то? Не важно. Теперь я - это она. Не важно как, не важно почему. Я - она. Собой я не стану никогда. Мой характер уже сейчас накладывает свой отпечаток на ее внешность. Нежные и доверчивые глаза стали холодными, расчетливыми и стальными, жесты и движения стали точными и утонченными, как у аристократической натуры, нежная широкая улыбка стала более спокойной и незаметной. Долгие годы, проведенные в Приюте для Девочек и в светском обществе, сделали меня сдержанной, скрытной, гордой и расчетливой. Раньше я этого в себе не замечала. Это пугающее и в то же время завораживающее зрелище. Нет больше той девочки Баваль, нет больше воришки-Кейт из Рима, нет больше любознательной мисс Джейс, любившей путешествовать по миру, и нет больше известной художницы, находящейся в своем мире. Есть лишь та девушка, которая всегда стояла в стороне от остальных. Есть лишь Екатерина-Фокусница. И будет здесь всегда. Я распрямила плечи и подняла подбородок, как нас учили в Приюте. Это новая жизнь и новый мир, в котором я могу добиться еще большего. Посмотрим, что будет дальше. Сейчас примерно четыре часа ночи, так что глупо будет начинать осмотр сейчас. Лучше поспать. Никто не знает, что я здесь. А сон после трудного психологически дня будет очень полезен. Я вышла из туалета, легла на кровать и уснула.