Два

Темари не боится. Может быть, немного, самую чуточку. Просто в её вены случайно воздушно-капельным путём попадает кубик льда, проходит по кровотоку, холодит руки и шею, и она чувствует, что эта колючая льдистость пробирается в её улыбку, разворачивает мышцы, превращает лицо в гротескную гримасу. - Добро пожаловать домой, братец. Нет, Темари совершенно точно не боится, но ноги у неё примерзли к полу, а руки, кажется, свело судорогой, потому что она не может заставить себя сдвинуться, поднять кисти, обнять, потрепать по волосам, сделать хоть что-нибудь. Взгляд у него берилловый - и не пойми, глаза то ли голубые, то ли зеленые, но такие же твердые и колючие, как прозрачный минерал. Он вежливо кланяется и говорит, и голос у него ровный и полный льда и лезвий. - Позаботьтесь обо мне. И он, черт подери, настолько аккуратно выверено вежливый, что у Темари волосы встают на затылке от него. Она заставляет себя двигаться, растягивает промерзшие губы в улыбку и проходит дом. Собаку но Гаара возвращается в Японию душной ранней весной, врывается холодом и иглами, и в жизни Темари все немного летит кувырком. Канкуро учится на третьем году старшей школы. Ну, как, учится. Дотягивает последние дни, с трудом продирает глаза с утра и спит на уроках, просто чтобы не вылететь из-за пропусков на финишной прямой. Канкуро плевать и на экзамены, и на знания, и на своих одноклассников ему тоже, по большей части, плевать. Он движется в своем собственном, отличном ритме - как дыхание, вдох-выдох, пауза-завязка-кульминация-финал-пауза, как раскачивающиеся качели, то угасающая, то взмывающая вверх амплитуда движений. С появлением Гаары его дыхание сбивается. Гаара младше его на два года, поступил в первый класс старшей школы, и Канкуро даже знает, как выглядит его кабинет, с этими нелепыми шторами, которые он сам помогал расписывать, с вечно мигающей лампочкой над третьей партой у двери, со скрипящим вторым окном. Канкуро, на самом-то деле, знает класс Гаары лучше, чем его самого. Еще Канкуро знает парня, которого безмерно уважает, немного ненавидит и самую чуточку завидует. Он кукольщик, как Канкуро, но их можно сравнить с участником баскетбольного клуба младшей школы и игроком НБА. Канкуро видел его и помнит его, потому его, ну, нельзя, никак нельзя забыть. У того парня красные-красные волосы, словно кто-то по ошибке разлил флакон алых чернил, и Канкуро думает, что это парик, а под ним у него - выбритая гладкая голова, как у болванок для кукол, потому что этот парень и сам похож на куклу, с вежливостью, исходящей ядом, и пустыми-пустыми глазами, похожими на вставленные стеклянные линзы. Канкуро казалось, что, если он поймет Сасори, то он поймет Гаару - до того похожи острой улыбкой и колкой вежливостью, но Канкуро ошибся. Потому что у Гаары внутри кипят, горят, исходят агонией чувства и эмоции, яркие и пугающе-страстные, полубезумные, животные, и Канкуро думает о том, как же скоро плотину, из которой по ложке вежливого яда откачивают его сумасшествие, прорвет. Канкуро оказывается прав, но его это совсем не радует. Цунаде Сенджу принадлежит к той редкой категории женщин, которую пластика и броская одежда и в самом деле делают моложе, а не похожей на разрисованную сморщенную курагу. У неё глубокий вырез декольте и самоуверенная улыбка, профессиональные отточенные движения, правильные вопросы, никогда не выходящие за границы разумного, и всегда припрятанная в шкафчике бутылочка саке. Шизуне говорит: "На работе выпивка только в самых экстренных случаях". Шизуне нет рядом, чтобы сказать, достаточно ли все произошедшее экстренно, потому что, как кажется Тсунаде, все, черт подери, не просто экстренно, все удушающее невозможно, и она пьёт прямо из горла, не замечая, как расплескивает жидкий огонь. У Цунаде всё ещё перед глазами стоит мальчишка со ржавыми волосами и ржавыми разводами на одежде и коже. Цунаде думает о том, что на его волосах не была бы видна кровь - они одинакового цвета. Цунаде снова прикладывается к бутылке. У мальчишки с кровавыми волосами почти не было ран - несколько плохо выглядящих ушибов, сбитые в кровь костяшки и несколько почти вырванных ногтей с бетонным крошевом и кровью под ними. Цунаде промывала раны и не могла говорить. Потому что такого взгляда, как у мальчишки с кровавыми волосами, ни у кого быть не должно. Безумный, жесткий, колкий, и отвратительно счастливый. Цунаде думает о том, что ей все же нужно было выдержать этот взгляд, сказать то, что думает, как она делала всегда, потому что мальчишка был зверем, зверем с растянутыми в улыбке губами с запекшейся кровью, зверем с белыми окровавленными клыками и суженными до булавочных иголок зрачками. Кому, как не ей было знать, что под зверем всегда скрывался человек? Цунаде в несколько глотков осушает бутылку и в одно отчаянно движение, не дав себе шанса к отступлению, набирает когда-то давно забитый в память телефона номер. - Хей-хей, Наруто-кун, тебе там, помнится, давно никого нового не сплавляли в твою команду сумасшедших, а? На другом конце провода слышится смех, и Цунаде позволяет себе надежду, что хоть что-нибудь все же будет хорошо. В классе нет троих, а Какаши хмурится с самого раннего утра. Наруто думает о морщинке между бровей учителя, о странном звонке старушки Цунаде, о рыжеволосом пареньке с залепленными пластырями костяшками и, повращав мозгами, связывает одно с другим.  Японская литература тянется как никогда долго, и Наруто чуть не подпрыгивает на месте от нетерпения. Какаши это тоже видит - о, он не может не видеть, поэтому едва заметно улыбается, и напряженная морщинка уступает место лучистой сеточке у глаз от улыбки. Наруто считает это своим маленьким достижением. Когда звенит спасительная трель, Наруто уже на ногах, скидывает небрежно в сумку всё, что было на парте, и чуть не вприпрыжку выходит из кабинета за таким же стремительно быстро ушедшим Какаши. Наруто насуплено думает, что учитель знает его слишком хорошо, да и с Цунаде общается уж больно часто - вон, понял уже, что Наруто сейчас спрашивать будет, не хочет перед всем классом рассказывать. Он идет в сторону лестниц, там, где есть тихое место, и Наруто практически бежит, сгорая от нетерпения. - Все трое госпитализированы, - Наруто медленно моргает и удивленно приоткрывает рот, еще не все сообразив. - У одного сотрясения с внутренним кровотечением, находится в крайне тяжелом состоянии. У всех переломы разной тяжести. В ближайший месяц ни одного из них мы точно не увидим. Наруто хлопает глазами, пытается связать сбитые костяшки и сотрясение черепа. Да черта с два. Он же меньше Бии раза в два! Он, наверное, говорит это вслух, потому что в глазах у Какаши появляется то же устало-обреченное выражение, которое Наруто не любит, наверное, больше всего на свете. - Наверное, последний раз настолько отчаянная ситуация была с Ягурой, - Какаши ненадолго замолкает, словно обдумывая, что стоит сказать. - Неконтролируемая жестокость, садистские наклонности, но при этом несомненные лидерские качества и контроль. Ты его, разумеется, не застал, но многие из нас его еще помнят. Какаши снова молчит, и Наруто становится тоскливо и очень-очень грустно, а где-то в горле застревает очень мерзкий комок. - Ему... помогли? Какаши только качает головой. - Тогда не было людей, которые смогли бы его понять. Бояться, ненавидеть, уважать - да. Понимать, перенаправлять эту энергию в другое русло, найти друзей? Нет. Какаши качает головой, а комок в горле все так же не проходит, и дышать становится даже тяжелее. Наруто тоже качает головой, кивает на прощание и стремительно уходит прочь твердой и уверенной поступью. Потому что так оставлять ничего нельзя.