***
Чжинхван прохаживается взад-вперёд по комнате, хмурится, шепча что-то под нос, и выглядит по-настоящему озадаченным. Джимин листает книгу, изредка останавливая взгляд, выхватывая совершенно разрозненные куски текста. Вот, главная героиня по имени Кассандра месит тесто для пирога в форме сердца, а здесь страдает по прекрасному Джейкобу, а тут уже Джейкоб страдает по прекрасной Кассандре. Скукота. Джимин откладывает книжонку в мягком розовом переплёте и хочет уже потянуться за второй, но у Сольхён, кажется, ничего, кроме сопливых любовных романов на полке не живёт. Ну и ладно. — Что случилось, Чжинхван? — вместо книг Джимин обращает своё внимание на Чжинхвана, тот останавливается, прекращая свои бессмысленные метания, и внимательно смотрит на неё из-под круглых очков. — Проблемы? — Нуна, мне скоро двенадцать, — самым, что ни на есть серьёзным голосом, начинает вещать Ким младший, — а я даже не знаю, что такое французский поцелуй. — Гм, — Джимин отчего-то краснеет и смущается, безуспешно пытаясь спрятать пылающие алым щёки в ладонях, но понимание того, что так она будет выглядеть настоящий идиоткой в глазах Чжинхвана, заставляет её глубоко вдохнуть, выдохнуть, а затем начать свою непростую профилактическую беседу. — Ты же знаешь, что такое поцелуй, Нани? — Конечно, знаю, — Чжинхван немного задет таким глупым вопросом. Естественно, он знает, не маленький ведь. — Поцелуй — это когда в щёку. — В щёку — это чмок, — поправляет Джимин и откидывает со лба, покрывшегося испариной, мешающую чёлку, — а настоящий поцелуй — это в губы. — А французский поцелуй куда? — Чжинхван поразительно похож на крошечную кнопку. Такие же глазки-улыбки и очаровательные щёчки, которые Джимин очень сильно любит тискать, но сейчас эта самая кнопка, скрестив руки на груди, сверлит Джимин требовательным взглядом, задавая весьма странные вопросы. Обычно Чжинхван интересуется тем, почему человек произошёл от обезьяны, и есть ли разумная жизнь в космосе, но никак, ни разу не поцелуями. — Французский — это тоже в губы, только в рот другому человеку язык просовывается, — произнося по-дурацки смущающие «язык» и «просовывается», Джимин до безумия желает провалиться от стыда, а вот Чжинхван, напротив, снова хмурит брови и стучит пальцем по подбородку, кажется, пытаясь осмыслить только что полученную информацию. — Всё равно не понимаю, нуна. Ты должна мне показать. — Ким Чжинхван! — из Джимин вырывается громкий вопль возмущёния. Шин хватает звонко смеющегося Чжинхвана за пухлую щёку, а потом, вдоволь потрепав горячо любимые щёчки, она принимается взъерошивать и без того постоянно торчащие в разные стороны волосы. — Рано ещё о таком думать! Не доросли до французских поцелуев, молодой человек! — Когда я стану выше своей нуны, то она покажет мне, что такое французский поцелуй, — Чжинхван улыбается ярко-ярко, и сейчас он настоящее карманное солнышко, а не кнопка. — Пообещай, нуна! А то домой не пущу! — изворачивается и обнимает Джимин, сцепляя руки на спине в замочек и бурча последние слова куда-то в плечо. — Хорошо-хорошо. Обещаю, отпусти только, — Джимин сама расплывается в глуповатой улыбке, а Чжинхван, наоборот, мычит в ответ капризное «не-а» и прижимается сильнее, начиная хихикать, когда слышит, как недовольно фыркает его нуна.***
Джимин смотрит на Сольхён, которая, кажется, впервые в жизни не знает, что делать и как себя вести. Сольхён совершает короткие перебежки от кровати до шкафа и обратно, а руки у неё постоянно при этом чем-то заняты: то красивое белое платье держат, то узкие джинсы или короткую кофточку, а как-то раз даже зимнее пальто. Хотя сейчас же весна — пора любви и парочек, сюсюкающихся в парках. — Джимин, что делать? — вопрос за последние полчаса был озвучен уже раз сто, поэтому Джимин на него не отвечает. В конце концов, он, видимо, риторический, потому что Сольхён всё равно ни к одному совету так и не прислушалась. — Он такой красивый! Я должна его покорить! — Сольхён, ты обязательно справишься, — кисло отзывается Джимин, смотря на стремительно растущую кучу вещей рядом с собой. — Ты же тоже красивая. — Да, но это О Сехун! Он такой, такой, — Сольхён теряет связь с внешним миром, принимаясь мечтательно баюкать собственные кроссовки, и бормотать какие-то глупости про О Сехуна. Про то, что он холодный, как айсберг, неприступный и загадочный, как герой любовного недоромана, про то, что его скулами можно бумагу резать, а волосы лучше, чем те, что рекламируют по телевизору. Ну, та реклама про шампунь. Джимин не может не закатывать глаза, ибо, по скромному мнению самой Шин, О Сехун абсолютно ничем не отличается от остальных её одноклассников. Такой же эгоист и нарцисс, прикрывающий свой скверный характер маской таинственного плохиша. Хотя нет, поправка. Всё-таки Сехун отличается от остальных. Его рожей-кирпичом можно, наверное, телефоны в тёмных переулках у мирных прохожих отбирать. Но, естественно, все свои мысли Джимин оставляет при себе, потому что у Сольхён мозг на время весеннего обострения, кажется, отправился в круиз, помахав на прощание белым платочком. — Нуна! — в комнату врывается Чжинхван, и его появление обрывает на полуслове поток соплеизлияний про О Сехуна, за что Джимин Чжинхвану очень благодарна. — Ты не знаешь, где мой баскетбольный мяч? — В гараже посмотри! — рявкает Сольхён, недовольная тем, что её речь, напичканную прилагательными, эпитетами и невероятно поэтичными сравнениями, прервали ради какого-то мяча. — Там его нет! Куда ты его дела? Ко мне ребята пришли, нуна! Чжинхвану тринадцать. Он теперь одного роста с Джимин, но всё равно слишком кнопка для переростков-сверстников. Чжинхван всё так же ярко улыбается и теперь проводит свободное время, играя в баскетбол. Чжинхван стабильно продолжает звать Джимин «моя нуна», а ещё они часто пьют вместе чай на кухне, и он рассказывает ей о том, как прошёл день в школе, и просит помочь с историей или с биологией. Чжинхван больше не носит очки и изо всех пытается выглядеть взрослым, хотя изредка Джимин тискает его за щёчки, ласково называя «Нани». — Тогда посмотри в коробках! — Сольхён демонстративно отворачивается, давая понять, что разговор себя исчерпал. — Как думаешь, мне пойдёт это платье? Джимин скептически осматривает слишком открытое платьице на бретельках и отрицательно качает головой, потому что Сольхён в этом безумном наряде будет выглядеть, как ночная бабочка, да ещё и макияж, наверняка, яркий сделает. — А моей нуне бы пошло, — Чжинхван всё ещё торчит в дверном проёме, скрестив руки на груди и делая упор на слове «моя». — Правда, нуна? — подмигивает Джимин, а потом, когда видит налитые кровью глаза сестры, резко даёт старт на лестницу. — Ким Чжинхван!***
— Нуна, а у тебя есть центр вселенной? — Джимин отрывается от черчения кубов, пирамид и тетраэдров и удивлённо смотрит на задумчивого Чжинхвана, часто-часто моргая ресницами. — Какой центр вселенной, Нани? Ты о чём? Чжинхван поворачивает голову, складывая руки в замок, и издаёт тяжёлый вздох. Чжинхван в последнее время задаёт какие-то странные вопросы. Сольхён списывает это на переходный возраст и «ему же уже четырнадцать», а Джимин, которой эти самые странные вопросы и задаются, постоянно не знает, что ответить. — Я читал в одном журнале, что у каждого человека есть центр вселенной. Что-то вроде смысла жизни, проще говоря. — Смысла жизни, — эхом отзывается Джимин и пытается вспомнить свой смысл жизни. В голову не приходит ничего путного, потому что семнадцатилетняя Шин до сих пор не знает, чего хочет: хорошую работу, машину, большую семью или собаку? Что? — У меня, например, есть центр вселенной, — тихо-тихо бурчит Чжинхван и, покраснев, поспешно утыкается в свою домашнюю работу. — Правда? Какой? — но Ким младший делает вид, что увлечён вычислениями, поэтому вопрос так и остаётся без ответа. Джимин фыркает и тянется через весь столу к Чжинхвану, который слишком уж упорно её игнорирует. Она хватает его, немного оторопевшего, за щёки и принимается с усердием их тискать. — Ким Чжинхван, если ты спрашиваешь о чём-то, то будь добр тоже отвечать на вопросы, понятно? — начинает свою воспитательную работу Джимин, а Чжинхван, до этого безуспешно пытавшийся освободиться от её цепкой хватки, лишь смеётся. — И не сметь смеяться над своей нуной, ясно? — Нуна, кажется, я нашёл твой центр вселенной, — улыбается хитро-хитро, вмиг превращаясь в чудесную кнопку. — Это мои щёки, да? — выдавливает сквозь смех, и Джимин тоже прыскает в кулак, наконец отпуская мальчишку. Они переглядываются друг с другом: у Чжинхвана всклочены волосы и щёки, «центр её вселенной», теперь красные, а Джимин — это Джимин, у неё лишь небольшой шок и непонятно к чему радость от сказанного. Но она же нуна, в конце концов, поэтому всё воспринимает по-взрослому, через пару секунд оглашая комнату совсем не девчачьим хохотом. — И чего вы ржёте? — в двери показывается недовольная Сольхён. — Свихнулись вдвоём, что ли? — Нет, — Чжинхван сползает на пол и сдавленно произносит откуда-то из-под стола. — Просто мы ищем центр вселенной.***
Джимин ужасно устаёт, и вечерами единственное, что хочется её измученному телу — это завалиться на диван без сил и больше никогда-никогда не вставать. Учёба в университете высасывает все жизненные соки, а дополнительная подработка наносит решающий удар под дых. Шин снимает ботинки, бросает сумку с учебниками в коридоре и шаркает на кухню, потому что желудок всю дорогу до дома требовательно урчал. В холодильнике находится одно яблоко, полупустая бутылка воды и подозрительного вида сосиски, но привередничать смысла не имеет, поэтому Джимин ставит тарелку с полуфабрикатами в микроволновку и включает электрический чайник. — Господи, — устало выдыхает Джимин, присаживаясь на краешек табурета и вытягивая ноги. Задница, почувствовав твёрдое сидение стула, начинает неприятно ныть, а руки просто отваливаются. Добро пожаловать во взрослую жизнь, Шин Джимин. Звонок мобильного отвлекает от жалости к несчастной себе, и Джимин, не глядя, проводит пальцем по сенсорному экрану. — Нуна? — радостный голос Чжинхвана на секунду заставляет даже ноющую задницу успокоиться, а замызганную кухню всего на пару мгновений преобразиться. — Моя нуна, ты как? — Ну, — Джимин облокачивается спиной о стену, оклеенную безумными обоями, и улыбается кривовато, — нормально. Если ты имеешь в виду, жива ли я вообще, то нормально. — Глупая нуна, — слышится в ответ забавное ворчание, заставляющее Джимин хихикнуть в кулачок, — ты совсем не умеешь шутить. — Нани, а ты как? — Джимин очень давно не общалась со своей кнопкой, даже успела забыть, каково это, видеть улыбку карманного солнышка или смотреть, как Чжинхван, красуясь, водит баскетбольный мяч. Глупый маленький мальчишка. — Нуна, скоро у меня День Рождения, ты же знаешь? Ты же не забыла, правда? — конечно, Джимин не забыла. Даже подарок купила заранее, специально сходила в спортивный магазин ещё осенью и целый час трахала мозг бедному консультанту. — Не забыла, Чжинхван, — сосиски успели подогреться, и микроволновка начала противно пикать, напоминая о себе, а чайник уже давным-давно закипел, выбрасывая клубы пара. Но на это всё плевать, потому что Чжинхван молчит, терпеливо ожидая ответа, и, наверное, от волнения грызёт свои губы. Дурацкая привычка, оставшаяся с самого детства. — Но не уверена, что смогу прийти. — Глупая нуна. Если ты не придёшь, я не буду вообще праздновать, — всё-таки Чжинхван ещё такой маленький. Капризный и до сих пор интересуется, есть ли жизнь в космосе. Джимин опять улыбается, думая, что не сможет не прийти. Глупый мальчишка. — Если там будет мой любимый шоколадный пирог и курочка, — Джимин слышит, как Чжинхван выкрикивает победное «ЙЕС!», и она снова смеётся, потому что это её личное карманное солнышко, а Джимин рядом с ним просто не может не смеяться. — Моя нуна, — прежде чем Джимин успевает отключить вызов, Чжинхван шёпотом, на одном дыхании, произносит заветное и такое важное сейчас, — я люблю свою нуну. Дышать нечем, а комната сжимается до невозможности и давит больно, буквально душит. Джимин беззвучно глотает слёзы, смотрит на потухший экран телефона и ревёт, ревёт без остановки. Микроволновка, не переставая, пикает, но это второе и посредственное, ведь самое необходимое уже произнесено. Джимин судорожно всхлипывает, вытирая нос рукавом толстовки, где-то под самым сердцем, чуточку левее и ниже, расцветают крошечные голубенькие незабудки. Голубенькие незабудки, которые так любит Чжинхван, её мальчик с эфемерными ресничками. Голубенькие незабудки, которые Чжинхван, её крошечная кнопка, подарил Джимин, когда она поступила с первой попытки. Она снова всхлипывает, невольно вспоминая бывшего, а в животе скручивается тугой комок тошноты и отвращения, потому что единственное, что расцветало на Джимин после него — это синяки.***
Сольхён выглядит просто невероятно, хотя вроде это и неё праздник: шестнадцать лет исполняется Чжинхвану. Но старшая Ким в чёрном платье с открытой спиной и в туфлях на тонкой шпильке буквально сражает на повал. Сначала Джимин даже не может понять, почему Сольхён так вырядилась, но потом замечает среди гостей одного парня. Он высокий и просто до потери пульса классный. Потому что от одной только улыбки у большинства находящихся здесь девчонок наступают оргазмы, Джимин ухмыляется и ободряюще хлопает подругу по плечу, шепча «удачи». Сольхён в ответ озорно подмигивает, а Джимин думает, что парнишка уже точно влип. — Почему моя нуна такая грустная? — Чжинхван стоит рядом с Джимин слишком родной, но одновременно совсем не знакомый, будто и не её вовсе: волосы больше не торчат в разные стороны, а ладошки всё равно такие же горячие. Он берёт Джимин за руку и ведёт за собой. — Позволь я сегодня поухаживаю за тобой. От былого малыша-Нани в Чжинхване не осталось, кажется, ничего, кроме глазок-улыбок и родинки на скуле, а ещё так обожаемых Джимин ресничек. Сейчас бывшая джиминовская кнопка кладёт ей на тарелку огромный кусок шоколадного пирога и наливает в пластиковый стаканчик сок, объясняя это тем, что пьяная нуна — не то зрелище, которое ему бы хотелось увидеть. Джимин легонько стучит его по руке и смеётся, смеётся, смеётся. Джимин чувствует, что от каждого прикосновения Чжинхвана чуточку левее и ниже снова распускаются крошечные незабудки, а Чжинхван не обращает ни на кого из гостей внимания и целый вечер сидит с Джимин, не поддаваясь на её уговоры «пойти и повеселиться». Неизменно отвечая на все «иди и оторвись уже, а то, как старик тут торчишь», что рядом со своей нуной ему и так прекрасно. Чжинхван даже провожает её до туалета и терпеливо ждёт, пока она выйдет, что снова смешит Джимин. Ей, кажется, она так уже лет двести не смеялась. Когда приходит время произносить тосты, Джимин под одобряющие крики баскетбольной команды, в которой состоит её бывшая кнопка, встаёт из-за стола. Сольхён показывает ей большой палец, и Джимин глубоко выдыхает, уже зная, что скажет. — Знаешь, Чжинхван, когда смотрю на тебя, даже не могу подумать, что раньше ты жутко пугался призраков и верил в то, что динозавры вымерли из-за того, что слишком много пукали, — стол взрывается дружным хохотом, а Чжинхван недовольно хмурится, но потом не может сдержать улыбки. — Сейчас ты вырос и стал таким заботливым. Повзрослел, правда, ведь? Я желаю тебе, Ким Чжинхван, чтобы ты, в конце концов, исполнил свою заветную мечту. Ты же трудолюбивый мальчик, — Джимин шутливо грозит Чжинхвану пальцем, а сама чувствует, что в горле образовался ком, и уголки глаз медленно наполняются предательскими слезами. Ещё расплакаться только не хватало. — Я желаю, чтобы ты нашёл себе девушку, приятную, милую и обязательно, чтобы готовила хорошо. Чтобы ты увидел в ней себя, а потом вы завели с ней кучу деток, которые тоже будут верить в пуки, — Джимин замолкает, садится на место и дышит часто-часто, иначе разревётся, как полная дура. Остальные тоже говорят: много или мало, но каждый желает Чжинхвану девушку, отлично окончить школу, поступить в институт, а парнишка по имени Чживон даже пункт про «зашибенную тачку» добавляет. Когда Чжинхван провожает гостей, обещая, что завтра они обязательно оторвутся по полной, Джимин дрожащими руками натягивает пальто и шапку, не в силах сдержать улыбки. Глупый маленький мальчишка. — Твоё пожелание было плохим, нуна, — недовольно ворчит Чжинхван, оборачиваясь. — Мне не нужна девушка, которая хорошо готовит, которая приятная, — присаживается на корточки и начинает аккуратно завязывать Джимин шнурки. — Я не хочу такую девушку. Мне и с моей нуной хорошо. Джимин взъерошивает его волосы и думает, что кнопка очень и очень ошибается, говоря такие слова. Глупый ведь ещё совсем. — Но замуж ты меня не возьмешь. — Возьму, конечно! — поднимается и смотрит на Джимин сверху вниз. — Я ведь люблю нуну! — Если возьмёшь, то я подумаю.***
Чжинхван поступает на исторический, а ещё играет за баскетбольную команду университета, а ещё его даже хотели выбрать старостой, но он отказался, ибо «а кто же будет мою нуну провожать?». Чжинхван больше не тихий и не очень цветочный. Он постригся и вытянулся за лето, и теперь точно больше Джимин, из-за чего ей как-то немножечко грустно. Ведь раньше она смеялась над Нани из-за роста. Чжинхван провожает Джимин каждый вечер до съемной замызганной квартиры и даже остаётся допоздна, потому что в общежитии скучно, а еще, потому что Джимин исправно помогает своей слишком загруженной кнопке с историей. У Джимин вроде всё тоже налаживается: на горизонте маячит ухажёр и повышение зарплаты. Джимин, конечно, второму рада безумно, но ведь и парень-то симпатичный, да и нетребовательный, кажется. По крайней мере, он не просит держаться за ручки. Он просто рядом, просто целует своими холодными губами и шепчет банальщину, но Джимин не жалуется. Ей по большей части всё равно, потому что из-за него незабудки не цветут, только какая-то странная апатия плавает. А ещё у него ресницы короткие и улыбка фальшивая, совсем не солнечная. Он не знает, что Джимин любит шоколадный пирог и курицу, и редко спрашивает о том, как прошёл день. Он весь какой-то неправильный и не такой, какой должен быть. Но Джимин это не волнует, главное, чтобы не лез часто, а остальное не так важно. — Нуна, а какие парни нравятся девушкам? — Чжинхван несёт на плечах её сумку и греет ладошку в своей тёплой руке. Джимин думает, что это странный вопрос. Ведь у неё самой опыт отношений не такой уж богатый, но раз Чжинхван спросил, то отвечать что-то, непременно, надо. — Которые смешные, — произносит тихо, хотя сама не уверена в том, понравился бы ей весельчак. Но девчонки с курса все повально ищут красавчиков с чувством юмора, так почему бы и да? — Нуна, хочешь анекдот? — Чжинхван переплетает их пальцы вместе и улыбается, включая режим карманного солнышка и, кажется, освещая своим позитивом тёмную улицу. — Что получится, если скрестить удава и ежа? — Пять метров колючей проволоки, Ким Чжинхван, — Джимин абсолютно уверена в том, что эту шутку он нашёл в каком-нибудь бабушкином старом журнале, а ещё в том, что такими шутками Чжинхвану только бабушек и пикапить. — Твоему анекдоту уже лет двести, наверное. — Просто у тебя не чувства юмора, — он по-детски морщит нос и показывает ей язык, а затем внезапно останавливается. — Забыл! — Чжинхван резко даёт старт и почти переходит на бег, таща Джимин за собой. — Пойдём, нуна! Пойдём! Я ведь тебе ещё должен курочку купить.***
Чжинхван в последнее время не приходит, да и звонит редко. Джимин не обижается, лишь скучает по голубеньким незабудкам и совсем чуть-чуть по глазкам-улыбкам, потому что тёмная липкая апатия противно плавает там, где обычно цвели незабудки, а квартирка со старыми обоями больше не преображается от одного прихода карманного солнышка. Джимин полностью погружается в работу и старается не думать о том, что ей уже двадцать четыре, а личной жизни нет никакой абсолютно. Её нетребовательный кавалер отсеялся через пару недель после начала отношений. Просто позвонил как-то вечером и, когда Джимин едва успела произнести тихое «слушаю», заорал так, что Шин поначалу даже не поняла, кто именно ведёт с ней беседу: её «парень» или немного своеобразная соседка снизу, вечно брюзжащая, что у Джимин в квартире слишком шумно. « Держи своего сопливого щенка подальше от меня, поняла?!» Первое и последнее, что услышала Джимин, не считая нескольких крепких ругательств, а потом ухажёр отключил вызов и больше в жизни Джимин не появлялся. Шин, немного удивлённая, пробовала спросить у Чжинхвана, но тот лишь улыбнулся тепло-тепло и щёлкнул Джимин по носу, назидательно произнеся: «Что ни делается, всё к лучшему». Джимин изредка, когда её голова не занята столбцами цифр и ненужных имён, ловит себя на мысли, что Чжинхвана больше нельзя называть кнопкой. Во-первых, потому что из них двоих по росту кнопка именно Джимин. А, во-вторых, Чжинхван осветлил волосы и теперь ещё больше стал похож на солнышко. Ну, в-третьих, причина совершенно дурацкая, но Джимин всё равно становится грустно, когда она видит Чжинхвана в кафе, делая пометку, что у Нани теперь нет никаких щечёк. И Джимин не за что теперь даже тискать своего глупого мальчишку. Надоедливая трель звонка отвлекает Джимин от ностальгирования и заставляет подняться со стула. Джимин подходит к двери, приподнимается на цыпочках, заглядывая в глазок, и теряет дар речи на несколько секунд. Упершись лбом в её дверь, на тёмной лестничной площадке торчит Ким Чжинхван собственной персоной. — Что случилось, Нани? — но вопрос остаётся без ответа, ибо характерный запах алкоголя и зажатая в руке полупустая бутылка говорят сами за себя. Чжинхван смотрит на Джимин, часто-часто моргая, и, кажется, пытается сообразить, как вообще оказался возле её квартиры. — Моя нуна, — улыбается радостно и заваливается внутрь, сбивая полку для обуви. Джимин испуганно ойкает и спешит закрыть дверь, потому что грохот, который Чжинхван произвёл своим эпичным появлением, наверное, всех соседей переполошил. — Ким Чжинхван, какого чёрта? — злобно шипит Джимин, наблюдая за попытками Чжинхвана привести себя из горизонтального положения в вертикальное. — Ты почему пьяный в дрова? — Эх, — Чжинхван медленно-медленно встаёт и, трагично шмыгнув кнопочным носом, начинает с паузами, вздохами и прерываниями рассказывать свою печальную историю, — меня, нуна, представляешь, бросили. Девушка, да, так вот. Да. История получается короткой, а Джимин, качая головой, уходит на кухню, оставляя Чжинхвана один на один бороться со шнурками. Шин достаёт из верхнего ящика два бокала и бутылку вина, а ещё штопор: раз гулять так гулять. Тем более, это первый случай на её памяти, когда Чжинхван приходит к ней со своими сердечными делами. Джимин шаркает в домашних тапочках в зал и видит свою уже выросшую, с белой поникшей макушкой глупую кнопку, сидящую на диване в обнимку с бутылкой, и смотрящую на цветочный узор на обоях. — Напьёмся по такому случаю, — Джимин ставит бутылку на журнальный столик и откидывается на спинку дивана, блаженно вытянув ноги. — Эх, Чжинхван, мир теряет таких людей. Чжинхван смеётся громко-громко и слишком ловко для пьяного расправляется с пробкой и штопором, а потом разливает алкоголь в пузатые бокалы. — Просто они нас недостойны, нуна. Джимин глупо хихикает, опустошая третий по счёту бокал. Ещё ни разу Шин не находила свои обои настолько забавными, а вдобавок к забавным обоям справа фальшиво поёт Чжинхван, переставляя слова местами и проглатывая окончания, он что-то мелет про любовь и губы, а потом внезапно замолкает, и Джимин даже приходится приподняться на локтях, чтобы посмотреть, что же случилось. — Моя нуна самая красивая, — Чжинхван смотрит Джимин прямо в глаза и больше не кажется таким уж пьяным, в голове у Шин понемногу рассеивается винный туман, потому что происходящее, похоже, начинает выходить из-под контроля. Чжинхван двигается ближе, не отводя взгляда, продолжая гипнотизировать, а Джимин даже не шевелится, послушно ждёт, не слишком прислушиваясь к отголоскам трезвого, пробивающимся откуда-то из глубины. Чжинхван наклоняется, обжигая хмельным и каким-то очень горячим дыханием щёку, и слегка касается губ Джимин, а затем в ту же секунду прикусывает, требовательно просовывая язык. Джимин издает всхлип, прижимаясь сильнее, а Чжинхван целует слишком жадно, слишком настойчиво, проводит языком по дёснам и нёбу, почти вылизывая изнутри. И кисловатый вкус вина вкупе со слишком родным, слишком её, разливается по телу тягучей сладкой патокой. Чжинхван забирается руками под футболку, пальцами надавливая на хрупкие позвонки, царапая выпирающие рёбра, и заставляя Джимин едва не до хруста выгибаться в спине. — Я люблю тебя, нуна, — он шепчет это своё хриплое «люблю» куда-то в шею, оставляя на коже небольшие укусы, которые завтра Джимин стопроцентно будет замазывать тональным кремом. Проводит дурацким языком влажные дорожки и снова целует, а ей кажется, что она ненормальная, потому что на это «люблю» из неё вырывается лишь стон. Чжинхван отстраняется как-то резко и хватает Джимин за запястье, прикусывает кожу, продолжая смотреть в глаза, а затем, не разрывая зрительного контакта, касается тёплыми губами каждого пальца. Сначала невесомо дотрагивается до большого, затем указательного, среднего, безымянного и мизинца. Он целует бережно и не спеша, словно боится, что сейчас Джимин встанет и уйдёт, словно боится, что сейчас, вот-вот, когда алкоголь окончательно испарится, она оттолкнёт его. Но Джимин слишком слаба, чтобы оттолкнуть, слишком зависима от солнечного мальчика, чтобы уйти. Поэтому, приблизившись, вскользь дотрагивается губами до скул, до носа, до подбородка. Это выходит как-то отчаянно и совсем не умело. Чжинхван, перехватывая инициативу, кладёт её на диван, нависает сверху, пальцами поглаживая голые коленки и живот, приподнимает футболку, осторожно исследует каждый миллиметр кожи, оставляет влажный след на едва заметной родинке на левом боку. И затем снова и снова лёгкая рябь поцелуев на ключицах, а Джимин тихо, почти жалобно всхлипывает, сжимая светлые волосы на затылке. Полное безрассудство и абсолютное безумие, но никто и никогда не касался её так бережно. Руки Чжинхвана, словно везде и сразу, и Джимин едва сдерживает стон, когда горячие пальцы пробираются за резинку домашних шорт. Прикосновения обжигают, а Чжинхван ведёт ладонь по внутренней стороне бедра и, наклоняясь, к самому лицу, тихо шепчет: — Моя нуна самая красивая, — цветной калейдоскоп переливается на свету, а у Джимин под самым сердцем расцветают голубенькие незабудки, когда Чжинхван снова целует, слишком нежно и до спертого дыхания охерительно. До тугого узла, скрученного в спираль в самом низу живота, когда его пальцы оказываются в опасной близости от края белья. До оглушительных криков и до «Чжинхван», слетевшего с губ, когда он проникает внутрь и начинает размеренно двигаться. Джимин почти не может себя контролировать, выгибаясь навстречу, просит поцелуй, но Чжинхван, её маленький цветочный мальчик, улыбаясь, вводит второй палец и сам издаёт стон, потому что Джимин, вскрикнув, впивается короткими ноготками ему в спину. Чжинхван что-то говорит, какие-то невразумительные глупости, но Джимин не слышит. Она опять влажно целует его лицо: нос, скулы и такие любимые щёчки, которых у Нани больше нет, рвано дышит, перебирая светлые пряди. У Чжинхвана на лбу выступают бисеринки пота, и Джимин, не задумываясь, слизывает их языком. И снова этот вкус, такой её, такой знакомый до болезненных спазмов в горле. Рука Чжинхвана выходит слишком быстро и неожиданно, и Джимин сперва даже не понимает, что происходит, безуспешно пытаясь восстановить сбитое дыхание. — Попроси меня, — произносит прямо в губы, надавливая на хрупкие позвонки, — попроси меня, нуна. — Пожалуйста, Чжинхван, пожалуйста, — получается слишком жалко, но думать об этом сейчас — просто глупость. — Пожалуйста. Он улыбается задорно, словно маленький мальчишка, и мягко клюет её в нос сухими губами. Джимин слышит звук расстёгиваемой ширинки, а затем шуршание упаковки. Внезапное осознание того, что всё это заранее спланировано, и нет у Чжинхвана никакой девушки, накрывает с головой. Джимин приподнимается на локтях, собираясь высказать всё, что думает о Чжинхване и его хитрожопом плане, но резкий толчок заставляет её вскрикнуть и вцепиться пальцами в его вязаную кофту. Он начинает двигаться резко и быстро, прикрыв глаза, а Джимин смотрит на хрупкие реснички, касается пальцами такого знакомого лица, аккуратно очерчивая линию челюсти, а в следующую секунду сама едва не срывает голос, потому что жесткий толчок и рот, сминающий её губы, это что-что невозможное. Что-то нереальное. Джимин отвечает, обхватывая Чжинхвана ногами, прижимаясь ближе, а шершавый язык, грубо вылизывающий нёбо и дёсны, рассылает по телу новую волну жара. Чжинхван, не переставая толкаться, до боли сжимает пальцами тонкие тазовые косточки, а затем прикусывает розовую мочку уха, хрипло дыша куда-то в шею мозговыносительное «моя». Джимин сперва думает, что ей послышалось. Но такое ведь не слышится, правда?***
Она просыпается от того, что у неё затекла рука. Шин приоткрывает один глаз и сладко потягивается, потому что, наконец, за последние несколько недель выспалась. В окно несмело заглядывает бледное и совсем-совсем тусклое мартовское солнце, напоминая о том, что весна всё-таки, пусть неуверенно и маленькими шажками, но приближается. Джимин привстаёт на локтях и воспоминания обрушиваются на голову контрастным душем. Касания, где вздумается, рябь поцелуев и крики до хрипоты заставляют Джимин сто тысяч раз пожалеть о том, что впустила Чжинхвана вчера. Стараясь не смотреть на Чжинхвана, спящего на животе, она спускает на пол одну ногу и собирается сбежать, когда тяжёлая рука ложится ей на живот. — Далеко собралась? — у Чжинхвана голос спросонья хриплый, а сам он весь растрепанный и какой-то до невозможности милый выбивает из лёгких остатки кислорода. — Я, — Джимин выдавливает из себя лишь жалкое блеянье, в мельчайших деталях разглядывая пол и собственные пальцы, — просто… — Нуна, если ты уйдешь, то мне придётся рассказать сестрице, кто испортил её черное платье, а потом ещё и поцеловал Сехуна, — Чжинхван улыбается ярко, по-весеннему, лежит и забавно щурится, растягивая губы в улыбке, а она даже не может ни слова сказать. — Да, я всё видел. Джимин, обиженно надувшись, заползает по одеяло. На платье она нечаянно пролила тот дурацкий пунш, а Сехун, пьяный в дрова, первым полез целоваться, за что потом и получил по своей наглой физиономии. — Мы теперь будем встречаться, — утверждает Чжинхван и невесомо гладит тёплыми пальцами её ладонь, а Джимин старается задушить те голубенькие незабудки, что распустились после этих слов. — Я же старше, — впервые из Шин вырывается какое-никакое предложение. — Глупый маленький Нани. — И что? — её цветочный мальчик придвигается ближе, и Джимин приходится посмотреть ему в глаза. — Можешь называть меня «оппа». — Эй, Ким Чжинхван! — Джимин легонько толкает его в плечо, а сама смеётся, смеётся, смеётся. И рядом счастливо и как-то по-детски улыбается кнопка-Нани. Кнопка-Нани, который верит в то, что динозавры вымерли от пуков, а на Венере и Марсе есть жизнь. Кнопка-Нани, который отлично играет в баскетбол и даже умеет готовить шоколадный пирог. Кнопка-Нани, который совсем не может врать и не любит смотреть мелодрамы, потому что постоянно плачет, как девчонка. Кнопка-Нани, который Ким Чжинхван, который карманное солнышко, который целая вселенная. — Я люблю тебя, — и крошечные голубенькие незабудки раскрывают невесомые лепестки под самым сердцем, чуточку левее и ниже, а Джимин только шмыгает носом и моргает часто-часто, видя перед собой расплывчатое из-за идиотских, совсем не нужных слёз лицо Чжинхвана. — Я тоже, — Чжинхван переплетает их пальцы вместе, а Джимин знает, что у неё теперь тоже есть центр вселенной. Её вселенной.