Крапива и лебединые перья

      Солнечные лучи словно делят комнату на три части: одну белоснежно-яркую и две, укутанные тенями. Белизар стоит за границей бьющего из-за оконной рамы столба света и наблюдает за своей спящей спасительницей.       Целительница неотступно напоминает ему крапиву — растение сорное, жгучее и непривлекательное, но приносящее людям уйму пользы: и целебное оно, и съедобное, и даже в ткачестве используется (о последнем Белизар предпочитает не думать — слишком свежо воспоминание о покрасневших, усыпанных волдырями пальцах сестры). Лиривана высокая и худая как крапивный стебель, похвастать аристократичной белизной кожи она не может, глаза у неё цвета молодых ростков крапивы, а волосы — блекло-русые, как крапива сухая и выгоревшая на солнце; руки её в мозолях и в тонких, белесых шрамах, а черты лица резкие и угловатые. Нет в ней ничего прекрасно-возвышенного, мягкого и женственного — разве что кроме текучего имени — что так привлекало его в юности, и всё же, когда она стоит у своего лекарского стола, Белизар глаз не может отвести от её спины. Может быть, потому, что смотреть-то в этой лесной избушке ему больше не на кого.       Дом у целительницы маленький, в один этаж, с замшелыми стенами и покосившейся крышей. Стоит он на краю просеки, в лесу, правда, недалеко от тракта. Половицы в большой комнате скрипят и подозрительно прогибаются под ногами, так что пробраться сюда к окну из своей комнатушки-кладовки и не разбудить Лиривану Белизару стоит большого труда. Повсюду развешаны связки трав, полки ломятся от склянок и горшочков с ингредиентами и всевозможными снадобьями, и лишь небольшое собрание книг держится в идеальном порядке. Поддержание порядка в остальном доме хозяйка, видимо, давно пустила на самотёк: внимательный взгляд быстро отыщет паутину в углах, пыль на подоконнике и патину сажи на белой кладке печи.       Лиривана хмурится во сне, ворочается, прикрывает глаза рукой, и Белизар понимает, что этим спокойным, полным размышлений минутам скоро придёт конец. Самое время в очередной раз прокрутить в голове то, как он здесь оказался.       Он не думал, что выживет. Если говорить начистоту, он тогда вообще ни о чём не думал. Лишь грудь изнутри невыносимо жгло ярое чувство: ненависть ли, совесть, раскаянье — он не может сказать и сейчас. Броситься на старую ведьму, столкнуть её с крыши, но полететь следом самому — явно плохое решение. Жаль только, что в голову ему это пришло уже в тот момент, когда его выловили из воды и втащили обратно на замковую крышу.       Смотреть в глаза сестре и выжившим младшим братьям было невыносимо. И он сбежал. Опять-таки прибегнув к помощи Лириваны. И пусть со стороны это выглядело как благородная присяга верности в благодарность за спасение семьи и королевства, но по сути было бегством.       Всю дорогу, проведённую в предоставленном благодарным королём экипаже, они молчали, так что первое сказанное Лириваной слово оказалось кличкой полосатой рыжей кошки — Пушица. Кошка своё «мягкое» имя оправдывать не собиралась и первое время ходила за Белизаром по пятам, злобно шипя.       Обитателями этого маленького домика до недавнего времени являлись лишь кошка и сама целительница, но Белизар уже знает, что мохнатые и крылатые гости здесь не редки: то крестьянин приведёт на лечение захворавшую скотину, то мальчишки из окрестных деревень принесут подбитого птенца, то сама Лиривана во время поиска лекарственных трав наткнётся на раненного зверька. Так что в комнате с низким потолком абсолютная тишина стоит редко.       Вот только его новая хозяйка постоянно молчит, словно проклятие его сестры перекинулось на неё.       За эти две недели они обменялись едва ли десятком фраз. Он пару раз пытался завести разговор, обмолвившись о том, что здесь леса гуще, чем у него на родине, да и холодней, но Лиривана всегда лишь рассеянно качала головой.       Белизар медленно выдыхает и пятернёй откидывает волосы с лица. Впервые за эти две недели у него появились сомнения в правильности своего решения. Сбегая, он наивно полагал, что всё изменится. Что его грехи канут в Лету, и он сможет стать не наводящим ужас убийцей, а верным защитником.       Ценой за его малодушие является молчаливый укор в крапивных глазах.       Что ж, если целительнице нужен бессловесный цепной пёс, он станет псом.       ***       Вторую неделю у неё всё валится из рук: отвары перекипают, мази не застывают, а сухие листики в ставших вдруг неловкими пальцах превращаются в труху. Вторую неделю перед глазами стоит тот злополучный день.       Когда у порога её порядком обветшалого лесного домика нарисовалась целая процессия, да ещё и с экипажем, Лиривана онемела. Словно сквозь кокон из ваты она слушала посыльного, протянувшего ей письмо с гербовой печатью соседнего Орлиного королевства, и могла лишь кивать. В себя она пришла уже в пути, сидя в том самом экипаже, тогда и распечатала послание. Её ликованию не было предела: ещё бы, её, молодую целительницу, всего несколько лет назад получившую диплом, просит о помощи не кто-нибудь, а сам король! И пусть она понятия не имела, как побороть немоту королевы Элизы, на тот момент в Лириване жила непоколебимая уверенность, что на месте она обязательно найдёт способ. И ведь нашла. Правда, какой ценой…       Задетая локтём склянка падает на пол, и Лиривана досадливо морщится — хорошо хоть не разбилась. Взвешивая в руках стеклянный сосуд, она снова мысленно возвращается к тому, что было потом.       А потом была безумная мешанина: похищение маленького наследника, заключение оклеветанной королевы, смерти братьев-лебедей, зелёный колдовской туман и посреди всего этого — зловещая чёрная фигура — тёмный лебедь, проклятый старший сын Лебединого короля. Он казался воплощением её давних ночных кошмаров, но в человеческом обличье просил помощи и пытался помочь сам. Настоящий злодей-кукловод прятался под маской почтенной, благочестивой, старой королевы, матери Орлиного короля.       Лиривана ясно помнит свист ветра на крыше, потрескивание факела, поднесённого к кострищу Элизы, вес и тепло тельца маленького принца, что целительница прижимала к себе в попытке защитить, и дикий, необузданный гнев в глазах старой королевы. Когда окутанная зелёным туманом заклинания рука протянулась в её сторону, Лиривана отчётливо поняла, что это конец.       Белизар появился на крыше совершенно внезапно — и откуда только силы взялись на открытие ещё одного портала? — это и стало решающим фактором. У края старая королева-колдунья и её бывший ученик оказались молниеносно, Лиривана не успела сделать ничего — да и что она могла? Лишь судорожно выдохнуть и кинуться к низкому парапету, со страхом и надеждой вглядываясь вниз.       Внизу искрили бирюзой, исходили пеной волны.       «Никто не смог бы выжить, упав с такой высоты», — вторил её затуманенным мыслям король. А Белизар отделался ссадиной на лбу, да открывшейся раной. Раной, что она в неведении перевязала этим же днём. Раной, что нанёс его родной брат, когда он его убивал.       Перевязывая её во второй раз, она старалась унять дрожь в руках и сосредоточиться лишь на этом занятии. С одной стороны от неё слышались напоённые радостью голоса Элизы и её младших братьев, с другой — вытаскивали тело колдуньи. Белизар смотрел перед собой и ни на что не реагировал. Ровно до того момента, пока молодая королева не шагнула к ним.       Вот она, Элиза, его драгоценная сестра — не сгоревшая на костре, не сломленная проклятием, живая и даже обретшая голос и семью. Но вместо того, чтобы обнять её и вымаливать прощение, он рухнул на колени перед ней, посторонним человеком, словно в горячечном бреду цепляясь за вымокший подол и шепча клятвы в верности. А в ярко-голубых глазах — почти паника. Сейчас там плещется, словно вода в горном озере, лишь безграничная преданность.       Лиривана, наверное, никогда не поймёт его.       — Я за водой.       Низкий хрипловатый голос заставляет её вздрогнуть и повернуть голову. Белизар стоит у приоткрытой двери и смотрит на неё, словно чего-то ожидая.       Из-за того, что она не нашла в себе смелости отказать королю в просьбе, Лиривана за один день испытала больше опасностей, чем за всю жизнь. Теперь по вине всё той же её проклятой нерешительности рядом живёт тот, своё отношение к кому она не может определить однозначно.       Она поджимает губы, медленно кивает и отворачивается.       Крапива больно жжётся, но «кусается» растение лишь в попытках защитить себя.       ***       Белизар обустроил себе лежанку в комнатушке, где она сушила травы, так что весь он: одежда, волосы, руки — пропах ими. Правда, ароматы — и пряные, и мятные, и лёгкие, цветочные — смешались, оставив лишь запах свежего полевого сена. Пушица, видимо, привыкнув к новому человеку, больше на него не шипит и даже иногда сидит рядом.       В покосившемся домике находится уйма тяжёлой физической работы — «мужской», как говорят в деревнях, — и Белизар охотно за неё берётся. Рубит дрова, носит воду из ближайшей криницы, даже пытается починить крышу. А ещё он действительно прекрасно готовит — она правильно предположила, увидев, в каком порядке держится очаг и немногочисленная кухонная утварь в его прошлом убежище. Сама Лиривана искусству приготовления пищи никогда не уделяла особого внимания, и это тоже влияет на то, что в конце концов она смиряется с его присутствием.       Он вообще довольно незаметен: либо занимается домашними делами, либо сидит на скамье под окном и читает. Среди её книг мало тех, что понятны и интересны не-целителю, и она не знает, чем он займёт себя, когда их запас иссякнет. Вернётся к изучению магии? Попытается освоить ремесло Лириваны? В первом варианте она сомневается — сумка с записями его ученичества заброшена в угол комнатушки и уже успела покрыться слоем пыли.       Молчание словно стало дополнительным спутником в их компании, и в первое время её это устраивало. Но эмоции сглаживаются, воспоминания меркнут — жизнь входит в привычное русло. Лиривана ловит себя на том, что жить бок о бок и играть в молчанку неудобно да и практически невозможно. Теперь уже она всё чаще вставляет словцо, и плевать, что их беседы перемежаются долгими, аж до звона в ушах, паузами, а темы разговоров бессмысленны и повседневны. Главное — «третий спутник» всё чаще исчезает, как крысиным ядом травясь их голосами.       Они сидят на нижней ступеньке крутой лестницы, ведущей на веранду перед домом, и пьют горячий чай со специями — единственное «блюдо», которое она готовит лучше него. Лиривана, прикрыв глаза и прислонившись боком к столбику перил, наблюдает за заревом заката над просекой. Белизар греет чашку в ладонях, отсутствующе смотрит на клубящийся над чаем пар, словно читая там неизведанные знаки и символы.       Последний солнечный луч скрывается за чёрной полосой леса, на небе остаются лишь багровые росчерки, но и они постепенно затухают. Вокруг очень тихо, от чая внутри вместе с теплотой разливается умиротворение, и она наконец решается задать вопрос, что мучает её с того злополучного дня:       — Почему?       Белизар вздрагивает, смотрит на неё, но с непониманием хмурится лишь несколько мгновений. Вновь опустив взгляд на чашку, отвечает тихим и ровным голосом, словно подстраиваясь под едва слышный шелест листьев:       — Ты знаешь, есть такой древний обычай: если мужчина спас женщину, он имеет право на ней жениться?       — Да. Именно таким образом король Леонард взял в жёны молодую королеву Элизу, не слушая возражения придворных и своей матери.       Она не хотела задеть его, просто сказала первый пришедший на ум случай, но он болезненно морщится. И всё же продолжает:       — А известно ли тебе, что это не всё? Вторая часть гласит: если женщина спасла мужчину, он обязан отплатить ей. Защитой или же служением. Защищать тебя пока не от чего, так что, — он усмехается, — я делаю всё, что могу.       — Я тебя не спасала, — Лиривана до боли сжимает в ладонях чашку, старательно подбирает слова и доводы, что обдумывала так долго. — Я всего лишь хотела выпутаться из этого дела. Я не собиралась никого спасать — и уж тем более тебя!       Она тут же жалеет о собственной вспышке, закусывает губу и отворачивается.       — Не мне тебя судить, — продолжает она и сама еле слышит свой голос. — Но это несправедливо: причинить вред родным и защищать меня. Сделанное мной было не из желания помочь — я просто не решилась отказать королю.       Лиривана отставляет чашку и встаёт, чтобы уйти в дом. Но застывает на верхней ступеньке, правда, на него совсем не смотрит.       — Я не могу принять твои клятвы. Но ты волен оставаться в этом доме сколько захочешь, — она делает несколько шагов и тянет на себя дверь, уверенная, что точка в этом нелёгком разговоре поставлена. Его голос настигает её у самого порога, разбивая эту уверенность вдребезги:       — Клятвы уже произнесены. Ты не в силах это изменить.       Она хлопает дверью, отрезая себя от его неправильной, нерушимой уверенности, и обнимает себя руками за плечи. Ногти до боли впиваются в кожу даже сквозь платье, и это заставляет её не дать волю отчаянию и гневу. Как он может оставаться таким спокойным? Как он вообще мог пойти на такое после всего пережитого? Клятва, данная колдунье, уже поработила его в прошлом, почти уничтожила его семью, и, что самое ужасное, его же собственными руками. С губ Лириваны после такого клещами было бы не сорвать слов обещания, а он, наконец-то обретя с болью выцарапанную свободу, лезет в ту же петлю.       Лиривана обречённо вздыхает, подавляя остатки гнева.       Чёрным лебедям тоже присуща безоглядная лебединая верность.       ***       — Я хочу знать, как их звали.       Белизар вздрагивает и выпрямляется на скамье, пытаясь стряхнуть накатившую дремоту. За его спиной, за оконным стеклом, лютует ветер, дождь бьёт траву на просеке. В доме же тихо, от печи идут волны тепла, сопит под боком Пушица. Белизара откровенно клонит в сон, и поэтому он совсем не понимает, чего от него хочет целительница.       — Кого? — переспрашивает он.       Лиривана застывает за своим лекарским столом, словно раздумывая, стоит ли настаивать. Она даже не поворачивает к нему головы, но в её голосе слышится небывалая твердость:       — Твоих братьев. Расскажи о них.       Всё его умиротворение испаряется. На смену ему приходит ноющая боль в подреберье, но и сил спорить у Белизара нет, поэтому он лишь обречённо выдыхает:       — Зачем?       — Я хочу их помнить, — Лиривана возвращается к работе, откладывает в сторону какие-то стеклянные трубки и берётся за ступку с пестиком. — Старший — ты. Кто следующий?       Он покорно принимает заслуженные муки и погружается в трясину давних светлых воспоминаний:       — Лука. Здоровяк, косая сажень в плечах. Зачастую за старшего принимали его — я в юности был весьма субтилен. Наверное, из него и впрямь вышел бы отличный наследник: и храбрый, и сильный, и славный… всегда мирил нас, если ссорились.       — Он — тот, который…       — Да, — Белизар передёргивает плечом — полузаживший шрам саднит и напоминает о себе в самые неподходящие моменты.       — А кто вёл меня к островам?       — О-о, это был Келан, — он закрывает глаза и невольно усмехается, вспоминая солнечную улыбку брата. — Уж он-то всегда старался блистать в дамском обществе, некоторые фрейлины уже не знали, куда деваться от его непомерной общительности. Легкомысленный, напыщенный болтун, но мы действительно дружили. Кто бы знал, как мне его не хватает…       Белизар проводит ладонями по лицу и с силой запускает пальцы в волосы, почти выдирая их. Проходит минута, прежде чем Лиривана заговаривает — голос её чуть заметно подрагивает:       — Кто дальше?       Вопрос, призванный увести от особенно болезненной темы, добивает окончательно.       — Элиза… — по слогам выдыхает он. Если бы раскаяние могло лишать жизни, он сейчас упал бы замертво. Секунду Белизар желает, чтобы так оно и было, лишь бы утихла ослепляющая боль в подреберье, лишь бы яркие вспышки когда-то счастливых воспоминаний, сейчас бритвенно режущих душу, дали вдохнуть. Но драгоценное имя словно призывает призрак любимой сестры, он готов поклясться, что на виски ложатся прохладные узкие ладони, и дышать становится легче. Он продолжает сам, не дожидаясь расспросов Лириваны: — Третий — Гастон. Мы не слишком ладили — он был импульсивен, постоянно шумел, да и я не особенно интересовался младшими, это сестра любила с ними возиться. Но парень из него вырос неплохой… вырос бы: в этом году ему должно было исполниться восемнадцать.       Лиривана берёт связку полыни, и травы сухо шелестят под её пальцами. Она ничего не говорит, и он прислушивается к звукам в комнате, стараясь успокоиться. Ему мерещится, что полынь перешёптывается с бурей снаружи. Успокоиться не получается совершенно.       — Знаешь, я… — он хочет остановить себя, перекрыть воздух, чтобы с губ не сорвалось больше ни звука, но ничего не получается — слова льются сбивчивым потоком. — Когда летишь со стены, не особенно смотришь по сторонам, но… мне показалось, что внизу, на море, плыли лебеди. Не такие, как я, — белые. Трое… Откуда там взяться лебедям?.. Почему я выжил?.. Может ли… могут ли они быть…       Под мерный стук пестика сухие травы превращаются в пыль. Звуки когтями скребут в висках.       — Значит, ты видел лебедей, — не вопрос, скорее, утверждение.       Он вздыхает — воздух выходит почти с предсмертным хрипом. И истово отрицает собственные догадки:       — Бред, навеянный паникой бред…       — Мне кажется, они тебя простили, — её взгляд через плечо сдавливает горло жгучими крапивными стеблями, обрывая все возражения. — Они хотят, чтобы ты жил.       Говорят, ожоги от крапивы полезны. Белизар не уверен, что понимает значение слова «жить», но, смотря ей в глаза, кивает. Боль не исчезает, но стихает до терпимой. Он готов попробовать.       ***       Когда на пороге их более чем скромного жилища появляется посыльный — на породистом коне, в доспехах с гербом и бархатном плаще изысканного покроя — Лиривана явственно видит, как напрягается Белизар. Его настороженность и враждебность невидимой пеленой повисают в воздухе, и посыльный то и дело нервно косится на неожиданно выросшую за спиной целительницы высокую тень.       — Доберёмся сами, — успокаивающе улыбается она по окончании разговора. Предложенная работа обещает быть лёгкой — выяснить причину плохого сна дочери одного средней руки дворянина, а плата — на редкость высокой.       — Я буду ждать вас на закате у фонтана в сквере, а потом сопровожу к виконту, — посыльный, склонив на прощание голову, поспешно ретируется. Глухой стук копыт быстро затихает вдали.       — Там есть город, на северо-востоке. Недалеко, в нескольких часах пути, — объясняет Лиривана, собирая в лекарский саквояж необходимые вещи. И запоздало спрашивает: — Ты со мной или останешься?       — С тобой, естественно, — отзывается он из своей комнатушки.       Она пожимает плечами, но совсем не против: ей давно необходима реальная работа, чтобы взять себя в руки.       В городе они оказываются быстро — солнце ещё только клонится к закату, а одолженные по дороге у знакомого крестьянина лошади уже цокают копытами по брусчатке. Оставив их в конюшне, они не торопясь идут к условленному месту. В сквере мало народу, от фонтана видна более оживлённая площадь, голоса людей сливаются в отдалённый гул. Привычное окружение действует расслабляюще, и Лиривана присаживается на бортик, отстранённо наблюдая за затихающей жизнью города.       Белизар устраивается рядом, на расстоянии вытянутой руки, и протягивает половину ярко-красного яблока. Лиривана хмыкает — когда только успел раздобыть его? — но принимает фрукт и впивается зубами в сладковатую рассыпчатую мякоть. От яблока пахнет мёдом — её любимый сорт — и идёт чуть заметное тепло, переданное его ладонями. Она благодарно кивает и улыбается.       Стена непонимания между ними не то чтобы рушится, но ветшает и смягчается, обрастая мхом и плющом.       — Ты удивительно хорошо ориентируешься здесь, — он отвечает на её улыбку, на ощупь отпиливая кинжалом от своей половины ломтик.       — Я здесь училась. Вон там, — Лиривана указывает за спину, на возвышающийся над деревьями сквера шпиль, — академия.       — Ага-а… лучшая на курсе? — подмигивает он.       — Почти. Четвёртая.       Он вздыхает в притворном разочаровании:       — О чём только думал мой зять, посылая за помощью к тебе?..       — Возможно, о том, что я не откажу. Я сделала себе имя, берясь за любую работу, даже самую безнадёжную.       Белизар с хрустом доедает яблоко, вытирает кинжал об рукав и убирает его в ножны. Лиривана искоса наблюдает за ним: за последнее время он изрядно подрастерял былой лоск, сохранившийся даже после семи лет изгнания. Он больше не носит бархатных одежд — лишь тёмную рубашку и жилет из плотной синей ткани, а фиолетовый берет с пером на восточный манер сгинул ещё в пещере. Только белые пряди в иссиня-чёрных волосах — смешанное наследие матери и отца* — всё равно делают его слишком заметным. Слишком причудливым. Слишком чуждым.       — Почему ты вообще стала целителем? — он поворачивает голову внезапно, она не успевает отвести взгляд, поэтому вздрагивает и теряется. Ничего не остаётся, кроме как отвечать правдиво:       — Моя бабка была травницей, моя мать была травницей. С самого детства я видела, что и как они делают, и впитывала словно губка. Разве у меня был выбор? Если только в том, обучаться ли у них и стать просто третьей травницей в семье или пойти в академию и получить статус полноправного целителя. Я, как видишь, выбрала последнее.       Она до боли сцепляет пальцы, ожидая следующего, вполне закономерного вопроса. И он задаёт его:       — Где они сейчас?       — Умерли. Мать принесла в дом заразу из соседней деревни, — пальцы сводит: кажется, ещё чуть-чуть — и хрустнут, сломаются. Но это помогает контролировать собственный голос. Можно даже позволить себе усмешку — и плевать, что уголки рта подрагивают от горечи. — Странно всё в жизни выходит, да? Их спасла, а свою семью погубила. Меня это обошло лишь потому, что я в это время училась здесь.       Камни мостовой расплываются перед глазами, но она не вытирает слёзы — этот жест выдаст её с потрохами. А так можно делать вид, что ничего с ней не происходит, нет, всё привиделось в наступающих сизых сумерках.       Белизар, может, и хочет что-то сказать, но не успевает: к ним бодрой походкой направляется давешний посыльный, и Лиривана встаёт, украдкой забрасывая огрызок в заросли ближайшей клумбы. Она не может позволить себе раскиснуть. Она на работе.       Правда, в глазах перестаёт щипать, только когда они оказываются у ворот старинного особняка.       ***       Виконт уже в годах, но его пышные, чуть тронутые сединой усы могут дать фору любому гусару. Он встречает их радушно, лишь мельком глядит на диплом Лириваны и тут же ведёт их к мягким диванам. Чашки с чаем словно материализуются из воздуха на столике перед ними, и Белизар, слушая, как целительница и виконт обмениваются любезностями, проникается к старику симпатией. Абсолютно ничего общего с напыщенной аристократией его родной страны. Хотя с другой стороны, с низшими слоями знати в такой приватной обстановке ему иметь дело не приходилось.       Чай ароматен и вкусен, гостиная обволакивает уютом, в камине весело потрескивают поленья, но по спине у него бежит знакомый потусторонний холодок. Он вскидывает голову, цепко оглядывает окружение, но ничего подозрительного не находит.       — Госпожа Неттл**, на вас одна надежда! — причитает тем временем виконт. — Вы лечили моего сослуживца от старой контузии, и он остался доволен, хотя все наши лекари твердили, что шансов крайне мало. Однако, я не ожидал, что с вами будет… сопровождающий.       Лиривана теряется, и он сам протягивает виконту руку для рукопожатия:       — Белизар Дарксвон, специалист по тёмной магии.       Рука виконта в его хватке дёргается, в глазах мелькает нешуточное беспокойство. Он, бледнея, переводит взгляд с целительницы на Белизара:       — Вы полагаете, что…       Лиривана украдкой от виконта вскидывает на него взгляд, пристально смотрит в глаза и, кажется, всё понимает.       — Ничего нельзя исключать, — она успокаивающе улыбается работодателю. — Не волнуйтесь, мы приложим все усилия. Но прошу вас, расскажите поподробнее.       Белизар пропускает слова виконта мимо ушей, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Они в один голос вопят о том, что в доме или его окрестностях есть что-то колдовское. Ему хочется втянуть шею и зашипеть, и лишь осознание, что он избавился от лебединого проклятия, удерживает его от этого. В его нынешнем облике это будет выглядеть как минимум глупо.       Борьба с собой поглощает его внимание настолько, что он едва замечает окончание разговора.       — Отдохните с дороги, а утром поговорите с дочкой, она вам всё лучше расскажет. Прошу простить меня, я утомился за день, — виконт встаёт и подзывает худенькую служанку. — Будь добра, проводи целительницу в её комнату и распорядись, чтобы господину Дарксвону также приготовили постель. С вашего позволения, — виконт откланивается и уходит, на ходу промокая лоб батистовым платочком.       — Если вам что-то понадобится, господа, только скажите, — девушка приседает в реверансе. — А сейчас пойдёмте, я провожу вас в столовую — всё готово к ужину. Господин виконт привык ложиться рано, так что просил позаботиться о вас.       — Благодарю, но мы не голодны. Пока моему спутнику готовят постель, можем ли мы осмотреть комнату виконтессы? — интересуется Лиривана.       — Конечно, — мямлит служанка. — Вот только юная госпожа ещё не явилась с бала…       — Так даже лучше, — подхватывает Белизар и заставляет себя ободряюще улыбнуться, — незачем тревожить бедную девочку ещё больше.       Это, кажется, действует, так как девушка робко улыбается в ответ и послушно ведёт их тонущими в тенях коридорами. Уже на входе в комнату пациентки Лиривана зябко ёжится и обхватывает себя руками, а его словно пса за поводок тянет к трюмо с большим зеркалом.       Обшаривая взглядом стройные ряды баночек и склянок с дамскими «зельями красоты», он почти не слышит, как целительница выпроваживает служанку. Которая же из них?       — Виконт сказал, она постоянно нервничает и почти не может спать, — Лиривана подходит и ставит на трюмо позаимствованный у служанки подсвечник. Огонёк свечи да его отражение заставляют тени отхлынуть к углам, и Белизар щурится — ему хватало света из окон.       — Думаешь, в этом замешана магия?       — Уверен, — он двумя пальцами подцепляет маленький изящный флакон духов. В нём плещется, доходя до половины склянки, янтарная жидкость. — Вот.       Целительница осторожно принимает флакон, снимает крышку, принюхивается.       — Ну не знаю. Как по мне, обычные духи, — она выливает тягучую капельку ароматной жидкости на палец, осматривает со всех сторон. По комнате разливается стойкий запах жасмина.       Он хочет предупредить, но не успевает — Лиривана, не удовлетворившись осмотром, быстро слизывает капельку и застывает, прислушиваясь к себе.       Глаза целительницы вдруг стекленеют, на лбу выступают капли пота, и она падает на колени, сжимаясь в комок. Тело её бьёт дрожь, она прижимает руки ко рту, словно стараясь запереть внутри крик, по щекам текут слёзы. Белизар оказывается рядом в мгновение ока, сжимает опущенные плечи, трясёт её, пытаясь привести в себя, но глаза Лириваны смотрят сквозь него, не видя. Она шёпотом повторяет его имя, зовёт, затравленно озирается по сторонам, словно он внезапно куда-то исчез, хотя вот он, прямо перед ней.       Белизар поспешно отставляет флакон с колдовской жидкостью, насколько хватает длины руки. Смотря в её посеревшее лицо, он судорожно перебирает в памяти отрывочные сведения, добытые в годы ученичества у колдуньи, складывает их, словно осколки зеркала, и не оставляет попыток дозваться до неё, успокоить. Природу зелья он определяет быстро, а вот что делать с приступом Лириваны — не знает.       — Белизар? — вдруг громче окликает она. Он притягивает её к себе, пальцы путаются в длинных волосах целительницы, руки её накрепко вцепляются в рубашку у него на груди. Он готовится снова шептать утешительные слова, но Лиривана хрипло от ужаса продолжает: — Тёмный лебедь… он убьёт меня… убьёт, обязательно убьёт, Белизар! — её голос срывается. — Некому спасти… здесь никого нет…       Он каменеет. Она до сих пор боится его. Белизар до скрежета стискивает зубы и крепче прижимает её к себе:       — Тише. Тёмный лебедь — это я. А я поклялся тебя защищать.       Когда дыхание Лириваны выравнивается, а дрожь стихает, он осторожно пристраивает её безвольное тело на полу и тянется за злополучным флаконом. После всего случившегося с семьёй он не желал иметь дело с магией, но сейчас выбора у него нет.       Нужные слова послушно всплывают в уме, руки двигаются словно сами по себе. Не прерывая заклятия, Белизар усмехается: как бы он не ненавидел это, талант к колдовству у него был всегда. Можно сказать, в крови.       Закончив, он проверяет, как себя чувствует Лиривана: пульс спокойный, дыхание ровное — как он и думал, глубокий сон, о недавней панике напоминает лишь испарина на лбу да влажные дорожки слёз. Белизар поднимает её на руки и встаёт, сохраняя в памяти магический узор. Он на полпути к двери, когда в комнату заглядывает служанка и стремительно бледнеет, увидев их. Прежде чем она успевает открыть рот, Белизар перешагивает порог и суёт флакон ей в руки.       — Позови виконта. Это — под замок, подальше от людей. Где наша комната?       Девушка несколько секунд лишь оторопело моргает, но потом во взгляде её мелькает понимание.       — Дальше по коридору, если считать отсюда — пятая, — она кидает взгляд на бессознательную целительницу и медленно поднимает к глазам флакон. — Но, господин… что случилось?       — Я всё расскажу в присутствии виконта. И поаккуратнее — это не просто духи.       Оттеснив растерянную девушку в сторону, Белизар шагает в сумрак коридора. Ему следует торопиться, пока выявленный магией «след» ещё не растворился перед его мысленным взором.       ***       Пробуждается она с трудом. Муторные воспоминания тянут к ней свои серые, костлявые руки, не выпускают из отдающих тленом объятий. Лиривана медленно открывает глаза и тут же моргает — в них словно песка насыпали. Вокруг тихо и темно, собственная рука маячит перед лицом неясным белесым пятном. Она шевелится, пытаясь привстать, и обнаруживает, что лежит на чём-то непривычно мягком, а тело слушается плохо.       — Очнулась?       Сердце пропускает удар, бросает в холодный пот. Несколько секунд Лириване кажется, что из одного кошмара она попала в другой и сейчас из темноты на неё хлынут сумрачные образы, но, повернув голову, она находит светлый прямоугольник окна и силуэт у его правой стороны. Она опознаёт в нём Белизара, только когда тот чуть поворачивает голову и с долей участия в голосе спрашивает:       — Как ты себя чувствуешь?       Лиривана долго собирается с мыслями. Дотошно изгоняет из сознания первые, бестолковые вопросы, методично приводит в порядок воспоминания. Даётся это с трудом, голова гудит полуденным колоколом, слегка мутит, но Лиривана с облегчением определяет, что жить всё-таки будет.       — Терпимо, — честно отвечает она. Голос звучит слабо и хрипло, язык еле ворочается, но она заставляет себя задать первый из волнующих её вопросов: — Что это было?       — Тактильное зелье. Всасывается через кожу и эффект оказывает лёгкий, почти незаметный, но если использовать его постоянно, это изводит жертву, выматывает до опустошения. А вот если пить… — он свистяще выдыхает и кидает на неё острый взгляд, она чувствует его даже сквозь царящую в комнате темноту. — Серьёзно, не делай так больше. А если бы это оказался яд?       Лиривана чувствует, как приливает жар к щекам, и досадливо кусает растрескавшиеся губы. Она полностью согласна с ним, но заставить себя сказать, что в тот момент просто-напросто не поверила в его слова, не может. Слишком уж симптомы «болезни» виконтессы были похожи на типичное нервное переутомление, а зелье казалось обычными духами. Что ж, она получила хороший урок.       — И кто… — Лиривана хочет приподняться на локтях, но голова отзывается резкой болью, и она снова откидывается на слишком мягкую подушку.       — Один из её ухажёров. Ума не приложу, как он собирался завоевать сердце девушки, пугая её до смерти, но его уже схватили, — он хмыкает. — Смотрю, у вас тут магов тоже недолюбливают.       — Откуда ты…       — Магия оставляет на человеке своего рода след, — видимо, он решил не дать ей закончить ни одного вопроса. — Знаток легко укажет, у кого хранился тот или иной предмет. Я и указал. Кто это, мне объяснил уже виконт.       — А что с зельем? — ей неприятно вспоминать о том, что он связан с колдовством гораздо прочнее, чем неудачливый воздыхатель виконтессы, поэтому Лиривана старается сменить тему.       — Закопали в саду, подальше от людей. Там на него вряд ли кто-нибудь наткнётся, а лет через пять сила заклятья ослабнет. Так что, всё в порядке.       Лиривана отвечает медленным кивком — в конце концов, он разбирается в этом гораздо лучше неё. Потом запоздало осознаёт, что он не видит этого жеста, но Белизар, кажется, и не ожидает ответа. Он неотрывно смотрит в окно, и Лириване мерещится, что обеспокоен он совсем не колдовством в доме виконта. Спросить, впрочем, она не решается.       Тишина совсем не давит на виски, наоборот, напоминает о доме. Глаза привыкают к темноте. Оказывается, комната не слишком большая, а свет из окна отражается на потолке мерцающими пятнами. Их пляска гипнотизирует, но успокаивает. Глаза слипаются, и Лиривана почти готова заснуть, когда Белизар тихо произносит:       — Ты звала меня. В бреду.       Лириване в этом чудится обвинение. Белизар по-прежнему смотрит в окно, и она отводит взгляд от его вычерченного светом далёких факелов профиля.       — А кого ещё мне было звать? Пушицу? — Лиривана считает пятна света на высоком потолке и пытается даже не думать о том, что ещё она могла наговорить в бреду.       ***       Он появляется внезапно и совсем некстати — охотник с крупным рысёнком на руках стучится в окно, когда на улице холодно, сыро и промозгло. Накрапывает дождь, и Лиривана, стоя на пороге, зябко кутается в шаль, а кот-подросток настороженно зыркает на неё и подтягивает к груди кровоточащую лапу.       — Погнался за зайцем и угодил в чужой капкан, — торопливо объясняет охотник. — Только будьте осторожны, он никого, кроме меня, к себе не подпускает. Я, конечно, его держу, но от греха подальше…       Урчание рысёнка напоминает раскаты отдалённого грома, но по требованию охотника кот позволяет ей обследовать пострадавшую лапу. После минутного осмотра, Лиривана выдыхает:       — Перелома нет, но нужно промыть и перевязать.       Лицо охотника проясняется, а она заглядывает в дом за своим саквояжем с лекарскими принадлежностями и кувшином воды.       Охотник силён, на руках его под рубашкой бугрятся мышцы, но рысёнку как-то удаётся выскользнуть из его хватки прямо посреди перевязки. Даже раненый улепётывает он весьма проворно — проворнее двух людей; Лиривана видит лишь рыжеватый хвост с чёрным кончиком, мелькающий в мокрой траве. Наконец, беглеца удаётся настигнуть, и она, не задумываясь, тянется к его загривку. Ответная реакция молниеносна — руку словно ошпаривает крутым кипятком, и Лиривана тут же отдёргивает её. Рысёнок остервенело шипит, а на её коже расплываются кровавые лилии.       Охотник успевает отловить замешкавшегося зверя, и с ним он не решается повторить тот же трюк. Мужчина покрепче прижимает к себе своевольного любимца и виновато бубнит что-то, а Лиривана словно заворожённая смотрит на царапины и чувствует лишь боль, кружащую голову до тошноты. Но потом сглатывает тугой комок, подступивший к горлу, берёт себя в руки и продолжает лечение.       Сколько бы рысёнок не упирался, рана обработана как следует, повязка наложена аккуратнейшим образом, а хозяину выдана баночка с заживляющей мазью. Охотник осыпает её благодарностями и обещается принести парочку куропаток пожирнее, но она лишь отстранённо кивает, выдавливая из себя слабую улыбку.       Когда охотник с рысёнком скрываются за деревьями, Лиривана обессиленно опускается на скамью на веранде. Царапины саднят, кровят и будто бы горят огнём, вода с мокрых волос затекает за шиворот, в сапогах противно хлюпает. Вымотанная и удручённая, она даже не поворачивает голову на скрип дверных петель. Белизар ничего не спрашивает — очевидно, видел всё из окна, но она слышит его приближающиеся шаги.       Он приседает перед ней, складывает руки на её коленях и пристраивает поверх них подбородок, снизу заглядывая ей в лицо. Лиривана едва не отшатывается, но искорки веселья в его глазах примораживают к месту.       — Сапожник без сапог, — насмешливо тянет Белизар, проводя пальцем вдоль одной из царапин. — Целительница истекает кровью.       Лиривана безропотно позволяет ему осмотреть несерьёзное, но болезненное ранение, и лишь морщится, когда он осторожно промывает царапины — в конце концов, сама она никогда не умела терпеть боль. Белизар прерывается, окидывает её долгим взглядом и вдруг смеётся в голос.       — Ты сейчас совсем как тогда, на побережье, когда разбилась лодка. Маленький вымокший воробышек.       Он тепло улыбается, а ей неожиданно обидно, хотя слова эти совсем не колкие. Лиривана хмурится и тянет руку на себя, но он смыкает пальцы на её запястье. И внезапно подаётся вперёд.       Когда чужие губы прижимаются к её губам, внутри Лириваны будто что-то обрывается. Вокруг неё снова клубится ядовито-зелёный туман и кружатся в вихре чёрные перья. Она задыхается, словно снова оказалась под водой, вот только на этот раз помощь не придёт: тот, кто вытащил её тогда, сейчас тянет ко дну.       Щёки прочерчивают жгучие дорожки — она сама не сразу понимает, что плачет. Белизар тут же отстраняется, в голубых глазах застывает потрясение. Несколько секунд он смотрит на неё — с таким отчаянным требованием, что Лиривана вздрагивает и отшатывается, — на щеках ходят желваки, но он не говорит ни слова. Наконец, он стискивает челюсти, встаёт и уходит в дом. Лиривана же остаётся сидеть, недвижимо смотря перед собой и кусая сухие губы.       Крапива — живучее растение, но даже она не выдерживает бушующего пламени пожара. Сочные листья съёживаются, ссыхаются и обращаются чешуйками серого пепла.       Лиривана абсолютно не знает, что делать дальше, в голове — пустота. Она замёрзла до мелкой дрожи, но кажется, что встать со скамьи неимоверно трудно, сделать три шага к двери — невозможно, а открыть её — боготворное чудо, непосильное человеку. Но спасает её, как всегда, работа: бойкая девчушка на громадном тяжеловозе шумной сорокой влетает на просеку и устремляется прямо к ней. В её встревоженном стрёкоте Лиривана разбирает, что в одной отдалённой деревне буйствует лихорадка, и как никогда рада, что лекарский саквояж стоит у ног. Девчушка торопит её и постоянно трещит, звонкий голосок журчит ручейком, но целительница почти не слушает. Оглядываясь с широкой лошадиной спины на удаляющийся дом, она замечает, как Белизар выходит на порог в своём синем дорожном плаще.       У лебедей, в отличие от растений, природой обречённых на неподвижность, есть возможность покинуть сожжённые гнёзда.       ***       Возвращается она через трое суток. Пушица прыгает с лавки под окном и встречает её хрипловатым мяуканьем, рыжим солнечным зайчиком вьётся у ног. Лиривана рассеянно проводит пальцами по её мягкой макушке, ставит на пол саквояж и стягивает с плеч шаль.       В его каморку она не заходит — нет сил даже заглянуть в приоткрытую дверь. Лиривана и так знает, что дом пуст как разграбленный склеп.       Она садится на табурет у своего стола и невидящим взглядом обшаривает комнату. Тихо — собственное сердцебиение набатом стучит в ушах, шорох ветки за окном подобен грохоту горного обвала. Холодно — печь не топлена с момента её ухода. Пусто.       Взгляд сам собой падает на стоящее в порожней чернильнице перо. Лиривана сама не понимает, почему сохранила его: мягкое, матово блестящее, иссиня-чёрное. Лебединое — как-то сразу угадала она, обнаружив его на подоконнике спальни королевы Элизы и рассеянно сунув в карман.       Если подумать, лебедей она никогда не любила. Особенно чёрных.       Она встаёт и берётся за веник в попытке придать своему жилищу более уютный вид. Крапива — не легендарная птица феникс, но пробивается же на пепелище. Вот и она сможет.       В голову навязчивым вороньём лезут воспоминания о том, как она уже стояла посреди враз опустевшего дома. Тогда её встречала не кошка, а стойкий затхлый запах. Тут до неё побывала другая гостья — болезнь. Она-то и увела с собой всех, кто Лириване был близок и дорог.       Веник выскальзывает из ослабевших пальцев и с глухим стуком падает. Перед глазами всё расплывается, и она обессилено оседает на пол, жёсткие доски врезаются в колени.       Одиночество накатывает ледяными волнами, захлёстывает с головой, стискивает грудную клетку, не давая дышать, и Лиривана давится слезами, захлёбываясь ими и одиночеством. Ушёл. Вслед за всегда весёлым отцом, что делал для неё конфеты из патоки с корицей и учил запускать воздушных змеев. Вслед за матерью, на которую она так похожа, чей мелодичный голос до сих пор слышится ей в журчании ручья у криницы. Вслед за строгой бабушкой с шершавыми, пропахшими травами ладонями и удивительно тёплым взглядом, когда она полушёпотом ведала внучке тайны своего ремесла.       Лиривана обхватывает себя руками, до боли стискивая плечи, сжимается в комок и рыдает. Все доводы разума не могут пробиться к сознанию, а ведь разум её, как всегда, не подводит: приводит факты, сухо сравнивает, безапелляционно нашёптывает выводы. В конце концов, в этот раз она сама виновата.       Пушица осторожно встаёт передними лапками ей на колени, и чуть влажный шершавый язык касается лба. Лиривана вздрагивает и замирает.       Нужно время, чтобы над серым пеплом распустились нежно-зелёные жгучие листья.       Лиривана сглатывает слёзы и закусывает губу, вслушиваясь в монотонное исцеляющее мурлыканье. Сможет, обязательно сможет. Только дайте время.       ***       Белизар распахивает дверь и заходит в дом, абсолютно точно зная, какую картину увидит. Так и есть: пыль по углам, Пушица дремлет на лавке, подставив кремовый живот солнечному лучу, да Лиривана у своего стола придирчиво осматривает мудрёную конструкцию из стеклянных трубок.       Тяжёлый котелок падает из её рук и катится по половицам, гулко гремя и отсвечивая медным боком. Целительница смотрит на него так, будто он пришёл с того света. Белизар в нерешительности замирает под этим взглядом, но стряхивает оцепенение и пристраивает дорожную сумку в углу, стягивает плащ. Повесив его на привычное место, Белизар проходит в комнату и поднимает котелок.       Лиривана шагает вперёд и делает вдох, чтобы что-то сказать, но с дрожащих губ целительницы не слетает ни звука.       — Ездил домой, — отвечает он на её безмолвный вопрос. — Я официально отрёкся от престола в пользу племянника… и помирился с семьёй.       Прямо смотря в её расширившиеся зрачки, он, не глядя, ставит котелок на столешницу, и Лиривана вздрагивает от глухого стука.       Раскаяние — его вечный палач. Теперь он осознаёт, что это чувство всегда будет с ним, будет в клочья рвать душу по ночам, чёрными когтями полосовать грудину изнутри, заталкивать в горло мягкие перья, перекрывая кислород, что бы он не делал и как бы далеко не бежал. Но жить с этим ему придётся — хоть бы и потому, чтобы Элиза больше не плакала. Образ сестры, воспоминание о её мягком голосе и тихой нежности в глазах облегчает душевные муки, как и задорный смех младших братьев. Оказывается, обсуждать с ними шалости ничуть не скучно, и почему он раньше не замечал? Их прощение — залог его выживания.       Белизар снова поднимает на целительницу прямой взгляд и произносит то, ради чего вернулся:       — Я знаю, что убийца. Знаю, что нет мне оправдания. Но я хочу остаться здесь. Можно?       Он ожидает, что она будет возражать: обвинять его, кричать до хрипоты, выталкивать за дверь. Но Лиривана молчит. Лишь, пряча глаза, идёт к печи, наливает полную кружку пряного чая и протягивает ему.       И этот чай для него вкуснее, чем самые изысканные вина.       ***       Над утёсом гуляет ветер. Он смело ныряет к самой земле, расплетает травяные косы и вновь взмывает к серым, с просинью, тучам, принося им в дар запахи трав и сырости. Озеро внизу тёмное, волны разыгрались не на шутку — вполне можно принять за море, если не брать в расчёт противоположный берег.       Лиривана пришла сюда за травами: на этом холме-утёсе растёт и скромный тысячелистник, и пряная пижма, и ароматная душица. Зачем за ней увязался Белизар, остаётся лишь гадать, но она не возражает.       Лиривана становится на колени перед особо раскидистыми зарослями душицы и тянется вглубь куста за самыми сочными молодыми побегами. Белизар плюхается в траву рядом и запрокидывает голову. Несколько минут слышно лишь шелест трав да щёлканье её ножниц, но потом вплетается его хриплый голос:       — Смотри-ка, какая зверюга идёт… к вечеру снова дождь будет.       Она выпрямляется и глядит на горизонт, где клубится чёрно-синяя тень. Грома с такого расстояния не слышно, но Лириване чудится его далёкое ворчание.       — Пускай. Дров много, переживём, — она раскладывает свою добычу на тряпице, прикидывая, где бы пристроить новую связку, когда перед её глазами возникают три веточки с мелкими фиолетовыми цветами.       — Это — букет. Не на твои мази-припарки, — уточняет Белизар, и она против воли улыбается, принимая душицу и вдыхая успокаивающий аромат. Он отвечает на её улыбку, но Лиривана мрачнеет, вспомнив то, о чём размышляла всю прошлую ночь.       — Я рада, что ты вернулся, но… — душица безбожно сминается в пальцах, запах становится острее. — Не лучше ли тебе было остаться дома?       Вопрос так тих, что сразу же тонет в шуме травы на ветру, она не уверена, что он его вообще слышал. Но Белизар пожимает плечами.       — Дома, в котором я жил счастливо и беззаботно, давно уже нет. Остаётся лишь найти новый дом и создать новую жизнь, — он неожиданно поворачивает к ней голову, пригвождая к месту пронзительным взглядом, но голос звучит почти весело. — Знаешь, почему лебеди верны друг другу? Всё банально: они просто никого не подпускают к своим избранникам. У тебя нет выбора, — он широко усмехается, — я к тебе никого не подпущу.       Она долго смотрит на него — и сама подаётся вперёд.       Нет колдовского тумана, чёрные перья не мельтешат перед глазами, а отчаяние не утаскивает в омут.       Есть яркие голубые глаза, тёплые руки на её плечах и гуляющий вокруг ветер.