Время

      Время идёт.       — Здравствуйте, сенсей, — женщина склоняет голову в церемониально-старомодном приветствии. Блондинка, названная сенсеем, так же кивает в ответ.       — Сакура. Давно не виделись.       Розововолосая гостья кланяется-кивает, без спросу выставляя керамический запечатанный сосуд на стол. Рядом становится закрытая коробка, из которой пахнет свежей едой. Женщины молча разламывают палочки и приступают к совместной трапезе, не торопясь и не сговариваясь.       — Что-то случилось? — обозначает готовность к разговору хозяйка. Желтоглазая юная женщина, с телом, пахнущим силой и молодостью.       — Я не могу просто прийти? — уголками губ улыбается гостья, сноровисто убирая со стола, чтобы устроиться почти напротив, сев на пятки и сложив ладошки на коленях. Они ровесницы, обе, что называется, «светлые на лицо» и спокойные. Уверенные в своих силах.       Желтоглазый учитель улыбается в ответ точно так же. Правильной, классической формы губы скользят вверх, не обнажая зубов и образуя очаровательные ямочки. Маленькая фигурная фарфоровая кукла в одежде классического шика.       Почти тут же эта женственная идеальная красота трескается, как только выражение лица становится чуть более искренним. Хлопьями облетает умелый макияж, спокойствие и достоинство жены. Под ним кривая усмешка, хлопок порохового дыма в лицо. И материнско-сестринского ничего нет, и грудь большая не спасает, потому что желтоглазый хищник не имеет пола. Она знает, что очень похожа на деда.       Это было слишком давно, чтобы кто-то помнил.       — Можешь. Я всегда тебе рада, тут всегда будет место для тебя, — уже не улыбаясь, кивает Учитель, — но последние пару сотен лет ты заглядываешь только по делу.       Вежливая улыбка гостьи меркнет, и так же проступает другое. Слишком взрослое, жёсткое, высушенное. Зверь, рептилия, птица, рыба. Человек? Вряд ли.       — Потому что так легче.       — Я не виню тебя, Сакура. Будь иначе — сама бы о таком попросила.       Немного помолчали. Гостья чувствует себя вполне комфортно, ни одна из них не торопится переходить к делам. Смотрят, молчат, вспоминают. Две юные, красивые девушки, уверенные в себе, «у них вся жизнь впереди», как любят говорить.       — Предполагали ли вы, что это обернётся... так? — нерешительно, с тщательно подавляемыми в голосе чувствами всё-таки говорит Сакура.       — Что это будет так долго? — усмехается, опуская взгляд, Цунаде. На светлой коже длинные тени от тёмных ресниц.       — Что это будет так больно. Что мы всё-таки выживем, ведь до старости и смерти в своей постели тогда доживали единицы из тысяч, а мы всё-таки сражались на передовой. Особенно вы. Каге не умирают своей смертью. Их травят, вытаскивают на бой, когда деревне нужно...       За окном проносится вой милицейской сирены, и женщины замолкают, вслушиваясь в далёкие гулкие раскаты. Они молчат, но каждая вспоминает доцифровую эпоху, толстые провода, механическую сирену и полупустой континент.       За окном многоэтажки. Амегакуре и Узушиогакуре, но все кабеля спрятаны в просчитанных нишах, а вот на устойчивость к техникам дотона давным-давно забили. Это уже не нужно.       На тёмной улице патруль — Цунаде-сенсей живёт в хорошем районе, в небольшой квартире, с внимательными соседями, не раз делающим комплименты своей юной соседке. Внизу здания кафе, в котором играет неплохой джаз, с террасой, на которой Цунаде пьёт кофе.       В прошлый раз Сакура приглашала её к себе, на праздник. Пятьсот пятьдесят пятый день рождения Харуно-сан провела со своим сенсеем в современной квартире на девяносто шестом этаже.       Хром, металл, пластик, официальный костюм бордового цвета по фигуре, томное мурлыканье глубокого голоса из стерео системы, хорошее вино и привкус пепла, которым пах когда-то слишком давно Хаширама Сенджу, чьё имя поглотила история.       Говорят, Шодай Хокаге был чудовищем по силе и настолько неоднозначной исторической личностью, что его почитают как божество, треть мира в это верит.       Внучка его седьмую сотню лет живёт, пятую сотню скрывается. Тело её всё так же полно сил, кожа гладка, а на лбу давным-давно не используемая печать.       Мир изменился.       Они — нет. Сакура обхватывает себя руками, пытаясь удержать то смутно мелькнувшее чувство — но под руками не привычный жилет, не боевой костюм без рукавов, а твёрдая переливчатая ткань пиджака. Мелькнувшее чувство спёртого дыхания перед первым Кучиёсе, пропущенный удар сердца от первого проявления Инфуин. Дрожь от появившегося шарингана в глазах у Саске, восторженный ужас при виде покрова-хвоста у Наруто.       Но тренированное, живучее тело мгновенно приводит всё в норму. Чем дальше, тем меньше надо внимания на то, чтобы поддерживать себя живой. Мутация, инстинкт — и она не уверена, что её вообще сейчас можно убить, если даже сама Сакура захочет умереть. Цунаде-сенсей уже в пятьдесят жила, будучи расчленённой.       Чем дальше по времени, тем страшнее. Бывшая куноичи сглатывает и пытается вытолкнуть слова из горла. Куноичи и шиноби нет уже три-четыре сотни лет, и говорить всё труднее. Какими живыми, решительными они были в двадцать, и как же тяжело готовиться к разговору в течение десяти-пятнадцати десятилетий.       — Что это случится именно так. Что жизнь не кончится, а вот у…       — А вот друзья кончатся? — вскинувшую глаза Сакуру пригвождает обратно прямой и тяжёлый взгляд Сенджу-химе. Вокруг неё могут расцвести цветы — она не удивилась бы. Мокутон Цунаде опоздала, всё равно опоздала неописуемо поздно. Её друзья тоже кончились.       — Я… — Сакура вздыхает и достаёт чип-конфигуратор. Компьютер, 3D-принтер, идентификатор, вычислительный центр — куда там мозгам и технике времён Четвёртой, этот кусочек размером с ноготь на цепочке вычислительными мощностями и Десятихвостого бы проконтролировал.       Цунаде изгибает бровь — и в очередной раз Харуно ловит, что это движение не химе, а Белого Змея. Черты его, жесты, пластика, слова Жабьего Отшельника — ветер времени не вынес этот песок, а впаял в камень неизменной Принцессы-Неудачницы. И Сакура улыбается в ответ — тонкой, еле заметной улыбкой Учихи, приподнимая один подрагивающий уголок рта.       — Нет, я не готовлюсь к свиданию с биджу. Просто образ обязывает, — женщина пожимает плечами, и сшитый на заказ пиджак обрисовывает великолепную грудь, подчёркивает контрастом нежные волосы на тёмной ткани, разложенные в продуманном беспорядке. Роскошная, статусная девушка с самого глянцевого верха, и круг серебра меж тонких ключиц.       Фотографий не сохранилось, в отличие от Харуно.       Она щёлкает ногтём, и между женщин возникает голограмма. Черноглазая блондинка поёт что-то про клубничную любовь и машет длинными ножками. Девочка как девочка, но в глазах Сакуры — почти слёзы.       — Если бы её прабабка не сменила фамилию на фамилию мужа, это была бы Рин Учиха. А если бы её четырежды-пра-дед не потерял документы в детдоме, то она могла бы быть Рин Узумаки.       Цунаде наклоняет голову, и тяжёлые пшеничные пряди скользят по женским плечам. У неё нет детей, Джирайя был на удивление последователен в своём желании иметь детей только от неё, а линия Орочимару не пережила своего основателя, угаснув спустя три сотни лет после Четвёртой.       — И она поёт, танцует. В мирном мире, где уже не нужны сокрушители тверди, Боги-Сенджу и Демоны-Учиха, — почти неслышно шепчет Сакура, но её сенсей по шевелению губ чётко видит каждый слог.       В пальцах Принцессы крошится глиняная чашечка, острые осколки не режут плоти — или она успевает зажить так быстро, что и не заметить. Цунаде слушает молча. Склонив голову, недвижимым изваянием-статуэткой.       Терпения в ней — на все прожитые века.       — Но вот они не помнят, о том, чем было это куплено. Узумаки, Сенджу, Сабаку, Нара, Яманака, Акимичи, Абураме, Хьюга — эти фамилии выжгло сначала желание приглушить воинский путь, а потом — просто затеряно во времени. Её предки для Рин лишь обычные банальные люди. Они видели Джуби, бились с Кагуей, а что это принесло? — на этот раз глаза Сакуры и правда полны слёз. Она так и не смогла оплакать своих друзей, ушедших в глубокой старости, спасти от которой даже у неё не получилось. — Что изменилось?       — Колесо войн прекратило катиться по миру каждое поколение дважды, — тихо говорит Цунаде, но внизу трёхмерной передачи с Рин — бегущая строка о валютах, растущей ипотечной ставке, падении социальных субсидий, отмене ряда льгот, банках, объявивших себя банкротами, ресурсах, подходящих к концу.       — Круг ненависти и не думал размыкаться.       Сакура роняет голову на грудь и сглатывает комок в горле. Цунаде-химе всё такая же далёкая. Она знала, что мир невозможен. Что люди — всего лишь люди, и Наруто на все поколения вперёд не хватит. Наруто, их собственное солнышко, с рыжим лисом на поводке и всеми Каге в друзьях мёртв так же безнадёжно, как и его мечта. Чисто из-за экономически-политических причин.       Можно пойти за лидером. Если он достаточно харизматичен, а его идеи попали в нужную почву, то идущие следом смогут перешагнуть через себя. Но если этому не дать закрепиться, не выпестовать искусственно, не обеспечить подкормку и внешнюю поддержку, то очень скоро вектор развития примет направление наименьшего сопротивления.       Ресурсы конечны. Что планеты, что людских сердец. Какое-то время они ещё следовали за мечтой, но темп всё убыстрялся, терялись ценники выигранных сражений и принесённых жертв, и в Каньоне Листвы просто старая скала без следов ликов на ней.       Иногда кажется, что семи лиц и не было.       Сакура трёт лицо ладонями, стирая лёгкий тональник, в принципе ей и не нужный. На лбу проступает синий ромб — такой рисуют на переносице современные монахи, называя его Бьякко и говоря, что его грани — это грани смерти и её принятия-прощения.       Инфуин чёткая и насыщенная — ровно такая, как у женщины напротив.       Хокаге Цунаде, Глава Совещательного Собрания **98-**04 года, Дух Леса — желтоглазые блондинки всё так же мелькают в спирали времени. А вот экономические министры и олигархи гораздо чаще зеленоглазы.       Падать и снова вставать, снова драться. И долгие вечера, когда слышен ускоряющийся пульс человечества и замедляющийся — природы.       Убить ирьёнина их уровня сейчас уже никто не сможет, и Кацую давным-давно спит на своём острове, дремлет, свернув рожки, в ожидании того, когда её «нигде» примет на свои земли юную плоскодонку Цунаде-чан, баловня дедушек.       О делах они так и не говорят. Точнее, обмениваются ровными фразами, одно «нет», два «да» и снова вспоминают. И когда в дверь звонит доставка и курьер — черноволосый, с пронзительными глазами, обе всматриваются внимательно-внимательно.       Ученица и Учитель, пчёлы, вязнущие в медовой патоке времени, всосавшем самые благородные мотивы, они обе надеются однажды разглядеть двух мальчишек.       Уверенного, тёмного гения и яркого, радостного, солнечного шалопая.       И в этот раз, уверены обе, они не ошибутся, не упустят, смогут, справятся!       …а время идёт.