***
Блеклые солнечные лучи, прорываясь сквозь легкие занавески, что содрогались от малейшего дуновения прохладного, летнего ветерка, игриво слепили меня, словно наигрывая, как на гладкой, отполированной гитаре, до боли знакомый мотивчик. Пыль, поднявшаяся надо мною, бабочками кружилась среди световых прожилок, будто бы нашептывающих о том, что скоро ночь завладеет небосводом, окончательно свергнув солнце. Пушистые кучевые облака, похожие на воздушное одеяло, предназначенное для до безумия влюбленной пары, успели налиться нежным розоватым оттенком, сравнимым лишь с только что опробованным восковым мелком, которым неуверенно, почти дрожа, рисует юная девочка-подросток, чья жизнь вот-вот разрушится, чьи мысли забиты мечтами о поэтичной кончине и парадоксальным страхом причинить себе боль. Это был самый сложный, в эмоциональном плане, вечер. Внутри меня развернулся настоящий поединок между необузданной, чистой, наивной влюбленностью и здравым смыслом, чувством долга, которое заставляло отказаться от самого близкого моей душе человека, вынуждая бороться с собственным демонами в одиночку, ведь, лишь потеряв того, кто подарил мне счастье, те, самые яркие, переполненные глуповатой детской радостью воспоминания, я мог сохранить сердце другой, не менее дорогой мне подруги, пообещав ей всегда быть рядом, но не ощущая взаимной поддержки. Так больно мне не было никогда в жизни, поэтому, стараясь подобрать «нужные» слова, собираясь с мыслями и уничтожая какую-то важнейшую частичку собственной души, я надеялся, что все происходящее - сон, что проснувшись, я окажусь в теплых, как телу, так и сердцу, объятиях любимого, заглядывая в его глаза, цвета горячего шоколада, который мы вместе распивали в рождественскую ночь на центральном Нью-Йоркском катке. Улыбаясь, излучая самое настоящее, искреннее счастье, он легкими шагами преодолевал расстояние, разделяющее нас, вновь касаясь моих плеч, даже не догадываясь, какую боль я готовился причинить ему. Бросив робкий, полный печали, смешанной с отчаянием, нагнанным осознанием неизбежного конца, к огромному сожалению, печального конца, взгляд, я аккуратно дотронулся до его руки, что была спрятана под тонким слоем мягкой черной кожи от перчаток, без которых, застать его было большой редкостью. В эту секунду мне показалось, будто надежда, давно угасшая в моем сердце, вновь восстала из засыпавшего ее пепла сожалений, давая нашим отношениям второй шанс, предлагая бросить все и просто сбежать, хватаясь за ту подростковую любовь, поселившуюся внутри меня слишком поздно. Я прижался к нему, в последний раз вдыхая пьянящий аромат его духов, проводя пальцами меж лопаток, пытаясь пробормотать уже отрепетированную фразу, но выдавив из себя лишь скудное «Прости». Тогда он все прекрасно понял, и, решив не мучить меня, исчез. Исчез, ничего не сказав. Исчез навсегда.***
С того момента прошло много времени, за которое я успел осознать, что совершил огромную, непоправимую ошибку, оттолкнув его от себя. Он же, не отвечал на все те сотни писем, отправленных мной. Я сбился со счета, не зная, сколько бумаги было порвано, в секунды, когда мои руки тряслись, выплескивая всю внутреннюю горечь наружу, сквозь очередной белый лист, лишь разрушая себя изнутри, но не сдаваясь, лелея мечту о воссоединение. И я звонил ему, звонил ему ни раз, звонил, срывая голос в истерических припадках, звонил, умоляя все забыть, звонил, объясняя, насколько глупо поступил, звонил, даже понимая, что он не поднимет трубку, не произнесет самое заурядное «Привет». В день собственной свадьбы, я все равно, четно продолжал искать его в толпе людей, чье присутствие не имело никакого значения для меня. Скользя полным надежды взглядом, мне становилось понятно, что наша глава закончилась, он не придет, он больше никогда не коснется моего тела, говоря мотивирующие жить слова, ослепляя меня своей улыбкой. Чуть прикусывая губу от невыносимой душевной тоски, я заставлял себя произнести фразу, от которой зависела вся моя будущая жизнь, как можно громче, но с нотками наигранной радости: «Да, я согласен». Во время того, как он, закончив протирать струны своей гитары белоснежной салфеткой, рухнул на огромную, мягкую кровать, на которой, мы впервые осознали, что созданы друг для друга. Бесстрастно смотря в потолок опустевшими глазами, поднес к своему виску револьвер и выстрелил… Выстрелил, когда мои губы слились в поцелуе с девушкой, ставшей женой для меня…