Удивительная женщина

Когда-то давно я встретил удивительную женщину. Я приехал в город N в самый разгар Второй Мировой Войны, в начале осени. Меня направили, как военного доктора, хотя все мое медицинское образование сводилось к первым двум курсам медучилища. Я мог бы быть медбратом, но никак не доктором. Впрочем, в условиях нехватки кадров такое положение дел всех устраивало. Кое-как добрался, осмотрел новое место работы и пациентов. Большинство из них были эвакуированы с другого конца страны. Медицинские книжки, естественно, никто у них не проверял, поэтому положение дел было плачевное. Война догнала их и тут. Теперь в городе бродили инфекции, а рядом стонали раненые солдаты. К моему удивлению, местные не оставили меня одного. Нарин приходила чаще остальных. Она меняла повязки, помогала их выстирывать от крови и гноя. После мы стали говорить между делом, и я понял, что у Нарин есть кто-то там, на фронте. Когда по радио передавали последние новости с прифронтовой зоны, с ее смуглого лица исчезала улыбка, уголки губ опускались. Голубые глаза леденели. Она становилась строгой, как школьная учительница. Я опасался задавать ей вопросы в такие моменты, а работа не давала толком поговорить днем. Привезли девочку без ноги. Оторвало снарядом. Привезли ее вечером, поэтому ночка выдалась веселая. Уснула она почти на рассвете, и я вышел покурить. Нарин смотрела куда-то вдаль. Я не сразу понял, что взгляд ее обращен в сторону фронта. — Знаешь, Санька, — вдруг заговорила она, а я даже вздрогнул от неожиданности. — Где-то там под огнем пулеметов и дождем из бомб тает синеглазая девочка. Миллионы мальчиков и девочек растаяли, чтоб мы с тобой проснулись в своих постелях. — Кто у тебя? — решился, наконец, спросить я. — Сестра. Пропала без вести, — девушка устало улыбнулась. — Медсестрой была. — Мне жаль, Нарин. — Не нужно, Сань. Я знаю, она вернется. Я этим живу. Позже я узнал, что Нарин поддерживала чистоту в комнате сестры и спрятала немного денег, чтоб накрыть на стол, когда сестра вернется. Когда расцвели яблони, Нарин пришло известие о сестре. Похоронка. Мужики тогда опасались, как бы чего с собой не сделала, но все же не доглядели. Хоронили их вместе. Я долго пытался забыть улыбку на смуглом лице и голубые глаза. Ходил, как живой труп. Мужики предлагали напиться. Не помогало. Все в больнице напоминало о ней. Помог мне добрый Иван Петрович, до войны — глава какого-то райсовета. Он добился перевода меня на другое место. Уезжая, я слышал в гудке паровоза тихий плач Нарин.