Домогательства профессора Снейпа.

      Очередной бесконечный рабочий день преподавателя Хогвартса медленно клонился к закату.        Сумерки за окнами сгущались.       Крики студентов становились всё менее раздражающими и тревожными, напоминая чем-то крики чаек… И от этого на душе становилось легче. Скорее всего потому, что птицы нервировали Профессора гораздо меньше, чем люди. Хогвартс, подобно огромному густонаселённому улью, готовился ко сну, затихал и замирал на пороге ночи, захлопывал окна и двери точно так, как закрывают свои летки трудолюбивые пчёлы, закончившие свой бесконечный рабочий день на благо Директора Пасеки.        Сумерки сгущались.       Приблизительно в момент их наибольшего сгущения за стенами Хогвартса, профессор Северус Снейп, краса и гордость Слизерина, протянул свою профессорскую длань за свежим номером «Ежедневного пророка», каковой лежал в правом углу профессорского стола и смиренно ждал своей участи. Перед отходом ко сну Профессор имел обыкновение выцедить бокальчик-другой чего-нибудь этакого (для расслабления) и полистать чего-нибудь такого, не написанного корявой студенческой рукой, а набранного аккуратным и читабельным магическим шрифтом (для развлечения). Одна рука Профессора почти соприкоснулась с бокалом, другая с газетным листом; сумерки снаружи сгустились и слились с тишиной внутри…       И в этот момент в дверь комнаты Профессора постучали. Негромко, но настойчиво.       — Войдите! — произнёс Профессор своим неподражаемым голосом.       Всё было сейчас в этом голосе, абсолютно всё. Расценки на гробы и могильные плиты, негромкий гул поминального застолья, далёкий звон заупокойных колоколов на маленькой сельской церквушке, деликатная скорбь похоронного агента и неутолимая печаль близких родственников и друзей — весь благородный джентльменский набор, заранее предупреждающий неурочного посетителя о том, что его ждёт, буде он неосмотрительно вторгнется в запретные Покои. Любой мало-мальски здравомыслящий человек после такого приглашения должен был выбрать единственно правильное решение: удрать со всех ног!        Однако, к удивлению Профессора, этого не случилось.       Дверь тихо, но опять-таки решительно отворилась, и в комнату Профессора, потрясая копной непослушных каштановых волос и упрямо выставив подбородок вперёд, вошла, чётко печатая шаг отличницы, заучки, зубрилки и ботанки, бескомпромиссная Гермиона Грейнджер.       Сумерки сгустились окончательно. Причём — по всем фронтам разом. И не только — атмосферным…       Надо отдать должное Профессору: он не вскочил, не перевернул стол, не стал топать ногами, он даже не запулил в голову отважной гриффиндорке первым же Непростительным, пришедшим на ум при виде неё… Нет! Слегка склонив голову к правому плечу, чуть прищурив левый глаз и самую чуточку задрожав породистыми ноздрями, Профессор с преувеличенной любезностью осведомился:       — Мисс Грейнджер! Известно ли вам, гриффиндорцам, что такое «личное пространство» и «личное время»?       При этом, однако, все шипящие и свистящие звуки, собранные Профессором в этой простенькой фразе, создали в Подземельях Слизерина неповторимый звуковой эффект: нежданному гостю должно было показаться, что его медленно и печально опускают в большую корзину с голодными змеями…       В ответ на это мисс Грейнджер картинно взмахнула своими очаровательными собольими бровями (профессор считал, что именно ОНИ вкупе с передними зубами и подвигли гриффиндорскую заучку основать и возглавить общества помощи братьям нашим меньшим, хотя и предпочитал ни с кем этими наблюдениями не делиться), набрала в грудь побольше драгоценного воздуха Слизеринских подземелий и на полном серьёзе выпалила:       — А вам, слизеринцам, известно, что такое «сексуальные домогательства»?       Раздался жалобный стеклянный всхлип. На стол посыпались осколки. Великолепное выдержанное вино, точно кровь сакральной жертвы, окропило стол.       Сумерки задрожали и сгустились беспросветно.