Прости, что не сказал раньше

После выпуска из университета Мидорима улетел в Токио работать в престижную клинику. Его день делился на две части: работа, занимающая почти все время, и дом, в котором не было никого, кто бы мог его ждать. Все свое оставшееся свободное время, бывший снайпер Поколения Чудес отдавал телефону — единственному источнику связи с шумным, надоедливым, дико раздражающим, но дорогим сердцу человеку — Такао. Сам же шутер, а нынче врач, не понимал, как эта заноза, банный лист на заднице, бельмо на глазу, стал ему семьей, ярким лучиком солнца в его серой, застланной тяжелыми тучами жизни. Переезд Мидоримы в другой город дался этим двоим нелегко: Такао всячески старался поддержать парня, приговаривая, что ему самое место в столице и это его призвание, но наедине с собой тихо рвал душу, понимая, что никак не хочет отпускать его так далеко. А Шинтаро, в свою очередь, готов был бросить всю эту работу в другом городе и устроиться в их родной префектуре в обычную поликлинику, скажи Казунари хоть слово, чтобы он остался. Но Казунари не сказал, заботливо беспокоясь о светлом будущем своего любимого, жертвуя ради него своими чувствами и сердцем. И Мидорима улетел. С того времени прошло три месяца, звонки и сообщения ни на йоту не изменились в своем количестве, Шинтаро всякий раз мысленно улыбался, чувствуя в кармане своих брюк вибросигнал о новом уведомлении — Такао не позволял ему забыть о себе, да и забудешь такое. Они созванивались каждый вечер, после окончания рабочего дня в клинике. Разыгрывающий, как и прежде, говорил без умолку, рассказывая, как он провел свой день сегодня, а снайпер молча улыбался, слушая его звонкий голос, заразительный смех, который так сильно хотел услышать вживую. — Шин-чан, ты еще не спишь там? — Нет. — А может, я прилечу? Одна фраза, всего лишь одна фраза рисовала в воображении зеленовласого врача сцены их встречи, руки будто снова ощутили шелк черных волос, в которые так любил запускать длинные пальцы, а на лице появилось ощутимое чувство тепла чужих губ, мягких, с маленькими трещинками. Мидорима сначала противился этой идее, ворча на Такао, что ему и в школе его хватило, и в университете, но внутри себя и сам желал скорее сжать в своих объятиях хрупкое, по сравнению с его собственным, тело и согласился, посмотрев на календарь и отметив свои выходные дни. Казунари купил билет на самолет через семь дней. *** — Шин-чан, несколько часов, подожди меня несколько часов и я буду с тобой! Соскучился уже, да? — тихий смешок выдал возбужденное и приподнятое настроение собеседника. — С чего мне скучать по тебе? Оставь при себе свои глупые выводы, вот что, — но очередной смешок дал понять, что брюнет правильно понял фразу Мидоримы — он сильно соскучился. Гнусавый голос через громкоговорители объявили посадку на рейс в Токио, отчего Такао спешно попрощался с парнем, еще несколько раз напомнив, что ждать его придется всего несколько часов, а затем отключил телефон и прошел на посадку. Место попалось хорошее — у иллюминатора, можно наблюдать за постепенно удаляющимся городом с высоты птичьего полета. Ястребиного полета. Стюардессы нудно рассказывали с натянутыми на лица улыбками технику безопасности в аварийных ситуациях, но Казунари не слушал — он молча смотрел в окно, а перед глазами прочно стояла картина: он выходит из аэропорта, находит в толпе высокую зеленую макушку и со всех ног бросается в его объятия, теплые и родные. Эти мысли разморили разыгрывающего, он прикрыл глаза и постепенно погрузился в сон. *** Проснуться заставила сильная тряска. Такао поднял взгляд своих серо-голубых глаз на информацию о полете — до пункта назначения еще рано, может, зона турбулентности? Но вид из его иллюминатора заставил парня застыть в немом ужасе, не в силах выдавить из себя ни звука — дым из правого двигателя. Такао протер глаза в надежде, что это просто остатки сна, волнение перед встречей с любимым, но никак не то, что он увидел. Включенные аварийные сигналы, крики паникующих пассажиров и бубнящий голос капитана воздушного судна подтвердили самую худшую и болезненную догадку брюнета — самолет неисправен, он падает. В голове крутилась лишь одна мысль: что теперь станет с Шин-чаном? Заплетающимися пальцами Такао включает телефон, находит в журнале вызовов выученный наизусть номер, слушает долгие и противные гудки. — Такао, ты скоро уже будешь? Я сейчас закончу с ужином и встречу тебя. Глаза застелила пелена слез, ручьем покатившихся по покрасневшим щекам. Мидорима плохо готовил, эта обязанность всегда была на самом брюнете, но сейчас он точно старался сделать что-то съедобное и особенное, ведь прилетает Казунари. Его Казунари. — Ш-Шин-чан... Я... Слова встали комом в горле, не позволяя сказать, признаться, шокировать. Самолет стремительно терял высоту, в иллюминатор можно было видеть быстро приближающуюся землю, а внутри паника все стремительнее уступала место апатии и чувству безнадежности: уже ничего нельзя исправить. — Шин-чан, я люблю тебя. — Такао? Оборванные гудки, непонятно закончившийся разговор. В тот день Мидорима так и не смог дозвониться до разыгрывающего, не смог найти его в аэропорту. Он бы так и остался ждать своего возлюбленного до утра, если бы не обернулся на голос диктора из телевизора — срочный выпуск новостей. «Сегодня, в 22:10 рейс А106 до Токио потерпел катастрофу в связи с поломкой в работе правого двигателя. Находившиеся на борту 217 пассажиров и 7 членов экипажа погибли практически мгновенно от резкого столкновения с землей». Шутер срочно проверил время последнего звонка от Такао – 22:06. Ноги подкосились, не в силах больше держать обмякшее тело. Шинтаро до последнего не мог поверить, что его Казунари, шумного мальчишки, ради которого он и жил, больше нет. — Я люблю тебя, Казу. Прости, что не сказал этого раньше.