Happy New Year, Styles!

      Снег медленно падал на землю, создавая магическую атмосферу и без того волшебной Новогодней ночи. Фонари включались один за другим вместе с разноцветными гирляндами, и улицы светились буквально всеми цветами радуги. Пусть темнота уже медленно поглощала серо-голубое небо, люди только-только просыпались, заранее зная, что сегодняшняя ночь будет полна чудес, глупых забав, алкоголя и еще бог знает чего. Только не все, видимо, собирались праздновать Новый год, учитывая, что эти «не все» проработали долгий изнурительный день и буквально валились с ног. Один из героев из числа «не все» — Гарри Стайлс. За сегодняшний день, кажется, кудрявый испек миллион изделий чертовой выпечки, которая в праздники не казалась ему такой уж прекрасной и милой как остальным, потому что количество заказов было действительно неимоверным. Да, двадцатилетний парень мог похвалиться, что печет самую лучшую выпечку в Лондоне, но не мог похвастаться своим личным временем, которого-то у него было очень мало. Это и понятно: парень с золотыми руками, обворожительными кудрями и ямочками на щеках был действительно нарасхват у покупателей. И это не могло не льстить, если бы ты при этом не работал около двенадцати, а то и больше часов в день, при этом уставая до такой степени, что вид выпечки вызывал тошноту. Так же было и сегодня, когда бедный Стайлс был так измучен что, войдя за порог дома, хотел уже заночевать прямо здесь. Где угодно, но только бы проснуться завтра свежим, как огурчик, и отпраздновать свой полноценный выходной и, может быть, Новый год, про который сейчас он бы не хотел даже вспоминать. Но есть кое-кто, для кого эта ночь небезразлична и этот «кое-кто» явно хочет добить Стайлса. Ну, хотя бы тем, что помешал ему растянуться на полу в прихожей и заснуть, лицезря сны с единорогами и прочей розовой фигней. — Алло, Гарри Стайлс слушает, — Гарри протирает глаза кулачком, чтобы не заснуть прямо посреди разговора. Его веки, казалось, весили тонну, а тело было неподъемным и таким чужим, что царство Морфея забирало его к себе и, кажется, он уже видит того счастливого единорога но… — Фу, Хазз, как официально, — звонкий голос раздается с конца трубки и Гарри мгновенно распахивает глаза, вновь возвращаясь в реальность с его слишком громким другом, который как всегда был гиперактивыным. Стайлс искренне не понимал, как это у него получается, потому что, в отличии от друга, он слишком быстро утомлялся и сам себе напоминал кота, который был готов проспать весь день напролет. — Привет, Бууу, — Гарри сонно ухмыляется, вытягивая слова своим низким-низким голосом, от которого его собеседник даже вздрагивает, на секунду затихая и наслаждаясь голосом Стайлса, но потом вновь превращаясь в недавнего веселого Луи. Луи, которого отлично знал и любил Гарри, потому что, хоть тот и был явной противоположностью его самого, но он был самым невероятным и милым человеком в мире, со своей широкой улыбкой, каштановыми волосами, голубыми глазами и морщинками у глаз, когда тот улыбался. Также, сюда следует приписать то, какой он иногда сумасшедший, отчаянный, дикий и всегда пытающийся развеселить Гарри. Правда, веселит он того не часто в последнее время, а виной всему — выпечка, которая, как казалось Гарри, будет преследовать его скоро в ночных кошмарах. Не то, чтобы он не любил эту работу, просто иногда она была довольно изнурительной, особенно, в период праздников. — Эй, капкейк, ты, кажется, простудился, что с твоим голосом? — Луи с ноткой озабоченности произносит эти слова, хоть и догадывается о причине: Стайлс, наверняка устал, завалится спать и собирается пропустить всю Новогоднюю ночь, как Рождество, и даже день рождения Луи. Ну, не мог гиперактивный Лу допустить еще одного проваленного праздника, даже если его кудрявый друг буквально валился с ног и вообще, в его планах уже давно была одна вещь, которую он все никак не мог претворить в жизнь. — О, нет, не говори мне о капкейках, и нет, я просто безумно хочу спать, — для достоверности слов Гарри сладко зевает, на что Луи на другом конце трубки закатывает глаза, раздраженный словами своего друга. — Нет, не смей мне говорить, что ты хочешь дрыхнуть весь оставшийся год в кровати, Хазз? — Да, Бу, весь оставшийся и последующий, прости. — Не-е-ет, Гарри! — Луи хнычет в трубку, а сам Гарри на это хихикает и покачивает головой. Кудрявому всегда казалось, что Томлинсон чересчур преувеличивает и все не так плохо.— Нет, нет, нет и нет! Я уже для тебя Новогодний сюрприз приготовил, а ты хочешь все испортить? — Луи хныкает в два раза сильнее и это ужасно по-детски, так что Гарри закатывает глаза и вздыхает, чувствуя себя немного отцом, который не купил сыну игрушку. — Буу, подаришь завтра, от этого ничего не изменится, — Луи буквально хочется взорваться. Нет, ну, как Гарри смел такое сказать? Плюс, он же не знал, что это за сюрприз, и как к нему, уже на протяжении долгого времени, готовился Луи.       Между Луи и Гарри в последнее время стали возникать довольно-таки странные происшествия, из-за которых они либо краснели от головы до пят, либо все заканчивалось, грубо говоря, «правой рукой в ванной». Второй случай чаще всего происходил с Луи. Просто, Луи и Гарри были довольно близки и, нередко, их общие друзья считали их дружбу не как «просто хорошую дружбу», а как что-то намного более близкое. И те, в шутку, уже стали называть их парой. Да и парочка была не против, ну, просто потому, что считали все это шутками и ничем большим, пока сами не стали убеждаться, что это становится похожим на правду.       Первым осознал это Луи, который, так сказать, принимал все удары на себя. Например, когда Гарри просто сидел на его коленях, не делая совершенно ничего необычного, кроме как того, что постоянно ерзал где-то в районе паха Луи, и это не могло не провоцировать в нем инстинкты, которые ранее он испытывал к девушкам. А вот Гарри чертовски нравилось, когда Лу надевал его свитера, в которых открывался вид на ключицы шатена. Короче говоря, Гарри в последние месяцы до безумия возбуждал Луи. Тому хотелось бы скинуть все на то, что у него долгое время не было девушки, но, нет. Ему действительно нравился этот кудрявый, и его ничуть не беспокоило, что он парень. А вот Гарри… Гарри просто боялся обмануть сам себя чувствами, поэтому практически и не обращал на это внимания. Старался скрыть в темном уголке сердца то, что Луи для него самый милый в мире человек. С самым шикарным телом, с самыми яркими живыми глазами, ослепительной улыбкой и всем-всем-всем.       И сегодня Луи хотел бы признаться Гарри и просто целоваться с ним всю ночь, ибо, как встретишь Новый год, так его и проведешь, а провести его с Гарри для Луи было главным желанием. И он почему-то заранее знал, что его друг ответит взаимностью: просто, перед Луи не возможно было бы устоять. И да, он слишком немного самоуверенный сейчас. — Нет Гарри, ты не посмеешь, слышишь? — Гарри мог даже услышать топот ножки Луи. Господи, какой же он все-таки ребенок, когда злится. Самый милый, но обидчивый ребенок. — Буу, я очень устал. Обещаю, завтра я буду весь твой и… — Значит так, да? — Луи перебивает его, и Стайлс замолкает, ощущая на себе вину из-за обиженного Луи. — Не обижайся, сладкий, — мягко тянет Гарри, и Луи наслаждается звучанием своего прозвища, которое Стайлс употреблял крайне редко. Когда он говорил это слово, его голос становился еще ниже и казался бархатным. Нельзя не сказать, что Луи любил это прозвище больше всех других, но он все еще обижен. — Я обиделся. Пока, засранец, — Луи с слегка надутыми губами смотрит на телефон и вынашивает план на сегодняшний вечер. Ну, нет, он не хотел бы все испортить. Луи Томлинсон доводит дело до конца. Пусть даже, если в это войдет то, что не входило в его планы.       Луи надевает свой огромный красный свитер с белым оленем. Этот свитер был подарком Стайлса на рождество, правда, дарил он его тыкаясь носом в коробку и, засыпая, бормотал поздравления. Следом за свитером, Томмо надевает свои ненавистные узкие джинсы, которые нравились Гарри, но никак не Луи. Эти чертовы «чуть ли не лосины» сковывают каждый шаг, но чем только не рискнешь ради очарования кудрявого засранца. Пара Vansʼов, дурацкая шапочка Санты Клауса и большой пакет вкусняшек. Томлинсон надеется, что сможет растопить лед сердца Гарольда, ну, или хотя бы разбудить его.       Ночь сгущалась, и люди медленно заполняли улицы, готовясь встречать Новый год где-нибудь в кафе или прямо на улице под небом, которое будет гореть разноцветными красками от фейерверков. Луи шагает с открытым ртом, ловя белые хлопья снега, и, чувствуя, как свитер намокает. Гарри убьет его за это, потому что он много раз говорил ему не ходить без куртки, но Томмо не любит слушаться, и поэтому часто болеет.       Дом Стайлса показался из-за поворота, и Луи уже был полностью мокрый, замерзший и не такой уж уверенный в себе. Света в окнах, как он и думал, не было, почему Луи закатывает глаза. Гарри действительно завалился спать. — Ну хорошо, Хазза, — Томлинсон нажимает на звонок, ухмыляясь сам не зная чему. Все-таки, он действительно волновался. И, на самом деле, он боялся, что Гарри откажет ему; скажет, что он идиот, выгонит и они разрушат все их недоотношения раз и навсегда. В общем, недавняя уверенность просто напросто испарилась. Эм, может пора смотаться от сюда, подобру-поздорову? — Если это ты, Луи, я убью тебя, — Луи уже стоял на один шаг дальше от двери и сжимал руки в кулаки. Он хочет сбежать, да. Куда делась вся его уверенность? — Черт, Луи, иди быстро в дом, что я говорил насчет тонких свитеров?! — Луи грубо затягивают в дом, и он понимает, что никуда ему не деться. Уже в прихожей, Томлинсон поднимает глаза на раздраженного неизвестно чем: глупостью Луи или тем, что ему помешали заснуть, Стайлса, с его огромными сонными глазами и голым торсом. Это снова происходит. То, что преследовало Томмо последние нескольких месяцев, и Луи ловит себя на мысли, что пялится на Гарри и его тело, пробегая взглядом от одной татуировки к другой, а потом он наконец возвращается к его лицу, на котором явно читалось недопонимание. Идиот. — Луи? — С-сюрприз? — руки Луи дрожат, и он неуверенно протягивает пакет вперед, смотря куда-то вниз. Черт, его до безумия смущала эта ситуация, хотя бы потому, что он пришел сюда, чтобы поцеловать Стайлса и никогда не отпускать из обьятий, а вместо этого он теперь смущается, как никогда раньше. Черт, теперь он видит, что это дурацкая идея, и лучше бы он всю жизнь прожил, мучаясь от любви к Гарри. Возможно, даже взаимной. — Луи, все хорошо? Ты сам не свой. Не бойся, я тебя не выгоню, просто у меня нет сил для этого, — Гарри тоже замечает скованность Луи и осматривает его, мокрого и раскрасневшегося, пытаясь шуткой сгладить непонятно почему взявшееся неудобство. Но Луи не улыбается своей умопомрачительной улыбкой. Он сковывается еще больше, сгорбившись так, что красная шапочка сползала на глаза, и Гарри мог видеть только белый помпон на его макушке. Обстановка явно накалилась и сердце Луи готово было выпрыгнуть из груди и, черт, он уже хотел кричать, что Стайлс ему безумно нравится, но рот не мог даже приоткрыться, и Томмо оставалось лишь закусывать губу и чувствовать пронзительный взгляд на себе. — Бу? — Гарри дотрагивается до предплечья Луи и тот вздрагивает, роняя на пол пакет, который он до сих пор держал в вытянутой руке. Гарри это не нравилось. Не нравился растерянный Луи, не нравилось то, как черты его лица под шапкой подрагивали, и ему казалось, что его всегда жизнерадостный друг сейчас расплачется. Гарри хотелось кричать, потому что Луи чертовски пугал. Сам кудрявый пытался заглянуть в лицо Томмо, чтобы понять по его выражению, насколько плоха ситуация, но Луи противился и прятал красные глаза. Он плакал, и ничего не мог с этим поделать. Он не хотел, чтобы Гарри видел, как слаб он перед чувствами. — Солнце, скажи, что произошло? Я не понимаю. Я-я обидел тебя чем-то? Или… — Заткнись, — Луи всхлипывает, сжимая челюсть и кулаки. Он сорвется, определенно сорвется, и Гарри прогонит его, Гарри посмеется и назовет его педиком. Черт, черт, чем вообще Луи думал, когда придумывал эту затею? — Бу, я-я же т-твой друг, скажи мне, я… прости меня. Наверное, мне не следует всегда заваливаться в кровать, а уделять больше времени тебе. Да, Лу? Я мало времени уделяю тебе? Прости меня, сладкий, — и черт, да, это последняя капля, и Гарри сам на грани, потому что он ненавидит, когда близкие ему люди плачут, да еще и из-за него, а это определенно из-за него. Луи поднимает свои глаза, устремляя их в блестящие от волнения глаза Стайлса. Эти чертовы изумруды в его глазах, эта его фразочка, которая всегда звучала для Луи особенно. Сладкий. Томмо дрожит сильнее, а Гарри ничего не понимает и чувствует себя идиотом. — Л-Луи, — Гарри нервно сглатывает, ощущая камень на своем сердце из-за такого вида Луи. Но тут Томплинсон посылает к чертям свои мысли и… — Я люблю тебя, Стайлс. Я понял это не так давно, где-то около трех или четырех месяцев назад, но этого было достаточно, чтобы я понял, как ты мне дорог. И, нет, это совсем не дружеская любовь, нет, — Луи грустно улыбается, отмечая, как лицо Гарри мрачнеет, а брови ползут вверх. — Я пойму, если ты выгонишь меня и… — Твоя очередь затыкаться, Луи Уильям Томлинсон, — Гарри перемещает руки на щеки Томмо, который застыл в роковом ожидании, смотря с ужасом в строгие глаза Гарри. — Ты самый ужасный в мире человек, Луи! Почему ты не рассказывал?! — голос Гарри гремит в голове Луи, и он готов поклясться, что сейчас его сердце сгорит от боли, никогда в жизни он так сильно не плакал, — Господи, я-я тоже люблю тебя, придурок, не плачь. Я думал случилось что-то очень плохое, дурачок, зачем ты так меня пугаешь? — Постой, ты-ты?.. — Да, я люблю тебя. Люблю, как частичку моей души. Люблю тебя также сильно, как и поспать! — Гарри и Луи звонко смеются, с долькой сумасшествия, но кому до этого есть дело? Луи нежно обвивает шею Гарри и крепко прижимает его к себе, из-за чего последний вскрикивает: Томмо еще сырой и неприятно холодный. — Сними это, ты весь мокрый, — Гарри поднимает концы свитера и тянет вверх, освобождая Луи от неприятного свитера, но оставляя на голове того шапку. И, черт побери, да, он любит его всего, в этой смешной шапке, в этих его любимых джинсах и с этим привлекательным румянцем на щеках. И, да, вся усталость испарилась, превратившись в море энергии, чтобы только целовать это тело, розовые губы, и дарить этому идиоту море любви, чтобы ни одна слеза не упала с его глаз. Просто, слова Луи стали уверенностью для Гарри в том, что его чувства реальны, и Гарри, не побоявшись их, открылся и сейчас любовался самым прекрасный человеком в мире с идеальной улыбкой. — Вообще-то, это не вся часть сюрприза, — Луи игриво улыбается, показывая свои зубки, и Гарри вновь видит своего Луи, своего уверенного во всем Луи. — Да? — Гарри вскидывает брови и подходит ближе к Томмо, оставляя между ними мизерное расстояние. Луи пахнет яблочным шампунем и счастьем, если такое вообще возможно. — Да, и я не позволю тебе украсть м… — Луи нагло затыкают поцелуем, и он ошарашен напором Стайлса. Кудрявый украл у него поцелуй, когда Луи хотел сам сделать это, точнее, быть первым, кто проявит инициативу. Но это становится не столь важно, потому что он наконец целует его. Его Гарри Стайлса. Его, без пяти минут бывшего лучшего друга, но в итоге, своего бойфренда. Луи отвечает с не меньшим напором и обхватывает талию Стайлса, углубляя поцелуй и исследуя языком давно желанный рот. Кстати, этот парень явно хотел взять доминирование в свои руки, но не тут-то было. — Стайлс, я хочу быть сверху! — Стой, что? — Гарри отстраняется и охает, смотря на распухшие губы Луи. И, черт, Луи самый притягательный мужчина в мире, когда хочет взять доминирование в свои руки. Гарри понимает, что Томмо намекает на несовсем безобидное окончание ночи. — Я слишком долго этого ждал, Хазз. Так что, твоей заднице сегодня не жить, — Луи хищно улыбается, а Гарри не верит, что это все тот же человек, что недавно плакал. Но ему это нравится, хотя решение Луи он еще пересмотрит. — Значит, так? — Стайлс поправляет свои кудри и облизывает губы, замечая, как самоуверенное лицо Луи медленно исчезает, заменяясь хищным взглядом. Таким, что Стайлс понимает: эта ночь будет лучшей в их жизни.       Гарри вновь налетает с поцелуем на Луи, и тот теряется в длинных руках, изучающих его тело. Гарри хочет запомнить каждый изгиб тела Луи, каждый его вздох и стон. Он хочет, чтобы вкус губ Луи никогда не выветривался с его губ. Стайлс сжимает ладонью ягодицу Луи, на что тот возмущенно вздыхает в рот Гарри и кусает того в наказание за губу, на что Гарри в ответ шлепает его по заднице, которая должна быть под его телом, потому что Луи слишком малыш, чтобы быть сверху. Малыш с крутой задницей. — Стайлс, прекрати щупать мой зад, я все равно буду сверху! — Луи хнычет, когда Стайлс перемещается на его шею и целует каждый миллиметр, оставляя яркие засосы на молочной коже своего малыша. Луи издает один из самых привлекательных звуков на земле, когда Гарри целует его за ухом в чувствительную точку, и Томмо развратно трется пахом о пах Стайлса, вызывая у обоих развратные стоны. — Какой грязный мальчик, — Стайлс обводит языком ключицы Луи, который с восторгом откинул голову назад, томно вздыхая. И он рушился и рушился под напором Гарри, он сдавался, потому что рот Стайлса самый настойчивый, тем временем как поцелуи самые нежные. Гарри был человеком, который подчинял людей себе, при этом ничего особенного не делая. Просто, было в нем что-то такое, из-за чего хотелось полностью подчиниться ему. И Луи тоже хотелось это: хотелось подчиниться ему и упасть перед ним на колени. — Г-Гарри ты… я убью тебя. О боже, — Луи произносит непривычно высоким голосом, склоняя голову назад сильнее, открывая вид на свой кадык Стайлсу, который смотрел на все это чудо потемневшими глазами, ощущая, как узко в его штанах и, как же он все-таки ошибался, скрывая чувства. Ради такого вида подчинившегося ему полностью Луи, он бы признался ему в любви в день их встречи. — Я тоже люблю тебя, малыш, — Гарри покрывает поцелуями грудь Луи, поглядывая вверх на его лицо, которое выглядело таким умиротворенным и, если бы Томмо не издавал глухие, совращающие его слух стоны, можно было подумать, что он совершенно спокоен. Но Луи полностью сгорал от желания и считал, что эти поцелуи Стайлса — это наказание за испорченный сон, потому что он буквально не мог больше сдерживаться и выгибался на встречу каждому его касанию. И конечно, он не учитывал что тоже подбивает почву под Стайлсом. Рука кудрявого перемещается с аппетитной задницы Томмо к ширинке. Стайлс хотел немного помучить шатена, поэтому накрыл ладонью бугорок, выпирающий из штанов Томлинсона и несильно сжал его, получая в награду гортанный стон Луи, руки которого с силой вцепляются в его широкие плечи. — Черт, что ты творишь? — Луи говорит сквозь зубы, потому что рука Гарри до сих пор на нем, а узел внизу живота завязывался все сильнее, и он так сладко тянул вниз, сочетаясь с поцелуями Гарри, ибо тот уже перешел на низ живота Томмо и мучил его, покрывая поцелуями каждый миллиметр кожи. Ловкие пальцы Гарри расправляются с пуговицей и молнией, заставляя Луи стонать от соприкосновения с грубой тканью. — Господи, сними с меня эти ужасные джинсы, они такие неудобные! — Луи хрипит, крепче сжимая плечи Гарри, который не собирался спешить, а лишь вновь вернулся к лицу Луи, притягивая того в немного жестокий и грубый поцелуй, не давая губам Луи поблажки. Руки Гарри вновь перемещаются на попу Луи, сближая их тела и создавая долгожданное трение, из-за которого их бедра ударялись друг о друга, и горячей паре оставалось лишь стонать друг другу в губы.       Гарри и Луи, сами того не замечая, перемещаются в спальню, где Луи, наконец, освобождается от мешающих штанов и боксеров, а Гарри-самый-сексуальный-рот-Стайлс встает перед ним на коленях. Гарри целует головку члена Луи, смотря в на его реакцию, что заставляла его работать языком сильнее и сотрясала разум пошлыми стонами, заставляя кровь кипеть от прилива адреналина и желания. Стайлс аккуратно берет член в рот, помогая рукой, чтобы стимулировать Луи и слышать все эти ужасно прекрасные стоны. Руки Томмо с силой впиваются в кудряшки Гарри и оттягивают их назад, заставляя Стайлса взглянуть вверх и столкнуться с голубыми озерами глаз Луи. И этот момент он такой соблазнительно пошлый, но разливающий тепло в груди. Гарри стоял на коленях перед Луи, неумело взяв в рот его член, и Луи всхлипывает оттого, как узел все сильнее тянет вниз, а глаза Гарри, наполненные желанием и счастьем согревали его душу. Гарри такой соблазнительный и невинный, черт побери. Да, запланированный с самого начала поцелуй перешел все границы. — Ты, черт возьми, такой горячий, о-ох, — голос Луи подскакивает на несколько октав, когда Гарри берет его глубже, а его губы расплываются в самодовольной улыбке при виде зажмурившегося и хныкающего Луи. Волосы Гарри страдают от жестокости рук Луи, но это все же оказывается лишь дополнительной стимуляцией для Гарри. Боль, смешанная с глубоким возбуждением — и штаны становятся уже совсем узкими и довольно неприятными.       Пять минут Томмо с громкими стонами мучается под пыткой губ Гарри, творящими немыслимые вещи с его членом, который после нескольких минут стимуляций извергается прямо в рот Стайлса, а он, довольный своей работой, сглатывает и вытирает губы тыльной стороной ладони, пока Луи, после громкого вскрика и глубокого оргазма просто стоял с закрытыми глазами и открытым ртом, с трудом понимая, почему мир на секунду отключился, а тело размякшее и сил нет совсем. Опускаясь на колени и открывая глаза, лишь через пару минут, он устремляет взгляд на до сих пор самодовольного Стайлса, с ярко-розовыми, распухшими губами и все еще темными глазами. Воу, кое-кто остался неудовлетворен. — Гарри, мне кажется, я должен помочь тебе… — Стайлс опять притягивает Луи в поцелуй, взъерошивая каштановые волосы и заставляя того потерять самообладание и равновесие. Они падают на пол, а Стайлс нависает над Томмо, грубо целуя Луи, еще даже не оправившегося от оргазма, а уже вновь возбужденного и стимулируемого грубой тканью джинс Гарри, который вжимался в его пах. — Я, пожалуй, сниму это, — Луи долго путается в пальцах и пуговице на джинсах Стайлса, что самому Гарри приходится помогать Луи. — Малыш, ты такой малыш, — Гарри ласково целует Луи, освобождаясь от джинсов и боксеров, а Луи возмущенно кусает Стайлса за губу. Он не малыш, просто он растерян и возбужден. Да, вот и все!       Ноги Луи сплетаются на талии Гарри, а спина глубоко выгибается ему навстречу, Гарри творил что-то немыслимое свои ртом, ведь кожа Луи горела от губ Стайлса. Никто из них не помнит, как они очутились на кровати и где нашли крем для рук, послуживший смазкой. И даже Луи вряд ли понял, что он все-таки оказался снизу, а пальцы Стайлса беспощадно растягивали его и несколько раз попадали по простате, из-за чего голос Луи срывался на крик, а в голове ни оставалось ни одной мысли, кроме как ГарриГарриГарри.       Луи не смог бы передать словами то, как хорошо ему было, когда Стайлс оказался внутри него, и чувство заполненности захватило его с головой. Он царапал спину Гарри, оставляя на ней красные дорожки каждый раз когда Гарри ударялся по простате все с новой силой, сжимая ягодицы Луи так, что на них точно останутся следы от его пальцев. На улице неожиданно раздается взрыв, а небо разукрашивается в море цветных красок, люди кричат отсчет до начала Нового года, а Луи кричит под Гарри от каждого развратного удара их тел. И стрелки часов все двигались к двенадцати, пока парни подходили к разрядке, наслаждаясь телами друг друга и выдавая самые пошлые стоны в их жизни. Потому что только друг с другом они узнали о настоящих чувствах. Потому что завтра, вместе с Новым годом, начнется новый этап в их жизни. Потому что открытые чувства все же лучше молчания, а любовь, куда лучше одиночества.       Гарри и Луи извергаются в один момент: ровно в тот, когда стрелки часов гремят на цифре «12», а небо становится разноцветным и ярким, пока крики молодежи раздаются повсюду, а Луи и Гарри лежат в самых теплых объятьях друг друга, красные, как слетевшая с Луи шапка Санты, и с трудом восстанавливающие дыхание. Они нарушили сегодня все границы, но кто сказал, что им это не понравилось? — Я тебя очень люблю, но в следующий раз сверху буду я, Гарольд! — Ну да, Лу, обязательно, — Гарри улыбается, прикрывая глаза от усталости, которая, кстати, накатила на него с новой волной, и сильнее прижимает к себе своего бойфренда, который, понимая что Гарри сейчас все-таки отключится, закатывает глаза и чмокает его в щеку, обвивая тело парня руками и ногами, говоря последнюю фразу: — Счастливого Нового года, Стайлс!