«Решето»

      Оптика буравит глубже сверл, и Стар Сэйбер был более чем осведомлен об этом факте. Его взгляд, озлобленность которого Тайрест обыкновенно принимал за религиозный пыл (что великолепно играло на руку), оставался прикованным к судье. Как сильно бы он ни ненавидел жалкого и немощного Тайреста, пока что в нем был прок. «Решето», как любил величать его про себя крестоносец, располагало знаниями и ресурсами, которых не было у Стар Сэйбера, и он собирался иссушить их до дна. Но однажды он позволит отвращению взять верх над собой. Однажды «решето» обнаружит, что собственный евангелист пронзил его своим мечом, милостиво позволяя жизни утечь прочь из тела.       — Как дела с выключателем, Тайрест? — спросил Стар Сэйбер, стараясь изобразить интерес. Признаться, ему было все равно, будет ли машина когда-нибудь закончена. Предвкушение бойни, так подгонявшее законодателя, едва ли заботило крестоносца; дайте ему истребить слабые искры или оставьте их в живых.       Стар Сэйбер презирал слабость. Любое дитя бога войны, не способное пережить поворот выключателя, не заслуживало права на существование. Праймус знал, как воплотить свою волю в жизнь. Была ли она претворена через Тайреста, или кого другого, не волновало Стар Сэйбера. У него были свои сомнения. Почему же бранный бог орудовал через кого-то столь хилого и непостоянного, кого больше заботили свои внутренние, чем на стоящем поле боя, войны; кто сторонился своего грязного дела и предоставлял его своим дронам, потому что боялся столкнуться с ним лицом к лицу? Тайрест не мог взглянуть в лицо даже самому себе.       — Согласно расписанию, Стар Сэйбер. Это не продлится долго, вовсе нет. Скоро я заслужу шанс войти в присутствие самого Праймуса, — ответствовал Тайрест, медленно сжимая кулак. — Что-нибудь произошло во время твоего обхода? Докладывай.       — Гетэвей едва не сбежал. Я перехватил его, как обычно, — сказал Стар Сэйбер. Ярость полыхнула в его окулярах, и Тайрест счел это за злость на дерзновение меха. Мановением руки судья остановил своего нового энфорсера.       — Правосудие свершится над ним в свое время, Стар Сэйбер. Любо видеть твою жажду правосудия, но пока он может быть нам полезен.       Свободно, словно вода сквозь решето, выскользнул из ножен Стар Сэйберов меч, способный с такой же легкостью пройти и через другое «решето», отдайся он своим страстям, но крестоносец сдержал его. И не случайно он нацелил лезвие на Тайреста, прежде чем мастерски провертеть его, разрезая воздух с первобытной грацией, которая точно потрясла бы судью до глубины души. Да, евангелист хотел, чтобы тот знал, на что он способен. Правосудие люто.       — Дай мне прикончить его, — прорычал Стар Сэйбер. Сверкнув, меч ринулся вперед и застыл всего лишь в миллиметре от Тайрестова фейсплейта. О да, это было бесподобно. Еще совсем немного, и он избавил бы мир от очередной мерклой искры. Праймус будет удовлетворен лишь когда останутся одни воины; любой мех с процессором видел, что бог простирал свою мощь через острие меча, не страницы кодексов или славословные откровения, как было показано стремлением его рода к ратному делу. Именно поэтому он, Стар Сэйбер, был любимцем Праймуса. Боевая ярость билась в его венах, и поражение редко настигало его.       Крестоносец улыбнулся за маской, когда драгоценный плащ Тайреста слетел на пол, сраженный с его шеи безупречным жестом фехтовального искусства. Теперь у законодателя не было царственного символа, за которым можно прятаться, ничто не маскировало его настоящую уязвимость, ничто не прикрывало испещренного собственноручно нанесенными ранами корпуса. Все, что делало его импозантным — клок ткани.       Законодатель отдернулся, судорожно схватившись за шейные магистрали, чтобы убедиться, что и они не были разрезаны:       — Что это было, Стар Сэйбер?! Ты можешь попасть под трибунал за такое! — закричал он.       Стар Сэйбер оставался непоколебимо стоическим в контрасте с чужим смятением и... да, испугом. Он увидел страх, молнией мелькнувший в глазах законодателя. Вместо словесного ответа крестоносец склонил свой меч и подцепил край разорванного плаща, поднимая его, лишь чтобы вновь обратить клинок на Тайреста. Зеленая ткань безвольно висела на лезвии, более не солидный символ без своего носителя. Вообще это было похоже на нечто вроде флага капитуляции. Как уместно.       — Дай мне прикончить его, — повторил Стар Сэйбер.       Явно ошеломленный судья глубоко провентилировал, успокаивая себя. Его лицо потемнело и нахмурилось, тяжелый взгляд исподлобья лег на евангелиста:       — Я сказал, он нам еще нужен, — настоял Тайрест.       Он боялся за собственную жизнь, боялся, что правосудие, которое заслуживает он сам, настигнет его здесь и сейчас. Будь Тайрест хоть каплю настоящим воителем, он не разбрасывался бы словами и обнажил собственный меч, но вместо этого он скрывался за своей пустоголовой армией, своими легислаторами. Отвратительно. Стар Сэйбер склонил меч и позволил плащу сползти на пол и спрятал свое оружие в ножны, храня молчание, нетронутый словами Тайреста.       — И больше так не делай, — прошипел судья. Оптика Стар Сэйбера заблестела: его забавляла эта животная горячность, будто бы Тайрест действительно был способен дать продуманный отпор. И, в точности, как он предполагал, вместо того, чтобы как следует пригрозить крестоносцу тюрьмой, «решето» повернулось к нему спиной и удалилось в ближайшую комнату. Так, как сделал это Тайрест, казалось уверенным и величественным, но Стар Сэйбер знал лучше.       В конце концов, прилежный судья потратил много времени, изображая увечьями нательную картину своей слабости.       Тайрест нуждался во врожденной мощи и решительности Стар Сэйбера, и оба знали это, несмотря на то, что ни один не желал признавать это вслух. Только таким образом сумасшедший мех мог верить и чувствовать себя оправданным в собственной божественной директиве. И вновь Праймус возглаголил чрез меч темного евангелиста.