Руины

Мы в очередной раз успешно справились с разрушением того, что не можем создать. Стивен Кинг

Чарли Ранкл был абсолютно прав, отметив однажды странную связь между Муди и его рыжеволосой подружкой – и именно поэтому Скалли даже не удивляется, когда видит Хэнка у себя на пороге в полдвенадцатого ночи; женщина просто пропускает его в дом и запирает входную дверь, не задавая лишних вопросов. У Хэнка взлохмаченные волосы, как будто бы он как обычно ввязался с кем-то в драку, жесткая колючая щетина, тонкие морщинки в уголках глаз и взгляд усталого, по-настоящему измученного человека – Дана осторожно, чтобы не обжечься, протягивает ему крепкий сладкий чай и молча усаживает на диван, а потом тянется за свернутым на кресле пледом. - Я бы сейчас скорее предпочел виски, - невесело усмехается Муди, проводя по лицу обеими руками, чтобы хоть немного привести себя в чувство - Скалли в ответ упирает руки в бока, а мужчина, мельком смотрящий на подругу сквозь пальцы, безошибочно понимает, что она уже включила в себе серьезную и ворчливую взрослую. - Я завтра целый день на работе, а ты утром с похмелья устроишь в моем доме такой дебош, что сбегутся все соседи с трех окрестных кварталов, - сердито сводит к переносице она брови, скрещивая руки на груди, но он все равно слышит в ее голосе нотки веселья и еще - как будто бы нежности, которые она усиленно старается скрыть. - Зато у них появится повод говорить, что у тебя наконец появился мужчина, - крепкий чай обжигает язык и гортань, горячей волной прокатываясь по горлу из чашки в руках у Муди, а Дана так и не находит в себе силы упрекнуть его за последнюю язвительную реплику. А если уж честно – просто не хочет находить в себе силы для этого, осознает вдруг рыжая и мысленно ругает себя; она и правда будто привыкла к таким фразам, жестам, поступкам со стороны Хэнка, потому что как бы отвратительно он себя ни вел, как бы ни катил все хорошее в своей жизни в тартарары, он никогда не ставил себе цели действительно уязвить человека. И искренне, по-настоящему не цепляться за эту его черту было очень и очень сложно – во всяком случае, для Даны, но вряд ли для Карен. - Возьми, вдруг ты в мое отсутствие куда-то соберешься, - наконец говорит она, доставая запасные ключи и вкладывая их Хэнку в ладонь – рука у Скалли маленькая и теплая, и Муди ненадолго сжимает ее ладонь своей, чтобы ощутить эти приятные прикосновения сильнее. Он даже не спрашивает у нее разрешения пожить здесь какое-то время – ровно как и она не просит его уезжать с наступлением утра. Иногда ему кажется, что на самом деле он знает Дану всю жизнь, потому что еще ни с кем до этого он никогда не мог вести такие молчаливые, долгие диалоги – даже, что удивительно, с Карен. У него – любимая женщина и любимая дочь, лучший друг, неизменно терпеливо выслушивающий любой пьяный бред писателя-ловеласа, а еще – каждая третья девица, готовая прыгнуть к нему в кровать уже после пары-другой девчачьих коктейлей, какой бы приличной она ни казалась поначалу, но все-таки Хэнк по-настоящему привязывается не к ним. Он привязывается к «крошке из ФБР», как иногда называет он Дану, все еще принимая ее давние слова о службе в Бюро за шутку, к вампиренку с порочно-рыжими волосами и веснушками на ладонях, которые облизывает закатное солнце, когда они вечером сидят на крыльце и едят попкорн из огромной тарелки. Скалли тоже давно не сближалась с людьми – была со всеми, кого встречала на жизненном пути, одинаково доброжелательной, иногда улыбалась и даже шутила, но не привязывалась и не позволяла привязаться к себе. Это ведь всегда как-то обязывает, это все равно, что приручить человека, доверять ему и заставить доверять себе; привязанность – это жареные семечки, звук щелканья которых стоит у тебя в ушах и рябящие перед глазами неизменно пестрые галстуки, один из которых Малдеру подарила ты сама. Но Скалли и правда привязывается к кому-то снова – и даже, кажется, не слишком искренне упрекает себя в этом. Когда она приходит вечером с работы, ее ждут две бутылки текилы с наскоро нарезанными фруктами и не очень ровно, но старательно укрытый пледом диван, а в доме почти не пахнет сигаретным дымом, который Дана ненавидит едва ли не более всего (Хэнк, конечно, спрашивает у нее, почему, но не получает внятного ответа). Аквариум Скалли тускло мерцает во тьме сиреневым неоновым светом, рыбы, разинув рты, пускают маленькие пузырьки, взлетающие к поверхности воды, пластмассовый водолаз кажется еще более нелепым и ненастоящим, тупо глядя сквозь потертое стекло; Дана и Хэнк сидят на диване, укрывшись пледом и закинув ноги на стол, и молча потягивают текилу каждый из своего бокала. - Я надеюсь, вы с Карен скоро перестанете валять дурака – в конце концов, у вас есть дочь, и вы нужны ей, - жизнь научила Скалли не советовать, а просто высказывать свое мнение, позволяя собеседнику самому выбрать, прислушаться к нему или нет; Хэнк знает, что услышит это же едва ли не слово в слово и от Ранкла, и от захмелевшей от выпитого ликера Марси, и от той же девицы в баре, к которой вместе с коктейлем ударила в голову дурная идея влезть в чужую жизнь, но по-настоящему слушает только Дану. - В этом нет ни ее вины, ни твоей – только ваша общая. Как говорится - не разрушай то, что не можешь создать, - Скалли делает большой глоток и зябко ежится в коконе пледа, отводя от Хэнка глаза, в которых едва уловимо плещутся тоска и сожаление о былых утратах. - Иногда мне кажется, что мы были знакомы с тобой раньше, просто почему-то это забыли, - наконец говорит он, заправляя ей за ухо непослушную прядку рыжих волос и нежно проводя по такому чувствительному к прикосновениям участку кожи. Скалли отставляет бокал в сторону, смотря прямо ему в глаза, а он, останавливая взгляд на ее лице, лишний раз с удивлением отмечает, сколько же у нее веснушек на щеках и носу. - Я иногда тоже так думаю, - ее рука медленно скользит по его плечу, – по-дружески мягко и тепло, не соблазняя и не зарождая в душе Хэнка мысли о чем-то большем – а пальцы путаются в складках такой родной мятой футболки. - Ты мне напоминаешь одного человека, которого я знала раньше – но напоминаешь, правда, только внешне, характером и прочим он совсем не похож на тебя. - А он был до твоей службы в Бюро или после? – пахнущие шампунем волосы прислонившейся к нему Скалли приятно щекочут ему щеку и шею, а он смеется, с полуиздевкой напоминая ей ее же слова про работу в ФБР, все еще считая их не слишком удачной шуткой. - Мы были с ним вместе, - вдруг серьезно говорит она, дрогнув уголками губ, а ему уже тоже становится совсем не до смеха. Они молчат какое-то время – Дана прячет глаза, отвернувшись к аквариуму и делая вид, что очень увлечена открывающими и закрывающими рты рыбами и пластмассовым водолазом, а Хэнк обводит края своего уже опустевшего бокала, не зная, куда деть руки, и боится поднять на рыжую взгляд. Ему кажется, что Скалли уж точно по себе знает, как это – ломать, безжалостно разбивать вдребезги то, что не сможешь сотворить сам; в Скалли и сейчас словно что-то рушится, а Хэнк почти физически чувствует, как вместе с ней что-то незримое ломается и в нем. Дана молчит, Дана достаточно сильная, чтобы суметь удержать свои бури внутри себя и не дать вырваться им наружу, чтобы не пустить никого в свою душу дальше дозволенной линии, но все-таки… - Малдер, - забывшись, вдруг бормочет она, проводя рукой по волосам Хэнка и еще больше прижимаясь к его плечу, а потом сама наконец осознает, что сказала. – Мне, пожалуй, пора уже лечь, - у Скалли пляшут-прыгают губы, - если бы Муди не знал ее достаточно долго, то наверняка решил бы, что она вот-вот заплачет – а трясущиеся руки спешно собирают разбросанные по столу апельсиновые кожурки, пробку от бутылки текилы и косточки от винограда. Она всегда держит все под контролем, всегда может совладать с собой, но сейчас вопреки себе рывком поднимается с дивана, сбрасывая плед, и уходит – почти бежит – в сторону своей спальни. - Малдер, - голос Хэнка заставляет ее остановиться на пороге и обернуться к нему; она стоит в пятне света, льющегося из другой комнаты, прямая, как свеча, печально и кротко ему улыбаясь, как какая-нибудь гребаная Дева Мария с иконы, почему-то вдруг думает Муди, а он сам как будто бы сразу все понимает. - Его звали Малдер, верно? – спрашивает он у нее, хотя прекрасно знает ответ; она выпрямляет спину до саднящей боли в плечах, до ноющих позвонков, и ничего не отвечает. Хэнк тогда думает, что их единственная общая черта, делающая их похожими, делающая их почти что кусками одной разбитой чашки – их со Скалли умение разрушить то, что никогда не сумеют сложить воедино и создать заново. Он хочет понять, что же однажды сломала Дана, но думает, что когда-нибудь она расскажет сама.