Дальше будет

Ичимацу пришел работать в эту школу от безнадеги – мать в последний раз со вздохом посмотрела на рослого хиккана – и потом перестала приходить. Запасы быстрой лапши кончились, интернет отключили за неуплату, мусор стал вываливаться из форточки. Красивый бездомный кот, которого Ичимацу подкармливал и называл Нянко-сан, стал лежать у дверей аккуратной старушки-соседки – такого вероломства стерпеть он уже не смог. Спортивная школа была неподалеку и остро нуждалась в докторе – у Ичимацу за спиной был лучший медицинский и пять лет хикканства, но кого это волновало? Давление он мерил исправно, в таблетках разбирался, как наркоман, а еще он не пил, только молчал, и директору это понравилось. Первый день на работе он выдержал, на второй сделал попытку сбежать – но мать предусмотрительно пришла и села на лавочку перед школой – кормило Нянко-сана и ждала очередного поражения великовозрастного сына. Ичимацу вернулся в кабинет. Восемь месяцев он исправно мерил давление и лечил – на девятый даже стал обедать с учителями. Им он не нравился, но и агрессии не вызвал – тихий, молчаливый, угрюмый, зато безотказный и мило смущается. Почему бы и нет?.. Президент баскетбольного клуба всеобщий любимец Мацуно всегда говорил о школьном докторе с уважением – он много читает и хорошо разбирается в животных, значит, свой парень в доску. А потом и сам Мацуно стал чаще заходить в кабинет врача. Мацуно звали почти как Ичимацу – Карамацу, вроде бы. Он и роста был такого же, и внешне походил, вот только в отличие от врача был еще школьником и постоянно улыбался. Это раздражало Ичимацу, и вызвало зависть – откуда в нем такая прыть и такое желание быть первым? Откуда? Небеса поделились? Или ад воспитал его на благо и зависть таким, как он сам? - Вы мне нравитесь, сенсей, - честно сказал Карамацу на вопрос врача, зачем он тут. - А ты меня раздражаешь, - не менее честно признался Ичимацу. – Знавал я раньше таких как ты… Спортсмены, любимцы девчонок… Ваша история кончится с выпускным. Школа – это лучшее время в твоей жизни. Дальше… - и на лице у Ичимацу появлялась счастливая улыбка, - Дальше будет только боль и разочарования. - Я знаю, - соглашался Карамацу. – Мой брат раньше состоял в клубе по астрономии и мечтал лететь к звездам. А сейчас он играет в пачинко и постоянно пьет. Но он не любит звезды меньше. Возможно, даже больше, чем тогда… - прибавлял он задумчиво. На его красивом лице появлялась улыбка – и Ичимацу хотелось стереть ее с его лица раз и навсегда. Но он не мог. - Можно я провожу вас домой? – спросил Карамацу. Ичимацу тащил домой медицинские карты – тяжелые пакеты для того, кто привык носить котов или пачки молока на себе. - Иди домой, а… - огрызался сенсей, но Карамацу уже нес его пакет и напевал. Нянко-сан угрюмо тащился за ними. Он ревновал своего нехозяина к этому сияющему парню, но тот кормил его, когда сенсей был угрюмее обычного и чесал за ухом… Кот, как и его нехозяин, предпочитал терпеть и ждать – а вдруг. В доме было пыльно и пусто. Карамацу даже не удивился. Снял обувь и нашел передник – раньше его носила мать, на нем были вышиты подсолнухи. - А сейчас не приходит? – спросил Карамацу. Вопрос казался простым и ясным, и Ичимацу даже не успел обидеться. - Нет времени, - сухо выдавил он из себя. – У меня, понимаешь, тоже есть брат, который любит пачинко… Только он еще и отаку, - добавил он. Карамацу уже не слушал – включил пылесос, достал тряпку и напевал свою любимую песню, от которой у Ичимацу болела голова. Рис сварился быстро, карри из пакета получилось недурным – уборка казалась Ичимацу идеальной, Карамацу даже вспотел и устал. - Сердечная недостаточность, - сказал он. – Я же спортсмен. Это пройдет, когда я вырасту. - Когда ты вырастешь… - повторил Ичимацу, и ему вдруг стало пусто и неспокойно – не хотел он, чтобы этот придурок вырастал. - Не вырастай, - сказал он. – Там дальше… - Я знаю, - перебил его счастливый Карамацу, - только боль, да?.. Они занимались любовью до самого утра – и Ичимацу вдруг осознал, раньше он и не думал, что сможет так… Так вот… С парнем, с мальчишкой, младше тебя. Всю ночь и все утро. Просто так. Без подготовки и условий. Внутри у Карамацу было тепло и тесно, как дома. И он забывал – как дома – что он, Ичимацу, взрослый неудачник, что Чоромацу-нии-сан отаку и девственник, что мать не вечна, что она устала, а отец пьет уже не первый год из-за того, что провалился как, собственно, отец. Карамацу под ним казался маленьким и счастливым – липкий и приторно сладкий – дурацкий одеколон, он казался Ичимацу таким же странным и неправильным, как снег летом, как золото в сахарной вате. - Я тебя люблю, - сказал он, уходя. – Я всегда это знал. И там, в будущем… - Карамацу сделал неопределенный жест рукой – и будущее тоже стало неопределенным, быть может, не таким уж темным и неправильным, - В будущем тоже буду любить. Он пообещал – и вышел. Ичимацу смотрел ему в спину из окна – а потом засмеялся. Они встречались еще полтора года. До выпуска. Карамацу взрослел – загорал летом, белел зимой, волосы отрастали, Ичимацу, чертыхаясь, стриг их в собственной ванной. Его квартира потеряла свой шарм – и свою грязь. Исчезли коробки, мусор, запасы лапши, появился холодильник, елка на Рождество, ошейник с колокольчиком у Нянко-сана. Нянко-сан, быть может, и скучал по своему свободному прошлому – но никогда не говорил о том. Теперь он был не уличный кот – самый что ни есть домашний. С ковриком и миской. Прямо у изголовья. - Я бы хотел переехать сюда после выпуска, - смущаясь, выдал однажды Карамацу. Ичимацу надевал трусы, сетуя, что только сегодня принимал душ и стирал простыни – снова все потное, все в сперме, сетовал с улыбкой, впрочем. - Переезжай, - коротко сказал он. – Я буду работать. Ты – учиться. - Спасибо, - радостно заявил подросший ребенок. – Дальше действительно будет все не так, как было. Он был счастлив. Вышел из квартиры в половине девятого. Помахал ему в окно – Ичимацу тряс лапой сонного Нянко-сана. И больше не вернулся. Говорят, его сбила машина прямо перед домом. Пьяный водитель. Замешкавшийся на мгновенье светофор. Суд был – и там Ичимацу увидел брата в красном худи, пьяного и потерянного, испуганную мать – у самого такая же, уставшего отца… Он не стал писать заявление на увольнение – просто не вышел из дома. Остался там на день – застрял на месяц. Мусор снова вываливался из форточки, а Нянко-сан потерялся – вернее, сделал правильный выбор. Ичимацу смотрел в стену – и видел там не себя, а того, каким он хотел всегда подсознательно быть. Сильным. Смеющимся. Любящим. Играющим – черт с ним – в волейбол. В свои вечные восемнадцать. Умереть на изломе, на острие, на скорости – в свете фар и сломанного светофора. С мыслью, с идеей, с чертовски светлой надеждой – совсем скоро, еще чуть-чуть… Переехать. Жить вместе. Работать. Учиться. И никакой - слышишь - никакой тебе сердечной недостаточности. У него, у Карамацу, с сердцем вообще было все в порядке. Он пил и думал о том, что никогда еще не был так прав в своей жизни, как тогда, когда пугал школьника взрослой жизнью. Дальше – только боль и разочарования. Карамацу, в конце концов, сделал верный выбор. Для него улыбающийся Ичимацу с котом в окне – на вечность. - А что осталось мне? – спросил Ичимацу. – Что ты оставил мне? Он проснулся утром, когда первый снег скрыл от него крыши окрестных домов. В окне он видел - напротив, на припорошенной белым скамейке сидела его пожилая уставшая мать. Она чего-то ждала – и гладила незнакомого бездомного кота своей маленькой теплой ладонью.