Нет конца кошмарам

Это конец, пронеслось у неё в голове. Она стояла у самого края пропасти, а под ногами плескалась лава. Измотана, напугана, окружена. Кровавое небо пронизывали молнии. Не так, всё не так. Окружена тьмой, пламенем, дремора и... воспоминаниями. Ни шагу назад, ни шагу вперёд. Припёрта к смерти. Это конец. В руках — пусто, мана — истощена. Силы — покидают. Мириам обернулась, с трудом отведя взгляд от огненного дна обрыва. Им можно было любоваться целую вечность, он так и манил сделать шаг. Полететь, окунуться, раствориться в пучине пламени. Исчезнуть навсегда. Демон зашипел, шагнув ближе, наставив остриё даэдрического меча прямо к её груди. Дремора был всего один, но вдалеке приближалась ещё целая стая. Совсем близко. Стая, клинок, пропасть. Не успеть. Она слабо усмехнулась. Наконец-то. Страх исчез. Она смирилась. Никогда не будет так, как надо. Сейчас. Пусть будет стыдно посмотреть ему в лицо, но лишь бы посмотреть. Двинулась вперёд, медленно, с трудом, но без страха. Металл наполнил её, но она не почувствовала. Дремора был на удивление красив. Ясные синие глаза почему-то смотрели на неё в ужасе. Мириам было всё равно. Она шла шаг за шагом, пока меч дюйм за дюймом входил в неё. Почему у него такие прекрасные глаза? И этот взгляд... слишком знаком. Нос с горбинкой, спутанные каштановые волосы. Разве бывают такие дремора? Не должно. Внутри всё горело. Она почти добралась до рукояти, слабо тяня к нему отяжелевшие руки. Из горла хлынула кровь, наполнила огнём всё нутро. Мириам умрёт, но заберёт его с собой. Не должно быть таких дремора. Она сжала руки у его горла и, крича в исступлении, из последних сил сдавила. Не должно. Он умрёт с ней. Её воспоминание, её прошлое, её боль. Не останется больше боли. Не должно... — Тебя не должно существовать! Не должно! Не должно! Не должно! Дремора слабо прохрипел, из синих глаз шли слёзы. Пальцы вцепились в её душащие руки, расцарапав их до крови. Внутри Мириам вдруг всё перевернулось, сердце рухнуло в пропасть. — Нет... Боги! Что я наделала?! Нет-нет-нет-нет... Только не это, прошу!

***

— Чёрт... Мириам резко отдёрнула руку — из пальца шла кровь. Она отложила нож. Уже в который раз у неё не получалось нормально дорезать морковь. Руки болезненно тряслись, в висках стучала кровь. Она направилась к небольшой прикроватной тумбочке, где хранилась аптечка, попыталась перебинтовать оказавшуюся довольно глубокой ранку. Мириам не сразу осознала, что тряслись не только руки, но она вся. Всё было ужасно. За окном стояла прекрасная ранняя весна, уже одарившая сердце Империи нежным солнцем и цветущими яблонями. Слышно было тихое приятное журчание ручейка где-то неподалёку, перебиваемое только пением птиц из леса и редким лаем пса, гоняющего белок. На огне варился ароматный овощной суп, правда, пока без моркови. Всё было хуже некуда. Не из-за моркови, конечно. А может, и из-за неё тоже. Ужасно. Изнурительно. Больно. Каждый вдох через силу, каждая секунда ненавистна. Мириам, с трудом справившись с пальцем, кровь из которого никак не хотела останавливаться, достала небольшое запылившееся зеркальце. Она осторожно поднесла его к лицу и, испугавшись увиденного, резко выронила из рук. Стекло, на долю секунды охваченное пламенем, треснуло на части. Нет конца. Мириам упала на колени, позволила себе разрыдаться. Впервые за столько лет. Впервые после его смерти. Отражение в разбитом зеркале плакало вместе с ней. Не было больше огня в нём: только болезненная желтизна исхудавшего лица, налитые кровью глаза с тёмными кругами под ними, так рано тронутые сединой волосы, сухие искусанные губы. Это и есть легендарная Защитница Сиродила? Просто смешно. Фырканье коня, стук копыт вдалеке. Сошёл с тропинки, приглушённо забил по траве. Мириам быстро вытерла слёзы, увидела в окне ссутуленного всадника, изношенный дорожный плащ которого подхватывал лёгкий ветер. Акавирская броня, катана на поясе отражала солнечные лучи. Капитан Стефан? Но пёс незнакомца не признал, громко лая и носясь из стороны в сторону. Чужак остановился, долго смотрел на небольшую хижину у берега речки — соломенная крыша, изрыгающая дым труба, ухоженные клумбы — всё как из доброй сказки. Сказки со счастливым концом, где страницы печали и преодоления невзгод были преданы огню. Гость слез с коня, а собака всё лаяла и лаяла: ей было всё равно, кто он, какие великие поступки и ошибки он совершил в своей жизни, какие решения принимал и за сколько судеб отвечал — ей было всё равно, ведь его запах был незнаком. Мириам сняла со стены меч, приготовилась. Раз стук, другой. В ответ лишь стискивающие рукоять пальцы. Скрип, дверь была открыта. Вновь пламя — всего на мгновение, на секунду — пламя безжалостное и душащее. В каждом живом взгляде: глаза — порталы, воспоминаниями обратно в ад. Довольно. — Зачем ты пришёл? — Мириам, пожалуйста. Убери оружие. Момент выжидания. Хозяйка клинок не убрала — приопустила, не спрятала. Старик вздохнул. Он сильно устал с дороги, а вместо воды и присесть, ему предлагали лезвие. — Столько лет прошло. Я не хочу к этому возвращаться. — Тогда ответь мне, зачем ты здесь? — Всего лишь... навестить старого друга. Кровь стучала в висках, пол едва не уходил из под ног. Губы задрожали, меч, теперь казавшийся невероятно тяжёлым, со звоном выпал из ослабевших пальцев. Мириам сползла на пол от бессилия, глаза ещё не успели высохнуть. Много времени миновало с их последней встречи, а расстались они отнюдь не на дружественной ноте. — Прости меня, — прошептала она, едва слышно даже для себя. Не было сил хотя бы сфокусировать взгляд и отогнать сгущающуюся темноту. — Перестань, — слабо улыбнулся Джоффри, не зная что ещё добавить. Он медленно опустился на стул в противоположном конце дома, и бывшие Клинки молча смотрели друг на друга какое-то время. Овощной суп вот-вот грозился вылиться наружу, но никому, похоже, не было до него дела. Под опасное бульканье котла ни один не проронил ни слова. Некогда великий грандмастер не выдержал первым. Снял дорожный плащ и перчатки, подошёл к огню и стал осторожно помешивать похлёбку, пробуя на соль и перец. Умело накрошил моркови с луком, хотя для них было немного поздновато. Мириам легко улыбнулась: ещё во время её службы, каждый Клинок по очереди помогал на кухне, и Джоффри не делал исключений для себя. Его стряпня считалась самой вкусной, поэтому все с нетерпением ждали дней его дежурства. Любому требовалось средство отвлечения и расслабления, и таковым являлась готовка для грандмастера. Мартин искал утешения за книгами и старыми пыльными трактатами, Баурус мог дни напролёт проводить в конюшне, а Мириам часто вызывалась дозорным на стену. Для неё это были те немногочисленные минуты покоя и размышления в одиночестве в перерывах между битвами и погонями. Защитница не знала были ли то пробелы в сюжете её жизни или сама жизнь, плывущая по никем не подгоняемому течению. Спокойная, лёгкая, но чужая. В то время она радовалась таким моментам, но теперь каждый день был похож на предыдущий. За исключением бесконечных кошмаров и видений, заползающих в эту неродную и поставленную на паузу реальность. — Ты видел его? — Мириам глядела куда-то в пустоту, одной рукой разглаживая полы льняной юбки. — Да, — ответил Джоффри чуть погодя. Ему не хотелось задавать напрашивающийся сам собой вопрос, но и промолчать он не мог. — Думаю, он меня узнал. Понял, кто я. Смышлёный мальчик. — Ты должен его забрать. Старик замер. Оглянулся на всё ещё сидевшую на полу имперку с усталым лицом и твёрдым взглядом. — Ты... передумала? — спросил он очень аккуратно, даже испуганно. — Нет, — на удивление спокойно возразила Мириам. — Забери его в Храм Повелителя Облаков. — Он совсем ещё юнец, — отрезал Джоффри. — У него больше никого нет. Только ты можешь позаботиться о нём, достойно обучить и защитить его. — А как же ты? — монах сдвинул котёл с очага, накрыв готовое блюдо крышкой, неспешно сбил огонь кочергой. — Ты же сказал, что видел его, — нахмурилась Мириам, поднимаясь и отворачиваясь к окну. — Если видел, то понимаешь, что со мной оставаться опасно, — голос её предательски дрогнул, на что бретон лишь промолчал. — Лучше не становится, Джоффри. Плохая вышла из меня мать, совсем никудышная... — Ты не виновата, — попытался утешить старик, но понял, что вышло неуклюже и не к месту. — Орден сейчас переживает не лучшие времена. Боюсь, ребёнок там нужен меньше всего. — Не рассказывай мне ни о чём, — оборвала имперка, поворачиваясь к нему лицом, и Джоффри увидел на нём слабую тень улыбки. — Я еду завтра в столицу. Еду к нему. На этот раз навсегда. Ты ведь помнишь, какой завтра день? Бывший грандмастер не ответил ничего. Он не стал ей говорить о том, что после завтрашнего праздника в честь десятилетней годовщины окончания Кризиса Обливиона официально объявят об убийстве канцлера Окато, о начавшихся в Совете Старейшин и среди графств междоусобицах, не стал рассказывать о том, что капитан Стефан вместе с отрядом новобранцев так и не вернулись с разведки, и о том, что за всем стоит Талмор, планирующий ослабить Империю изнутри и ударить, когда она станет уязвимее всего. Не сказал о том, что после смерти Мартина лучше не становилось не только ей, но и всей стране, потому что понял: Защитница не хотела этого знать. Единственное, чего она хотела, — уйти, раствориться, исчезнуть... и Джоффри ужаснула улыбка, с которой были сказаны эти слова. Какая-то его часть всё ещё злилась на Мириам за то, что она отказалась открыть миру правду о продолжении рода Септимов, не захотела посадить будущего сына на трон и стать при нём регентом. Драконья династия — сильная кровь, даже после уничтожения Амулета, при таком отчаянии все Старейшины безоговорочно поддержали бы её притязания: уважение к жертве Мартина, подвиги самой Защитницы, неимение больше ни единого варианта. После случившейся катастрофы знать не осмелилась вести борьбу за власть — ещё были свежи все ужасы в памяти, а Рубиновый Трон казался больше бременем, нежели привилегией. Сотрясённый до основания Сиродил приводить в порядок бросили на плечи Верховного канцлера, а орден Клинков за отсутствием императора, которому они клялись служить, оказался под угрозой раскола. Всю Империю охватили хаос и смятение, однако Защитницу, казалось, это мало волновало. Бастард бастарда, лишь фыркала она, демонстративно, несерьёзно, даже не пытаясь обосновать причины отказа. Тогда, в пылу ссоры Джоффри произнёс слова, о которых сильно жалел много лет, и которые поставили окончательную черту между ним и молодой имперкой, что когда-то в грозовую ночь, вся вымокшая и перепуганная, постучала в двери приората Вейнон. Произнёс громко, в сердцах, кулаком по столу. Мартин сделал всё, чтобы спасти Империю, — сказал он в тот день, — а ты делаешь всё, чтобы сделать его смерть напрасной. Кинжалом точно в сердце: больнее, чем кажется. Мириам не ответила. Развернулась и ушла, не проронив ни слова. Исчезла, хотя боялась, что Джоффри продолжит настаивать, что расскажет Окато, что однажды он или какие-нибудь стражники явятся забрать у неё сына. Но Джоффри не явился — ни разу до сих пор. Ещё не поздно было посадить на трон Уриэля VIII, отпрыска Мартина Септима, продолжателя династии с драконьей кровью в жилах и символа былого могущества и стабильности Империи. Всего десять лет, ещё ребёнок, однако Рубиновый трон помнил правителей даже моложе. Джоффри мог бы вновь завести эту тему и попытаться убедить Мириам, да не стал, потому что тогда, десять лет назад, он не понимал её причин, но понял теперь: ей было страшно. Старик долго молчал. Он не стал её ни от чего отговаривать, ругать или утешать её. Он видел эту улыбку — облегчения, усталости, ожидания — видел и мог лишь подавить нарастающую в душе жалость и сожаление, ведь за всей этой светлой грустью, наполняющей её глаза, таилось сжирающее всё изнутри пламя. Много сил и времени Мириам убила на то, чтобы отыскать других героев, помогавших закрывать Врата Обливиона, вроде Рыцарей Колючки и стражников Кватча. Никого больше не было. Те, кто к этому моменту ещё не покончил с собой, окончательно сошли с ума. Кошмары доконали их вконец, подталкивали на безумные вещи, изнуряли и высасывали из них жизнь и остатки разума. Сжигали, вопили с закатанными в одержимости глазами, резали. Освобождались. Осталась лишь Защитница Сиродила назло всем — всем и самой себе тоже. Обливион поглощал: каплю за каплей, кусок за куском, медленно, но полностью. Словно заражение на ране, ползущее от руки до самого сердца. Огонь съедал её нутро, и она давно перестала с ним сражаться. Мириам сдалась, потому что знала, что бессильна перед этим врагом, перед собственными кошмарами, и никто не был способен ей помочь — ни один человек, ни один аэдра, никакое волшебство не могло избавить её от этого. Яд, противоядием к которому была только Смерть. И Защитница улыбалась, радуясь скорой встрече с ней. — Я устала бояться, — тихо сказала она, нарушив порядком затянувшееся молчание. Джоффри ни о чём не спросил. — Никогда никому не рассказывала о своих страхах, но Мартин всегда замечал, — голос её надломился на его имени, которое стало таким непривычным и чужим за это время. — Я плакала от жалости к себе, а он смеялся, и все демоны растворялись в его смехе. Теперь я тяну к нему руки, но он отталкивает меня. Хочет, чтобы я осталась. Мириам подняла глаза к старику, и он понял — ей больше не нужно его одобрение. Джоффри вдруг возненавидел себя за то, что не мог разделить с ней её бремя. Каждый раз одна, каждый раз в огонь. Судьба, навязанная другими. Императором, Мартином, им самим. Всем миром. А он ни разу не задумался о том, через что ей пришлось пройти в одиночку. Теперь думает, теперь стыдно. И поздно. Бретон подошёл к ней, крепко сжал плечо, хотел было что-то сказать, но передумал. Глядел прямо в глаза какое-то время, тяжело вздохнул и направился к выходу. — Джоффри, — окликнула его Мириам у самой двери. Он обернулся. — Почему ты всё ещё носишь эту броню? Блестящая, заботливо начищенная, и уже бесполезная. А он даже не сутулился под её весом, несмотря на свой возраст. Почему-то продолжал с гордостью носить, хотя война давно кончилась, а грандмастер на самом деле был скромным монахом. Ответ оказался проще, чем ей казалось. — Чтобы не забывать кто я, — усмехнулся старик. — И чтобы другие не забывали. Имперка проводила его взглядом до ближайшего поворота тропы, скрывающегося за негустой стеной деревьев, после чего пошла собирать свои письма. Пожелтевшие, хрустящие, заляпанные — в сундуке и под кроватью, в простыне и половицах. Все эти годы она писала Мартину обо всём важном, что он пропустил, и обо всех пустяках, которыми ей просто хотелось поделиться, над которыми хотелось вместе посмеяться и, может, даже поругаться. Пришло время доставить ему эти письма. На следующий день Джоффри вернулся за мальчиком, чтобы выполнить последнюю просьбу Мириам. Прощаться с сыном она не стала, ведь прощания в минуты слабости напоминали о поводе ненавидеть ушедшего человека. Ей слишком хорошо было известно это чувство. Уриэль ни о чём не спросил — умный, весь в отца, сам всё понимал. Лишь невольно потянулся к шейному платку, скрывающему лиловые отметины от пальцев, и слабо улыбнулся вдаль одними глазами, тепло и так знакомо. Затем уехал, ни разу больше не оглядываясь. Мириам оседлала коня и поскакала в сторону Имперского Города. Деревья, дом, сад, тропа — всё позади, вокруг, впереди полыхало. Кровавые молнии громыхали на небе истошными воплями, тянясь к одинокому всаднику когтями Смерти. Тысячи, десятки тысяч дремора. Неслись следом, нагоняли, царапали, рвали на клочья. Напрасно. Страх ушёл навсегда. Теперь будет как должно. Стыдно, недостойно, но долгожданно. Защитница Сиродила скакала и скакала, не замедляясь ни на секунду и не переставая улыбаться навстречу горизонту. Навстречу концу. Освобождению. Ему. Солнечные лучи, проглядывавшие сквозь лавовые облака, золотом отражались от Драконьей брони: она не забыла ничего.