Полотно её жизни

Рыжий. Огненно-рыжий. Сверкающий золотистым отливом, будто солнце решило поиграть со своей давней подругой, называемой Светом. Задумав поселиться здесь, оно протянуло руки и оставило отпечатки маленьких тёплых ладошек. Благословенная утренней зарёй она светится изнутри. Рыжий... Первый цвет, что уверенно окрашивает его холст. За ним следует зелёный. Два изумруда, что с хитрым блеском считывают душу, угадывая настроение. Изучающие, немного лукавят. Но такие живые и поглощающие в свою зелень, что невольно начинаешь ощущать на себе ароматный запах листьев после дождя, растворяясь полностью. Может прозвучит слишком банально и приторно, но для него она – бесконечность. Планета на девятой орбите, далёкая и прекрасная. Далее – красный. Резко выделяющийся. Слишком яркий и неподходящий для неё. Будто кукольное личико начало кровоточить после того, как надоевшую игрушку забросили в самый тёмный уголок чулана. Когда он впервые получил её поцелуй, ему пришло на ум далёкое воспоминание о земляничных полях и счастливая улыбка на лице после удачного сбора урожая. И этот ни с чем не сравнимый вкус летних ягод на губах. Тогда-то ассоциация и изменилась. Вот три составляющих цвета полотна. Остальное – лёгкие оттенки в нескончаемом водовороте её жизни, состоящей из минут, мгновений, событий, случайностей и всевозможных странностей. Первая мысль в голове о ней рождается отзвуком перебираемых струн гитары на ступеньках лестницы. Первая встреча проносится звонким смехом вдоль мостовой на жёлтом велосипеде маленькой девочки. Первая бабочка в животе вырвалась из своего кокона с солнечной улыбкой на устах. Первая просьба всегда быть рядом принесла с собой нескончаемое лето, согревающее юное сердечко в груди. А утро стало его любимым временем суток. С ним приходило солнце. И просыпалась она. За три года он слишком привык к её теплу. И первая капелька крови на белых простынях не заставила усомниться в хрупкости преходящего счастья. Картины сменялись одна другой, сияя светом. Неимоверное количество раз ему приходилось покупать новые краски. В основном – тёплые. Чёрный же оставался нетронутым. Дышащая жизнью, она начала медленно угасать, и первые признаки болезни он обнаружил на её руках. Оливковая кожа приобрела оттенок белого, такого непривычного и непонятного для него. Ирреальное. Того, чего не должно быть. Энергия в теле постепенно истощалась, всё сильнее приковывая к постели с каждым последующим днём. После этого он начал страшиться наступления утра. Запах полевых цветов сменился анестетиками вперемежку со снотворным. Мерзкий, вызывающий тошноту где-то внутри. Словно червь, рвущий мёртвую плоть. Спустя месяц всё закончилось. Она ушла, не оставив после себя ни единого лучика света его метущейся в одиночестве и поглощённой безумием душе. Воспоминания растворялись в серой дымке будней. Будто кто-то прокручивает старую кассету миллион раз подряд. Туда и обратно. Каждый раз в точку невозврата. Его картины пахнут пеплом и виски. За окном такая же серость и уныние за плотной завесой промозглого дождя. В последний раз он рисует её в стеклянном гробу. С трудом собираясь с мыслями, старается запечатлеть каждую чёрточку мёртвого лица и холодного тела. С N-ной попытки получается извращённое подобие «Спящей красавицы». Правда, у Авроры был хоть какой-то шанс и ей не пришлось целовать мёрзлую землю холодной могилы. Это не сказка, а он не грёбаный принц, который смог бы вырвать возлюбленную из объятий смерти. Это жизнь, которая забрала у него солнце, вынуждая смотреть уставившимися в одну точку глазами в беспредельность серого неба.

Amen