space

- На фильмах, снятых на Земле, это выглядит куда круче, - грустно улыбается Чонгук, наблюдая за беззвучной гибелью их корабля, оставляющего за собой лишь кольцо выброса газов и обломки "Ласточки". Непредвиденные обстоятельства. Юнги очень хорошо готовился к непредвиденным обстоятельствам: в академии всегда брал дополнительные курсы и самостоятельно читал соответствующую литературу. Кроме основного, знал медицину, химию, физику, механику. Не мог похвастаться славной мышечной массой, но был довольно ловким и быстрым, обладал тонким музыкальным слухом и острым зрением. Но все это никак не могло помочь ему и Чонгуку, оставшимся на не действующей станции, по прибытию куда, их единственное средство передвижения (за неимением капсул на "Гермесе" - половина была спасена и теперь стояла на домашней станции, а половина просто улетела в глубины бесконечной вселенной) просто стало космическим мусором. Мину удается завести старый генератор, изготовленный еще на Земле, судя по дате, выгравированной на задней панели. Ему думается, что Земля, должно быть, была действительно хорошим местом, если спустя сто с лишним лет, прибор все еще работал, причем, довольно неплохо. Но между тем, стан­цию слегка трясет - минутами поз­же ока­жет­ся, что гер­мо­адап­тер снес­ло к хе­рам со­бачь­им. Впро­чем, им боль­ше это не по­надо­бит­ся, ду­ма­ет Мин, от­де­ляя пов­режден­ную часть "Гер­ме­са" от ос­новной. - Датчик показателей сломан, - Юнги вытирает грязные руки о старую тряпку, найденную в жилом секторе. - Так что, генератор может хлопнуться в любую минуту, наслаждайся. - Как? - Ну, - подмигивает Юнги. - Я собираюсь принять душ. Горячий и больше положенных четырех минут. Чонгук смеется искренне и громко. Смеется так, что грудь стискивает, сжимая ребра и высвобождая с этим все напряжение, скопившееся за все время. В легких скребет, и понятно от чего; у Чона тревога бьет внутренняя по всем пунктам, инстинкты самосохранения зашкаливают, грозясь сойти с ума. Он смотрит вслед Мину, уходящему в душ, а сам сидит оперевшись спиной о панель управления, что время от времени пищала, нарушая тишину. Звук льющейся воды раздается по всей станции - слишком громко и отчетливо, будто Гук сам стоит в душевой. Он слышит, как крутят вентили регулировки и как руки касаются распаренной кожи, влажно хлюпая. Отчаяние. Отчаяние чувствует Гук, слушая то, как старший моется в душевой и наслаждается тем, что позволено. Острое осознание того, что это их конец, расползается по телу липким холодом. Слюна вязнет и в горле встает ком, не давая сглотнуть. Был ли он достаточно хорошим человеком за девятнадцать лет жизни? Что будет после смерти? Попадет ли он в пресловутый рай, воспеваемый пожилыми людьми, и существует ли он вообще? Куча вопросов без ответов на них. Когда умирала мать, ему было слишком мало лет, чтобы помнить это. Всю жизнь он рос, зная, что его мать умерла от болезни, довольно распространенной на станции - радиация разрушила организм. Ему хотелось бы ее знать, помнить, но увы, не довелось. Встретит ли он ее на "той" стороне? Быть может, она расскажет ему о его детстве, о том, что он не помнит сейчас. Скажет, что всегда была рядом и наблюдала за ним. Хотя, на что он надеется? Чушь собачья. Человечество вылетело за пределы Земли и познало жизнь в космосе. А он пытается верить в Бога и жизнь после смерти. Чон все-таки встает с пола и садится на кресло за пультом управления, обращаясь лицом к закату. Небо красно-оранжевое, цвета грейпфрутов, искусственно выведенных на домашней станции - солнце стремительно садится за горизонт, охватив огненным кольцом земной шар, а затем скрывается совсем, оставляя за собой лишь голубеющую полосу радиоактивной атмосферы Земли. - Красиво, правда? - где-то над ухом тихим шелестом (Чонгук помнит, что в большой оранжерее, спасенные земные деревья шелестели своими листьями на искусственном ветру именно так - приятный звук). Гук смотрит на Юнги, в чьих глазах-бусинках отражается голубой шар Земли. У него остался только он. Друг у друга остались только они. - Говорят, здесь осталось очень много картин и книг, предметов искусства, спасенных с Земли, - Мин проводит рукой по мокрым волосам, с которых стекала влага. - Пошли поищем? - Пошли. Юнги с Чонгуком очень долго бродят по заброшенной станции, натыкаясь на столовые, гостиные, медицинские части и спортзалы, даже находят детскую площадку, где оба качаются на парных качелях, молча и глядя на разрисованный мультипликационными героями потолок. В конце концов, они оказываются в огромной библиотеке, которая не сравнилась бы и с малой частью той, что была у них на "Республике". Мин уходит вглубь, проводя пальцами по ветхим корешкам и восхищенно разглядывая запылившиеся полки. Чонгука увлекает гигантская карта в высоту на всю стену, где были изображены государства, ныне потерявшие свою мощь, потому что в космосе не существует понятия - раздел земли и владение ею. Он находит маленький клочок земли - полуостров с аккуратным "Южная Корея". Чон знал, что его предки были родом именно оттуда по рассказам в их секторе. Смотрит на чудовищно огромную "Россию", занимавшую почти всю верхнюю часть карты. Огромная территория, населенная славянами и многими прочими национальностями была потрясающе удивительной в лучшие земные годы. На не многочисленных снимках и видеозаписях, Чонгук видел могучие горы и густые леса, быстротечные и опасные реки, глубоководные озера и пустынные степи - все ни шло ни в какое сравнение с тем, что создали ученые и рабочие на станции, призывая не забывать дом. - Гук, - зовет его Юнги откуда-то из глубины помещения. - Гук, иди сюда, я покажу тебе кое-что! Младший идет на голос и находит Мина перед грудой картин, сложенных одна на другую. Тот держит в руках одну: золоченая рама и густые мазки маслом на холсте. Картина в темно-багровых тонах, на ней он видит лишь боль и отчаяние. Разрушенные колонны, здания и люди, бегущие от чего-то грозного в небе, прикрывая головы руками и тканью. - Эта картина называется "Последний день Помпеи", - Юнги любовно смотрит на предмет искусства, восхищенный. - Это моя любимое произведение Карла Брюллова. Потрясающе, правда? Чонгук не находит, что сказать. Талант художника очевиден, но то, что он нарисовал, было поистине ужасающим. - Последний день Помпеи? Такое случалось на Земле? - Да, - говорит Мин, откладывая картину отдельно ото всех. - Раньше дремлющие веками вулканы просыпались от долгого сна и извергали всю свою мощь на человечество, погребая его под лавой и пеплом. Один из них - Везувий, похоронил под собой сотни тысяч людей в римском городе Помпее. Это было очень-очень давно, почти две с половиной тысячи лет назад. Гука пробирает дрожь от этих слов. Он не может себе представить всю мощь стихии, что могла бы стереть с лица Земли такое большое количество людей. Сотни тысяч - это почти все население их станции. Если обесточить все и открыть герметичные шлюзы на "Республике", то это будет их Помпея. Или просто взорвать генераторы и двигатели, тоже мгновенная смерть. Страшно. Страшно от той мысли, что он может умереть. Что не будет больше его. А как же с его сознанием? Куда оно денется? Вот так раз и все? Будто погрузился в долгий, вечный сон, который ты никогда не вспомнишь и никогда от него проснешься. - Юнги, - тихим шепотом говорит Чон, вглядываясь в картины, что лежали перед ними. Вот на большом полотне темное, почти черное море и высокие волны. Шторм, он такой, видимо? - А каково это - умирать? Мин перестает любоваться "Последним днем Помпеи" и оборачивается к младшему, смотря ему в глаза. В большие, темные глаза, в которых читается неприкрытый, животный страх. Словно оголенные провода они пускали ток по пальцам и всему телу, заставляя вздрогнуть и пропустить сердце несколько ударов. - Я не знаю, - Юнги выдыхает тяжело через нос, отчего воздух свистит. - Честно, не знаю. Чон дрожит и это видно по трясущимся плечам. Видно, как дрожат пальцы и увлажняются огромные глаза. Мин не знает, что делать. - Блять. И прижимает его к себе. Прижимает настолько сильно, насколько это вообще возможно. Руками обвивает его всего, пальцами хватаясь за ребра и утыкаясь лицом в плечо (все же, младший был немного выше его ростом). Он чувствует, что тот ему отвечает, обнимая и выдыхая горячий воздух изо рта. Жмется всем телом, будто желая в нем раствориться. На коже чувствуется влага. Не плачь, Чонгук. - Эй, ну ты чего, - Мин немного отстраняется и заглядывает младшему в лицо, собирая слезы с худых щек тыльной стороной ладони. Что-то болит в груди, сжимаясь. - Хватит, ну. Чон смотрит на него заплаканными глазами и вдруг тянется к его губам. Во рту солено и невыносимо горячо. Старший медлит, но все же чуть раскрывает губы, впуская влажный язык. Он чувствует, как слезы Гука мажут по щекам и проскальзывают в их поцелуй. Он чувствует всю боль, что испытывает парень, когда тот как-то по-злому и устало кусает его за нижнюю губу, тут же поспешив зализать его. - ... У меня никогда не было девушки, - признается Чонгук, отстраняясь. Начинает почему-то улыбаться и вытирать слезы с лица. - Я подумал, будет не очень-то справедливо, если я умру, не узнав, что такое целовать человека. По-настоящему, знаешь? Ну как... - Можешь не оправдываться, - давит из себя смешок Юнги, чувствуя, как горят уши и щеки от нахлынувшей в них крови. Надеется, что Чон не видит его смущения. - Я тоже никогда ни с кем не встречался. Гук улыбается еще раз и неловко молчит, смотря на мыски рабочих ботинок, не зная что сказать. Ти­шина стан­ции да­вит на вис­ки и зас­тавля­ет кровь в жи­лах сты­нуть. Вре­мя от вре­мени пи­щащие при­боры на па­нели уп­равле­ния медленно въ­едались в под­корки моз­га пос­ледней ко­лыбель­ной, и если бы не шум генератора вдали, то все это было бы намного невыносимей. Воздух будто застыл и даже время здесь будто остановилось, перестало существовать. Вдруг трижды поморгал свет, гудя электричеством в проводах, а потом что-то тихо зазвенело в глубине станции. Стало не по себе. Чон чувствует, как пальцы леденеют и по спине бегут мурашки. В комнате будто понизили температуру на несколько градусов. - Что это было? - Мне рассказывали, что это привидения, - Мин откровенно веселится, наблюдая за напуганным младшим. - Да расслабься ты, наверняка что-то из техники. Пошли обратно лучше. Всю дорогу обратно в центр командного управления, Чонгук молчит и тщательно вслушивается в оглушительную тишину, нарушаемое лишь их дыханием и шагами. Юнги же оглядывается по сторонам, изучая планировку станции и запоминая все до мельчайших деталей. Хотя, вряд ли это им пригодится. - Никак нельзя на "Республику" сигнал отправить? - обреченно интересуется Чон, выискивая на пульте управления что-нибудь. Честно говоря, он не особо разбирался в таком, он лишь был обучен пилотировать "Ласточку". - Может, все-таки... - Есть один приемник, - начинает Юнги, садясь в глубокое кресло с широкими подлокотниками. - Но он стар и его мощности не хватит, чтобы наши на станции могли принять сигнал. Чонгук, не лелей надежду, если бы мог, я бы все перепробовал. Вот так. Жестко, на корню. Мин Юнги реалист и смотрит на вещи здраво. Даже слишком. Чонгук садится к его ногам и кладет голову к нему на колени, обнимая себя руками. Старший впутывает ему в волосы свои пальцы, массажируя голову. От этого он погружается в глубокий сон, где ему снится мама, которую он помнит только по единственной фотографии в ее удостоверении. Юнги сидит в такой позиции около часа, продолжая играть с волосами младшего, который уже крепко спал, утомленный долгим днем, который для них начался двадцать девять часов назад. Он наблюдает за тем, как мигает лампочка на пульте управления и чувствует, как страх расползается по его телу вирусом, отравляющий кровь и сознание. Да, он все понимает. У них никаких шансов, разве что, если сюда отправят новых людей, но с генератором, которому черт знает, сколько лет, они долго не протянут. И совсем уж честно говоря, у них осталось каких-то несколько часов - Мин проверил уровень кислорода и да, действительно, он весь израсходован, как его предупреждали перед вылетом. Он с самой гибели их корабля знал, что они не могут вернуться к себе, ведь в ближайшие сутки к ним никого не отправят, будут ждать их. Но говорить он об этом Чону не стал. Слезы младшего как-то вдруг придали четкое осознание того, что чуда не свершится. И пока тот плакал, намачивая ему футболку, то Юнги вдруг понял. Действительно понял, что им не спастись, что это их конец. Какой-то убогий и дерьмовый конец. Ему бы хотелось спросить, почему именно они и почему именно так, но не у кого. Судьба ли, Бог ли, а может что-то еще. Мин не знал ответа на этот вопрос, но готов был променять сейчас все, что он имел, на то, чтобы ему ответили. Чонгук мечется во сне и ищет руку старшего, находит и успокаивается, снова проваливаясь в свои сны. Мин вспоминает, как он впервые его увидел два года назад в учебной части - растерянного и попросившего помощи разобраться с тестом по физике, потому что если он его провалит, то его не возьмут в Академию. Тогда он только рассмеялся и не помог, лишь туманно что-то сказав про пропорциональность силы и скорости. Через две недели спустя, он увидел его снова, но уже в форме студента с блестящим значком на груди, где был выгравирован порядковый номер. Они улыбнулись друг другу и с тех пор виделись всего несколько раз - на пальцах обеих рук пересчитай, но почему-то прониклись друг к другу какой-то необъяснимой симпатией. И вот они оба умирают на космическом корабле. Будто они одни во всей вселенной. Юнги смотрит на подрагивающие ресницы Чонгука. Он осторожно встает со своего места, пристроив его голову покоиться на кресле, а сам подходит к пульту управления. Жизнеобеспечение. Прекратить доступ кислорода? - Да, черт возьми, - зло и отчаянно. Мин садится на пол и аккуратно прижимается к парню сзади, обвивая его руками. В нос бьет человеческий запах Чонгука. Веки тяжелеют и Юнги вдруг одолевает необъяснимая усталость, поразившая все тело. Он чувствует, как тело будто куда-то уплывает, а сознание проваливается во тьму. Чон сжимает крепче его ладонь во сне. Жизнеобеспечение прекращено. Доступ кислорода ограничен.