Божественное наказание

Он ее не достоин. Карен умная девочка и она знает себе цену, так что Мэтт не то, что она заслуживает. Он слишком часто делал ей больно, ранил, вонзал чертово лезвие в грудь, что она уже начала забывать, каково это — не чувствовать боль. И в этом они похожи. Фрэнк не просто чувствует боль, он живет в ней и каждую секунду, стоит закрыть глаза, его сердце разрывает на куски. Пока внутри клокочет ярость, бушующая, неподвластная ему, она заглядывает в глаза, которые просят. О, Карен слишком его понимает. У Фрэнка глаза больной старой собаки, которую милосерднее пристрелить, чем лечить, но она пробует. Лекарства здесь бессильны, вместо них она использует слова и, позже, прикосновения. Шепчет его имя, словно чертову молитву и ловит себя на мысли, что это все похоже на какое-то божественное наказание. Карен в бога не верит, зато она верит в Фрэнка Касла и это немного больше, чем она способна вынести. Потому что, ну правда, кто вообще доверяет убийце-психопату? Правильно. Вот только она его убийцей не считает — Каратель звучит намного лучше. Потому что Фрэнк ее личный мстительный ангел и она слишком хорошо знает, каково это — быть мишенью. Поэтому он и вытесняет все — Мэтта, Фогги и даже ее саму — оставляя только грохочущее «Зачем?» Может, Карен и любит Мэтта-мать-его-Мердока, но в ее сердце и разуме все место занимает другой человек. И, на самом деле, все воспоминания о том, как он прикрыл ее забываются в ту секунду, когда Фрэнк прижимает ее к полу слишком сильно, сдавливая затылок и Карен хотела бы возмутиться, но вот беда, пули мешают. Касл сжимает ее сильно, словно сам цепляется за нее, а не наоборот. - Почему ты так поступила? - то же самое, что «почему ты так поступаешь сейчас?» - Ты честный, - она пожимает плечами и это чертова правда. Карен уже начала забывать, что такое — не врать. - Ты любишь его, верно? Карен знает ответ, но думает, что это не важно. Чтобы она ни испытывала к Мэтту, ее чувства к Фрэнку имеют абсолютно другую природу. Любить Мэтта это тяжело, но реально, а то, что она испытывает к (монстру) Карателю стихийно и она просто не может не_подчиниться. Именно поэтому он гонит ее от себя, Карен чувствует это отчетливо, и ей немного грустно. Все это — забегаловка в дыре, изуродованное лицо перед собой и сердце, которое стучит слишком громко, чтобы Фрэнк ее не слышал. Она так много всего чувствует сразу и что-то внутри обрывается, когда он говорит о своей жене и да, вот это больно. Потому что Карен слишком хорошо понимает, каково это — быть одной. Фрэнк гонит ее от себя, потому что ему страшно смотреть ей в глаза. Это страшнее, чем убивать десятки людей и идти против вооруженных — совершенно безоружным. Потому что в глазах Карен правда, которую он еще не готов принять. Потому что она сама как очень сильный наркотик, такой, что втягиваешься сразу, с первой дозы и Фрэнк не хочет, чтобы это повторилось. Потому что когда мимо тебя свистят пули — это нормально. Для него точно. Но когда рядом человек, ради которого ты готов подставить спину — вот это действительно страшно. Лицо болит ужасно, как и все тело, в общем. Но боль это то, к чему он привык. Боль — война — смерть. Простые законы, которым он следовал и слепо подчинялся, потому что Фрэнк солдат. Всегда им был. Вот только рядом с Карен он хочет перестать быть солдатом, а стать парнем, который принесет ей синие маргаритки, чей цвет меркнет по сравнению с ее глазами. Парнем, который пригласит в кино или, может быть, ресторан, и он будет глупо шутить, но она все равно будет смеяться над его шутками. Фрэнк думает, что если параллельные реальности существуют, то в одной из все так и есть. В одной из них Фрэнк Касл приглашает Карен Пейдж в кино, а потом они едят китайскую еду и шутят глупые шутки вместо того чтобы умирать.