Обычный одинокий лузер. Трус, притворяющийся сильным. Гангстер-недоучка. В зеркале я лишь… Простой и одинокий лузер. Тупица, которому больно. Бесполезный мусор. В отражении я…
Ник всегда помнит одну вещь, сказанную Финником в день их знакомства: резать вены надо вдоль, если уже решил коньки по-быстрому отбросить, а то в этом круговороте дерьма в природе, который зовут жизнью, ничего с собой и не поделаешь. Ты либо сразу дохнешь, либо постепенно. И иного не дано, как оказалось. Ник вполне с этим согласен; он согласен со своим положением «отброса общества» на все сто; он согласен быть побитым, быть униженным, быть ввязанным в какую-либо передрягу; да даже загреметь в участок к копам, которых так презирает. Ему уже по боку на стиль жизни добропорядочных, якобы, хищников. А млекопитающих — тем более. Николас Уайлд смирился со своей участью «бесполезного лисьего мусора», коим его назвал один озлобленный мангуст из службы занятости (в тот момент Нику казалось, что можно что-либо получить честным трудом). Николас Уайлд ничего не хочет. Николас Уайлд просто-напросто задолбался и проживает жалкое подобие своей идиотской жизни так, как умеет.Честно говоря, мне никогда не было места в этом мире. Для такого вечного одиночки, как я, любовь была давно позабыта. Не хочу больше слышать песен о любви, не хочу надеяться. Ты и я — лишь печальные Пьеро, что играют по сценарию, предначертанному судьбой. Я зашёл слишком далеко и возвращаюсь домой. Хочу вернуться во времена беззаботного детства.
Они всегда легко-легко, кривя доброжелательную мордашку, говорят: «Забудь, так легче». И Ник, естественно, кивает, соглашается, растягивает рот в подобии улыбки. Всё окей, пока ты сам не столкнёшься, верно? Ник сталкивается каждый, мать вашу, грёбаный день; эти лицемеры и плуты — нет. Ник часто задаётся вопросом: а видит ли кто-нибудь то, что внутри, под этой потрёпанной рыжей шкурой? Ник надеется, что такие звери найдутся. Надеется до определённого момента, пока его не опускают с небес на землю, так сказать. — Да чтобы я поверил лису? — ворчит продавец в бакалейной лавке на углу Горшечной улицы — старый енот, чтоб его молотком по роже. — Мой сын ви-и-идел, как ты свистнул тот коробок со спичками. Я тебя по доброте душевной на работу взял, засранец этакий! А ты… Ник хмурится, засовывая руки в карманы шорт. — Уж не знаю, что вам там ваш драгоценный сыночек наболтал из-за той нашей стычки на прошлой неделе, но… — Слышать не хочу, — кривится мистер Грамблер[1]. — Выметайся прочь! — Я может и лис. Но не вор, — хмыкает Уайлд, задирая нос кверху. — И работал я честно. А у вас, похоже, маразм крепчал на фоне провала Слота[2] на вступительных в универ. Ник же как обычно — бьёт по слабому месту, сам того не замечая. А ведь ударят ответно, наотмашь. — Мерзопакостный сукин сын, — трясётся Грамблер, метая молнии мелкими пуговичными глазёнками. — Как смеешь ты, оборванец, разговаривать со стариком в таком тоне?! Я тебя принял, как родного. Посочувствовал твоей жалкой истории про мамашу с шатким здоровьем. И не шибко мне в этот бред верится. Говоришь, от горя померла? Да ясно дело, что спилась или убилась. С таким-то отпрыском. У лисов ярость проявляется не так яро, как у остальных животных. Лисы комкают все эмоции и прячут их за семью замками глубоко-глубоко внутри, прикрываясь стальными и недвижимыми масками из прочной стали, закалённой невероятной харизмой, сарказмом и тонким чувством юмора. Но Ник никогда и не вписывался в понятие «лис обыкновенный, одна штука». Ник лезет (если не сказать набрасывается с кулаками) на старика-енота. Он бьёт так сильно, что у того седого млекопитающего перекашивается в прямом смысле морда. Он бьёт смачно, хорошо, от души, что называется. Бьёт, бьёт, лупасит по спине, пинает ногами, прокусывает до крови руку Грамблера… Его оттаскивают от деда случайные прохожие. …уже седьмой привод за месяц, а Нику всё так же плевать. Смысл задавать себе вопрос типа «а хрена ли ты», если ответ знаешь прекрасно, на зубок?В определённый момент я стал смотреть вниз чаще, чем на небо. Трудно даже просто дышать. Я протягиваю свою руку, но она никому не нужна.
Они продолжают заливать тему про «забудь скорее», вроде как пытаясь подбодрить, попытаться слепить из него то, что никогда не получится, ха; они идиоты, и Ник их за это не может винить. Ведь кто-то рождается чтобы влачить такое существование, как у него, а кто-то — улыбаться фальшиво, как купюры у знакомых ребят из Репкового переулка, и заверять всех вокруг, будто бы жизнь зашибись какая крутая, солнечная, радостная… Иногда Ник закатывает глаза: и кто же тут самый опытный лжец? Не те ли, которые лгут и себе, и окружающим? Они продолжают промывать мозг своим «забудь, забудь». А так ли это легко? Никогда не думали, а? Ты попытаешься: остынешь, охладеешь, отступишься, опустишь детали. Но никогда — слышите, никогда! — не сможешь забыть. И отпустить. Ты заведомо знаешь, что не забудешь. Не сможешь. Сколько ни старайся; не-а, никак. Ник знает: даже дети малые поймут такую истину, ибо мы не забываем тяжёлого прошлого. Мы делаем вид, что забыли. Вот и всё.Ведь я одинокий неудачник. Трус, притворяющийся сильным. Подлый бандит. В зеркале я лишь… Всё тот же одинокий неудачник. Осёл, покрытый шрамами. Бесполезный мусор. В отражении я…
Звали её Ло. Ло Скарлет[3]. Сто семьдесят пять сантиметров белого меха с опушкой и шикарный хвост, покачивающийся при каждом движении округлыми сочными бёдрами. Ник приметил Ло у книжного магазина, где она (он даже не почувствовал, как) умудрилась стащить его бумажник (не поверите, он у него есть!), выходя на мягких лапках, аккуратно, будто крадучись. Лисица-альбинос, пойманная за руку, лишь миленько ухмыльнулась, а затем пнула нежданно обокранного Ника между ног, шмыгнув в соседний переулок. Ник, превозмогая боль, рванул следом, упорно преследуя воровку четыре квартала по узким улочкам. Лисица, видимо, не очень хорошо знала здешние районы, а потому (что было на руку Нику) свернула в тупик. Всё. Выхода нет; трётся белоснежная шерсть о грязный и пыльный кирпич. — Попалась, — кривит рот в оскале Уайлд. Лисица щурит обильно испорченные тушью глазки: — И что делать будешь, братишка? Ник подходит ближе; лапами — раз, два, три. — Буду джентльменом и по-хорошему попрошу у леди свою собственность обратно. — А если леди не ответит взаимностью? — усмехается альбиноска, тыкая длинным наманикюренным коготком в грудь лиса. Ник чувствует, как от её прикосновения скоп мурашек проходит до лап по ногам, проделав достаточно длинный путь по солнечному сплетению. — Джентльмен попытается призвать леди к ответственности, — игриво приподнимает бровь Уайлд, опираясь лапами по обе стороны от плечиков новой знакомой. Несмотря на высокий рост собеседницы, Ник-таки выше — он всегда был достаточно рослым. — Мне нравятся ваши способы… — довольно урчит лисица, ожидая, пока рыжий лис представится. — Ник. Ник Уайлд. Зоркий взгляд красных глаз. — Ло Скарлет. Знакомы? — с придыханием, красиво и опасно, но вроде бы и ничего такого. Ник протягивает руку перед её лицом. Бумажник ложится на рыжий мех в цепкие мужские лапы. Ухмылочка за ухмылочку.Повторяю одни и те же ошибки с женщинами. Любимыми ночью, но от которых устаёшь с восходом солнца. Всё из-за моего эгоистичного чувства удовольствия. Кажется, будто всё рушится.
— Эй, эй, вы не подахренели? — раздаётся голос Финника, прислонившегося к дверному отбитому косяку, пристально наблюдающего за горе-соседом. Квартирку они сняли на время, для одного дельца. Но сейчас Финник во всю не догоняет, определённо: какого фига в кровати с Ником кувыркается серая майконг[4], при этом задорно хохоча? Неужто снова этот идиот-ловелас решил остепениться? — Ладно, всё-всё, дело не ждёт, детка, давай, — Ник тянется лапой в приоткрытую тумбочку. — Бай, пупс! Тянется… за деньгами? Финник фыркает; обрадовался, наивный, что ему наконец удастся побыть одному, без этого навязчивого и притворного дебила. Но… проститутка, так проститутка. Это, в принципе, вполне законно; только если она совершеннолетняя, конечно. Финник не уверен, однако Ник же «не обычный лис» (сам вечно мозг этим выносит). Когда майконг, собрав свои манатки, юркает за дверь, маленький сожитель Уайлда складывает руки на груди и начинает песочить: — И чего ты добиваешься? Я уже задолбался терпеть твоих баб у себя на хате. Какого хрена, рыжий?! — возмущению предела нет. Ник откидывается на подушки, смотрит на плохо побеленный потолок и тихо произносит. — Иди ты, а. Финник молчит. Молчит и Ник. Спокойно, затхло, темно из-за коричневых штор. И ни один из представителей лисьего рода больше ничего не говорит. Но через минут пять Финник подаёт голос; Ник рычит — чего он не ушлёпал в другую комнату? — Может хватит тешить себя надеждами на возвращение той белошёрстки? Они кинула тебя. Ки-ну-ла. Хули ты убиваешься? — миниатюрный лис зыркает на Ника; тот чувствует напряжение, накал, но не поворачивается на… партнёра? Друга? Уайлд давным-давно запутался в своих нелёгких с ним отношениях. Ему просто надоело. Надоело звать призраки потерянных надежд в своей голове; надоело до чёртиков убиваться по каждому упущенному шансу на счастье; до лома в костях надоело вспоминать о Ло — обычной, пустой, но невероятно привлекательной аферистке. Ло Скарлет ушла от него в среду, подарив поцелуй в щёку тем утром. А вечером Ник просто увидел её на той самой улице около книжного магазина. На месте их необычно азартной встречи белоснежная лисица самозабвенно целовалась с чёрным крупным лисом. Чёрно-белый калейдоскоп в жизни Ника Уайлда был запущен, оказывается, именно в тот момент, когда первая любовь, много чего наобещавшая, оказалась попросту сукой. Шло оно.И я не могу это остановить, слишком поздно. Но сейчас мне больше не весело, интерес пропал. Я на краю пропасти, и абсолютно один. Я возвращаюсь домой. Хочу вернуться туда, где я был раньше.
Он сидит, поникнув, на ступеньках их с мамой старого дома; воспоминания налегают на спину тяжёлыми мешками, холодными волнами набегают, воют обрывистно на ухо и шепчут: «Слабакам не место в этой жизни». И иногда Уайлда поражает резкое желание уйти с этой проторённой (вроде бы) дороги. Испариться. Улететь птицей. Но он не имеет крыльев; и они никогда не вырастут… — Ой, а чего ты тут сидишь? — зовёт тихонечко тоненький голосочек откуда-то сверху. Ник поднимает голову. И чего эта милая маленькая медведица забыла в таком месте? Неужто хочет составить компанию хитрецу? — Ты потерялась, что ли? — хрипло спрашивает Уайлд, отряхивая штаны — надел, потому как на улице вечером достаточно прохладно. Бурый медвежонок в лёгком цветочном платьице скалит зубки; милый ребёнок, ничего не скажешь. Только вот Ник с детьми не общается. Он не то чтобы не умеет. Они боятся его. Родители говорят им: не доверяй лису, детка, лис плохой-плохой, лис прохвост и опасный малый. И Ник решил… давно решил оправдывать их грёбаные ожидания; давно решил не ждать, пока в него кто-то поверит; давно решил всё пустить на самотёк, и пускай горит оно синим пламенем. — Я? Я не потерялась. Я тут живу, — медвежонок тыкает пальцем в сторону соседнего дома с красиво украшенным крыльцом — сочельник же. — А вот тебя я не видела ни разу. Ты кто? Ник смотрит в карие, полные любопытства глаза медведицы, у которой смешные бантики на ушках, а на руках много-много фенечек. Ник понимает, что ничего страшного, если он на этот раз расплавит свою сталь на притворной маске. — Глупый лис. Медвежонок заливисто смеётся, подходит чуть ближе и садится рядом с Уайлдом. — Имя твоё как, глупый лис? — Ник, — без охоты отвечает рыжий хищник. — А ты чего тут пристроилась? — А нельзя? — удивлённо спрашивает девочка. Ник потирает шею и горько усмехается. — Обычно дети меня сторонятся. — Правда? Значит, дураки, — воротит носиком маленькая. — Ты ведь совсем не страшный. Поверь мне, я со страшными зверьми не заговариваю. Я Элли, кстати. …он познакомился с этой милой медведицей ночью в пятницу. В канун Рождества. Чудеса случаются? — Я верю в тебя, Ник. Мне жаль, что с тобой случилось много плохого. Но надо всегда верить в хорошее! Элли оказалась отличным собеседником. — А знаешь, мы с папой всегда по субботам заходим в галатерию для слонов. Смеху-то! Элли много смеялась и хватала его за щёки большими лапками. Действительно, милая. — Намордник?! Намордник?! Да как им совесть позволила?! Это же ужасно! «Зачем быть тем, кем тебя видеть не хотят да и не смогут?» — Моя мама говорит, что никогда нельзя опускать руки. Плохой день или событие — не повод грустить. Когда всё хорошо — это подарок судьбы. …восьмилетняя мишка Элли из его родного района умирает от рака спустя четыре месяца. В день её похорон Ник плачет во второй раз за десять лет. И перестаёт верить во всепрощающие и вселюбящие небеса.В определённый момент я начал бояться людей, что смотрят на меня. Я устал даже от своих слёз. Я улыбаюсь, но, кажется, они даже не могут этого понять.
Финник не удивляется, когда видит Ника, спящего в ванне с битой в лапах — вчера его снова избили. Финник всегда старался предупредить Уайлда: не лезь на рожон, не отпускай свои дурацкие шуточки, не проворачивай бесполезные и провальные аферы. Финник знает и про девочку, и про его промокшие насквозь наволочки. Финник видит всё. И стоически делает вид, что ему плевать. Ник ворочается, сворачивается клубочком и постанывает сквозь сон. Снова запылённые прошлым кошмары. Финнику это знакомо; до жути. У каждого на улицах своя история, свои переживания. И демоны, которые цепляются за шею, душат, медленно доводят до асфиксии. Но ты можешь их придушить сам, если захочешь. Финник, по сути, так и поступил. Ник не смог. …Финник тащит из спальни фетровое одеяло и накрывает им сородича. С утра ему придётся объясняться шутливому рыжику во внезапных порывах нежности. Но это ничего. Главное, что Уайлда не прикончили в этот раз. Спасибо, что ещё живой.Ведь я лузер-одиночка. Трус, притворяющийся сильным. Гангстер-недоучка. В зеркале я всё тот же… Одинокий неудачник. Тупица, полный боли. Бесполезный мусор. В отражении я…
Ростовое зеркало запотело, а блики от красных панелей в ванной комнате напоминают о вчерашней «весёлой прогулке», в результате которой у Ника синяки в самых неожиданных местах и ссадины на носу. Лис выбирается со своего «лежбища», стряхивает на пол тёмно-синее одеяло (Финник ли?) и подходит, хромая, к предмету, отражающему всё: душевную боль, обиды, разочарования, слёзы, старуху с длинными когтями, которая так и норовит уже лет пятнадцать забрать его и раскромсать на кусочки, наполненные сожалением. И скормить ему же. Смерть будет довольна, не так ли? Ибо только мёртвым Ник перестанет мешать всем. Даже бабке с косой. — Да как его только земля носит?! — Обыкновенный лузер, чего и говорить. — Да чтоб ты провалился. — Тебе самому от себя не противно, Уайлд? Пришёл тут, строишь из себя. — Больно не будет, мы лишь тебе морду подправим. Не рыпайся. — Не забывай себя, сынок… — Спилась твоя мамаша? Или что? — Хватит скалить зубы, Уайлд. — Не подходи к моим детям. — Чтобы ноги твоей тут не было, понял?! — Убью, ублюдка! — Да чтобы мы… поверили лису? Шутишь, да? — Смотрите, как он кривится. Тебе одного удара мало? — Придурок. Да и художник из него никакой. И чего он только в нашу школу заявился? — Ничего у тебя не выйдет. В жизни такому отбросу не подняться со дна. — Бесполезный мусор. — Неудачник однажды — неудачник навсегда. Не знал, что ли? — Сынок, сынок… — Твоей маме должно быть стыдно за тебя! — Прикуси язык, лжец. Ник видит в отражении дымчатый силуэт маленького лисёнка в зелёной скаутской форме; не взрослого тридцатилетнего лиса с битой в руках. В голове звучит голос Элли: «Чудесам тоже нужно время, чтобы случиться». …за восемнадцать лет ни одного чуда не произошло. Ник рычит и с остервенением разбивает зеркало. Лапами.Я винил во всём небо. Иногда так хотелось опустить руки, сказать: «Прощайте». Когда мои скитания по этому пути закончатся, пожалуйста, позволь мне закрыть глаза без сожалений.
Николас Уайлд никогда не был добропорядочным гражданином «светлого города» Зверополиса. Но Николас Уайлд никогда и не собирался нарушать порядок. И он равен, он честен перед самим собой. Закон — дело обстоятельное, но склизкое. И ужасно лживое, как кажется лису. Зачем он нужен? За-кон. Жизнь. Школа. Универ. Друзья. Работа. Ник понимает: он точно-точно не вписывается в понятие обыкновенного лиса. Он вообще никуда не вписывается. И потому решает прогуляться на ночь; развеяться, освежить голову, в которой роем мысли стукаются о черепную коробку, вызывая головную боль. Ник идёт по таким знакомым улицам, удивляясь, отчего раньше не видел этих ярких огней так близко, почему не замечал тёмные полосы от шин на дорогах, почему не смотрел по сторонам в принципе. Почему красота пришла к нему нежданно-негаданно, когда он её не ждал? Ник просто идёт, смотря на закрытые лавки и магазины. На припаркованные и спящие под сигнализацией автомобили. Один шаг. Два. Три. Ник останавливается на перекрёстке. — Сынок, пообещай мне одну вещь? — Какую, мама? — Не теряй себя. Не сдавайся, что бы ни было. Какие бы трудности ни стояли перед тобой. — Конечно, обещаю. Лис обессиленно покачивается на ногах, выходя на пустую улицу. Колени подкашиваются. — Прости, мама, прости. Прости глупого Ника. …асфальт кажется мягче, чем ванна. Ник остаётся лежать там, на холодном дорожном настиле, до первой машины. «А кого ты видишь по ту сторону, когда смотришься в зеркало?»Одинокий неудачник. Трус, притворяющийся сильным. Бандит-недоучка. В зеркале я… Лишь одинокий лузер. Тупица, полный боли. Бесполезный мусор. В отражении…
Как-то Ник просто предлагает Финнику провернуть ещё одно дельце в слоновьей галатерии (в которую по старой памяти заходит уже второй год). И вот они, вооружённые хитростью и смекалкой (с прелестной актёрской игрой), проталкиваются сквозь огромные туши слонов и слоних. Ник забвенно улыбается до ушей — хоть завязочки пришей. И врёт, конечно же, а как? …, но звенит колокольчик. Чей-то звонкий голос после. Ник Уайлд оборачивается медленнее, чем хотелось бы. И внезапно видит её. «Подарок судьбы? Вряд ли».Я лишь неудачник. Неудачник. Я неудачник. Неудачник.