Часть 1
21 апреля 2016 г. в 17:24
Ослепительно-белая круглая комната, одно-единственное небольшое окно с решетками находится почти под самым потолком, мешковатый пуф, матрас посреди комнаты с подушкой и одеялом, разбросанные по всему полу цветные восковые мелки и альбомы для рисования — комната для тех, кто никогда не вернется в нормальный мир, тех, кому не суждено выбраться из собственной головы. Он был обычным ребенком, веселым подростком, интересным юношей, но замечательным молодым человеком не стал. За год до окончания университета он изменился. Взгляд потух, светлая кожа стала почти прозрачной, что синие вены без труда замечались прохожими. Он перестал общаться с друзьями и смеяться так, как мог только он — звонко, искренне и чисто. Дорогой университет больше не был для него предметом гордости, а будущий пост в крупной компании стал вовсе пустым звуком. Словно фейерверк, некогда сверкавший всеми цветами радуги, он растворился в ночном небе, заволоченными тучами. Про таких, как он, люди говорят: «Раз оступился, и нет человека».
Все началось с обычной просьбы закурить у подозрительного на вид прохожего. Сомнительная сигарета не вызвала никаких мыслей и, привычно щелкнув дешевой зажигалкой, он затянулся, навсегда перешагнув черту, что разделяла обычную жизнь и мир его маняще-сладкого бреда. В тот день домой пришел не он, а первый несуществующий брат. Слишком игривый, слишком необычный, слишком странный. Надев на голову цветочный горшок, он начал странно танцевать, периодически тихонько хихикая. Он перевернул стол, разрисовал обои, рассыпал рис по всей квартире и изображал курицу. «Я не Осоматсу. Мое имя Джушиматсу» — так он говорил, когда родители, придя с работы, увидели первое помутнение, но не придали этому должного внимания, ведь тогда их любимый сын успокоился после ужина.
Дальше подобного «табака» стало больше, а личность приобретала все новые черты. Тогда он пришел на пары, явив еще одного. Он улыбался больше обычного, глаза блестели, а манера разговора стала более приятной. Новая рубашка, бабочка, укороченные брюки и шляпа — все это было не свойственно ему. Девочки с потока чуть слюной не брызгали от того, как он с ними говорил, какие комплименты сыпались на них, как мимолетно, но с явными намеками он касался их. Соблазнитель с прекрасными манерами и еле уловимой похотью в глазах.
— Осоматсу, ты такой милый сегодня! Я так голову могу потерять… — Лепетала одна из знакомых, стыдливо отводя взгляд.
— Для тебя я могу стать кем угодно, но, лучше зови меня Тодо. — Легкая улыбка тогда тенью проскользнула по ровным губам, обеспечив его компанией до следующего утра.
То, что он испытывал, было прекрасно, вернее, так он сам думал, но вскоре эффект был потерян. Ему срочно требовалось найти замену прежнему дурману, и он нашел. Выйдя через нового знакомого, что подгонял ему дурман-траву, на рыбок покрупнее, он получил, что хотел. Кристально белый, уносящий мысли куда-то далеко и надолго порошок стал для него новой ступенью в обретении того, что он никогда не имел, тем, кем он никогда не был. Оказывается, у него была тяга к наукам. Немного вдохнув ядовитой пыли, он заметил открытый учебник и невольно пробежался по нему расфокусированным взглядом. Каждое слово непонятным образом отпечатывалось в его памяти, словно он всегда разбирался в философских взглядах мыслителей эпохи Возрождения. Сев в свое любимое кресло, он принялся листать сухие потертые страницы, впитывая информацию как губка, не обращая внимания на частые порезы бумагой, когда он перелистывал станицы. «Я наберу высший балл. Я не могу опозориться. Только 100 баллов. Я ведь Чороматсу, а значит, я самый умный». Тогда преподаватели, которым он сдавал экзамены, впервые поставили Осоматсу высший балл по всем предметам, переместив его на первое место на ранговой таблице.
Он никогда не был конфликтным. Все споры он мог решить словом, а его оппоненты сразу проникались к нему симпатией. Даже без «Тодоматсу» он был обходителен со своими девушками, а сколько длилась их связь — значения не имело. Так было всегда, но после того, как белая дрянь оказалась на его деснах, Осоматсу перемкнуло. Как-то свободнее и развязнее стал он говорить. Движения стали резкими, а раздражение и напускная крутость стала захватывать его голову. Ни одна юбка не оставалась без плоской похабной шутки, а на скуле красовался свежий синяк, полученный в случайной драке. Даже его временная подружка, заметила перемену, за что и получила смачную пощечину и принуждение к весьма грубой близости.
— Я же, кажется, говорил тебе, что я Караматсу. — Как-то нежно он прижимал себе перепуганную девицу и поглаживал по еще покрасневшей щеке. — А этого Осаматсу я найду и грохну.
А дальше он замкнулся в себе. То ли от того, что от него стали отворачиваться, то ли от того, что на его руке красовался маленький прокол. Оказалось, уколы не такие болезненные, как он раньше думал, а отрава, введенная в вену, дает желаемый эффект намного быстрее. Немногословен, отрешен, депрессивен с редкими вспышками безумия. «Я думаю, что я в порядке. В целях вашей безопасности, вам лучше меня не трогать» — говорил он, приходя домой с очередной кошкой. Он никогда не испытывал к ним какой-то особой любви, он был собачником, но этот мяукающий комок шерсти был уже третьим по счету. Тогда родители стали присматриваться к своему сыну, который требовал называть себя Ичиматсу. Они решили нанять частного детектива. В силу своей работы, они не могли самостоятельно следить за сыном, поэтому наняв детектива, миссис и мистер Матсуно стали ждать результатов. Плохая компания — так думали они, совершенно не задумываясь о том, что их замечательный Осоматсу стал наркоманом. Они каждый день звонили детективу, желая получить информацию, но он перестал отвечать уже через пару часов слежки. Его тело было найдено случайным прохожим через неделю. Причиной смерти стало удушение, а на теле были обнаружены множественные царапины, словно на него напали взбесившиеся кошки.
После этого Осаматсу пропал. На его поиски была отправлена полиция, бывшие друзья и знакомые опрашивали прохожих, а родители украшали листовками каждый столб и каждую стену. Они скрыли тот факт, что их сын был последним, за кем следил частный детектив, ведь быть такого не может, чтобы их сын оказался убийцей. А ему было глубоко все равно. Задушив следившего, он ушел в притон, где его все хорошо знали. Так как денег на сводящие с ума вещества не было, Осоматсу согласился пробовать новые яды. «Все равно как, я хочу их. Даже если я сдохну тут. Вам же нужны подопытные кролики. Я буду добровольцем» — кричал он, умоляя очередного торговца химической смерти дать ему забыться. И ему давали. Всегда. Но желаемого эффекта не было. Тогда он просил больше и чаще, зарабатывая, как это бывает в подобных местах. Он уже давно перестал чувствовать, еще после первой странной сигареты, а теперь ему было срать на то, под кого лечь или перед кем встать на колени. Главное получить желаемое, а как — это совсем не важно. Важно то, что после каждой дополнительной инъекции к нему приходили все те, кем он успел побывать. И странный веселящийся Джушиматсу, и ласковый соблазнитель Тодоматсу, и серьезный умник Чороматсу, и самоуверенный плохиш Караматсу, и молчаливый Ичиматсу, что был сам себе на уме — все они стали частью его воображения. Его любимые братья.
— Мы же братья. Мы всегда будем вместе. — Говорил он, когда его все-таки нашли.
На суде его признали невменяемым, направив на пожизненное заключение в сумасшедший дом. Родители пытались найти лучших врачей, чтобы спасти своего сына, но все отказывались. Осоматсу умирал. Его разум уже не возвращался из мира грез. Находясь в сознании, он был с теми, кого не существует, а букет из всевозможных заболеваний давали ему времени не более двух месяцев. «Вам лучше оставить его здесь. Мы обеспечим ему должный уход. Да и к нашей медсестре Тотоко он нормально относится. Если будут изменения, мы вам сразу же сообщим» — говорили специалисты, провожая безутешных родителей за высокий забор. А в круглой комнате с белоснежными стенами Осоматсу разговаривал со своими воображаемыми братьями, периодически вводя пожилую медсестру в общую беседу. Он видел ее своей ровесницей и считал подругой детства, а Тотоко оставалось лишь подыгрывать молодому парню, что до конца своих дней оставался в воображаемом мире веселья и бесконечных приключений.