Шпаргалки

Гимли так не страдал, кажется, даже во время самых изнурительных походов в братстве. Что походы? Дело понятное, воинское, а это!.. – За цепью золотистых скал, где жарок небосвод... – диктовал Леголас, прохаживаясь мимо большого окна, за которым переливчато журчали на перекате речные струи. – Где южные закаты спят, где брезжит лишь заря... Полы шелкового, на гномий взгляд страшно неудобного одеяния словно бы плыли в такт легким шагам, почти не колыхаясь. – Сияя будто лунный свет перед ненастьем дня... Вот наказанье-то! Перо скрипело, пачкало пальцы и невиданный, желтоватый пергамент. Хотя нет, не пергамент. Леголас объяснял, что свою бумагу они делают из камыша. – Здесь не та тенгва, – внезапно сказал Леголас над ухом, и Гимли вздрогнул. Успел, оказывается, задремать с открытыми глазами под ритм бесконечных эльфийских стихов. – Должна быть нголдо, а ты нарисовал нгвалме. – Это нголдо! – возмутился Гимли, потративший на заучивание невразумительного эльфийского алфавита все свободное время, выпадавшее ему в эти два месяца, которые он жил при дворе короля Лихолесья как посол Эребора. – Я точно знаю! Тут звено, второе и стяжка. А нгвалме – без стяжки! – Без чего? – опешил эльф. – Без стяжки! Ну ваш алфавит как кольчуга, я запоминал по видам плетений. Петля – это звено, ну и стяжки – звенья же надо между собой соединять. Есть, конечно, кольчуги из металла, как чешуя рыбья, но их вшивают в кожаный лист, а это обычная гномья, такая и удар хорошо держит, и... Гимли замолк, потому что Леголас звонко, свободно, совершенно по-эльфийски (и абсолютно невоспитанно на гномий взгляд) расхохотался. – Это потрясающе, Гимли. Ты запоминал тенгвар как кольчужное плетение? Гном немного подумал и решил, что наверное стоит обидеться. Ну, слегка. Насупился. – Да. А что? Ваши закорючки одна на другую похожи все! А учить-то надо!!! Что прикажешь еще делать? В кольчужных плетениях-то я все понимаю, вот и... – Быть послом – великая честь, но и великие обязанности! – покивал Леголас, переходя от смеха к высокопарной величавости. Гимли к таким эльфийским сменам настроения, конечно, попривык, но все равно относился подозрительно. Как так можно, только что смеялся, а теперь весь из себя серьезный, как легенды о Дарине? Как поверить? А приходится. – Ничего! – мысли тут же скользнули прочь от приевшегося и занудного текста. – Ваш синдарин – это еще ничего. Вот если бы ты взялся учить наш язык... Гимли мстительно усмехнулся, представив себе, как его друг пытается выговорить сложные для эльфийского слуха гномьи слова, делает кляксы, бросает перо, дерет на себе бор... то есть косицы, конечно. Гном усмехнулся и тут же посерьезнел. Отругал себя. Ишь, расслабился. Едва не выдал чужакам чтимую, всеми потомками Дарина хранимую тайну Истинной Речи. Глянул на Леголаса сурово и строго, едва ли не враждебно. У того на лице отразилось любопытство, и даже ничуть не скрываемое. «Он не отцепится, а я ему не откажу, потому что, во-первых, – он мой друг, во-вторых, это будет невежливо, в-третьих, несовместимо со статусом посла, в-четвертых, после того, как он потратил на меня столько времени, обучая этому их бисерному письму, отказать я ему не смогу. А потом дома мне вырвут бороду. И хорошо, если только бороду», – размышлял Гимли. Это была длинная мысль, и молчал он довольно долго. Так долго, что Леголас, чуткий, как и все эльфы, к настроению собеседника, забеспокоился. – Я не прошу тебя выдавать мне тайну своего языка, друг Гимли. Однако, если вдруг это знание обошло тебя, то поведаю, что в каждую эпоху находились эльфы, дружившие с гномами и находившие своеобычную прелесть в звучании кхуздула. Куруфин и некоторые другие мудрецы из народа нолдор умели читать, писать и говорить на нем. А то, что знает один эльф рано или поздно узнают все, – Леголас лукаво, едва заметно улыбнулся. – Это как? – глаза гнома распахнулись и борода встопорщилась. – Хочешь сказать, что вы все по-нашему знаете? – Конечно нет! Я знаю только то, что слышал от тебя, что-то там... – эльф задумался, но Гимли, успевший изучить своего товарища по походу, знал – этот, веками поющий песни, наверняка запомнил все точно. – А, вот! – улыбнулся эльф и изрек: – ... ....... ........! Гномье ругательство, одно из самых мерзких, произнесенное певучим эльфийским выговором, заставило Гимли густо покраснеть. – Это не... – Гимли судорожно пытался увести разговор куда-то в сторону и призвал для того всю свою посольскую дипломатию. Ну должны же у него были появиться вместе с новым званием и присущие этому званию навыки? Навыки, слава Дарину, появились. – Но постой, ты же сам сказал, что если один эльф что-то знает, – все это знают! Значит, если какой-то изменник из наших учил ваших языку, то... – Нет-нет. Не изменник. Они были друзьями. И потому ни один из эльфов не узнал от Куруфина и других нолдор тайных знаний, доверенных им гномами. И ничьи уши не услышат от меня фразы... Гимли понял, что Леголас сейчас повторит сказанное, видимо, в целях запоминания и тренировки произношения, и перебил эльфа. – Нет, нет! Это плохая фраза. Очень плохая. Я научу тебя другим... Леголас подавил улыбку. Он все-таки добился того, что Гимли сам обещал научить его своему языку. Два дня спустя. – Ты быстро выучил наши руны. – Говорят, ваши руны звались кирт, и их создал великий Даэрон, менестрель короля Тингола. – Наш язык создал праотец Ауле еще до того, как создал вас, эльфов, - буркнул обиженный гном. Леголас спорить не стал. Сказал только мягко: – Мы хотели сегодня попробовать написать под диктовку. Гимли покивал, прикрыл глаза и нараспев прочитал длинную первую фразу, видимо, из песни или легенды, потому что звуки грубого языка образовывали в ней непривычную уху, странную, но все же гармонию. Леголас быстро начертал первые три слова. – Ты лист-то подвинь, - хмыкнул гном. – Куда? – Туда! Мы пишем... с другого конца, – Гимли не выдержал и рассмеялся. – Так... неудобно же! Леголас честно попытался написать справа налево, испачкал ладонь в чернилах, размазал их по листу, да еще и немедленно испортил шелковый рукав. – Это невозможно! Так писать нельзя! – Можно, – гном ухмыльнулся в густую бороду. Не только ему сидеть дураком и марать бумагу. – Ты подними руку и пиши на весу. У нас, – добавил он, предвидя, что эльф начнет возражать, дескать, несподручно, рука устанет быстро, – хорошо и долго пишут только самые лучшие бойцы. Эльф умолк. – Я могу долго писать на кхуздуле, – не без гордости добавил Гимли. – Но мой отец дольше. Для этого нужно очень сильное запястье. И прочитал вторую строфу. Какое-то время спустя Эреборское посольство, на славу погостившее у соседей – лесных эльфов, собиралось домой. В большом зале по такому случаю устраивали пир, а какой же пир без речей. Гимли, как и полагается послу, собирался держать речь. Дождался, пока все утолят первый голод и жажду, встал, торжественно простер к королю руки и заговорил на языке хозяев. Гному синдарин давался хуже, чем вестрон, но он старался. Конечно, эльфы косились на него, когда на торжественный пир он явился обряженный в новенькую, сверкавшую при свете факелов кольчугу. Но оружия при нем не было, и гостеприимные хозяева ничего не сказали. Кто их, гномов, знает, может, у них так принято. Гимли говорил складно, изредка косясь на рукава, украшенные странным, несимметричным узором из петелек и стяжек. В эту ночь во дворце угомонились поздно. В одной комнате свечи не гасли до самого рассвета. Там принц Лесного королевства, будущий посол Эрин Ласгален, который должен был наутро отбыть к гномам, возился с парадной рубашкой. Вышивать справа налево было не в пример легче, чем писать. Руны, придуманные во времена Тингола, оказались необычным, но красивым орнаментом. Леголас малодушно подумал, что вышивка из них получается куда гармоничнее, чем звуки, однако отогнал от себя эти мысли и сверился с торжественной речью для короля Эребора, составленной для него Гимли по всем правилам высокого, для особых случаев используемого кхуздула.