Molly's Lips

Экскурсия выпускного класса школы Дзайку была многообещающей ровно до того момента, как в семь двадцать, абсолютно не важно какого часового пояса, крышка капота старого школьного автобуса с гулким треском не опустилась на место, под струйный аккомпанемент мата водителя сообщающего: «Все, приехали, дальше дороги нет». — Я так и думала, не стоило отрывать себя от дивана и тащиться в такую даль, чтобы застрять в горах, где кроме буддистов и пары озлобленных духов Тенгу на мили вперед нет ни-че-го! Вся суть мужественной с виду Ю Чонён заключалась в том, что она до дрожи в коленях боялась всего, что выходило за рамки ее душевного равновесия. Застрявший в непроходимых чащах горы Курама автобус, был именно тем, что в планы Чонён на ближайшие сто лет никак не входило. — Онни, не будь таким фаталистом, что плохого в паре лишних часов, проведенных на природе? Хираи была вовсе не такой, сосредоточив в себе спокойствие, казалось всей вселенной, она прятала за густой копной волос и высоким воротником форменной блузки, татуировку на ключице, иногда грязно ругалась и слушала Нирвану. Не дай Бог, Чонён когда-нибудь услышать, о чем они поют, вся система даст сбой без возможности к восстановлению. Но именно это было тем, что заставляло сидеть Момо рядом с несносной занудой и затаив дыхание наблюдать за тем, как вздымаются крылья её маленького носа от возмущения, а нелепый цветастый шарфик, окончательно запутавшись в себе, безвольно повисает на тонкой шее, было что-то в Ю Чонён мистически притягательное. — Пару часов! — возмущенно бормотала себе под нос Чонён. — Да умереть можно! Причем вовсе не от скуки, а как минимум от жары. Джихё на заднем сиденье демонстративно вздохнула, на секундочку подумав о том, что выкинутый в окно фантик от конфеты очень к месту прилетел бы в рот неугомонной рациональной Чонён. — Ю Чонён, лес, водопады, мистика, романтика, выдохни, а! — Говорят, в этих лесах помимо Тенгу еще и парочка блудных Кумихо ходит, но нам-то не страшно, — Момо повысила голос. — В автобусе одни девушки, зачем ей наша изнеженная печень, правда? Ю пристально посмотрела на Момо, скорчила рожицу, тонко намекая, что на самом-то деле ей абсолютно наплевать на все происходящее, пусть хоть все духи одновременно сойдут, ей то что, и подозрительная ухмылка на лице Хираи её вовсе не пугает и уж тем более не завораживает. — Вот и не бойся, страшнее экзаменов у тебя уже ничего не будет. На самом-то деле Чонён была не совсем уж такой трусихой, как всем казалось. Может быть, она и не выносила тишину, темноту и скрип половиц, но какой нормальный человек вообще все это любит? И да, Ю Чонён до одури любила абсолютный порядок вокруг себя, чтобы старшая сестра не талдычила об Аспергере и прочих непонятных болячках, в любом случае, Хираи Момо одним своим видом нарушала весь этот выверенный порядок. Все в Хираи было хаотично, выбивающиеся белые пряди волос, абсолютно измятая школьная юбка, перекошенная от смеха улыбка, ломающая забитую в кладовку своих демонов Чонён как старую ветку на морозе. Она перевелась к ним, кажется в прошлом году, принеся за собой ледяную осень, терпкие дожди, это доставучее: «Онни, одевайся теплее, ты только с виду атлант; руки ледяные, глаза голодные, меньше думай, больше улыбайся». Вечно липкие, горячие ладошки, сжимающие щеки Чонён в нелепые гримасы. Момо заполняла собой все вокруг, словно видела насквозь пробитую динамитом брешь в душе Ю Чонён. Если бы кто-нибудь спросил Момо, что она любит больше всего на свете, она бы на секунду задумалась, больше для важности и начала свой список с отца, капель росы на запотевшем стекле машины, бензиновых разводов в лужах и бесконечно тоскливых глаз Чонён, в которых тонули корабли, пропадали путники и взрывались кометы. Простая девчонка с третьей парты у окна, шумная, говорливая, учебник под мышкой, с вечной чернильной кляксой на носу. Чонён была тем самым, чего так не хватало в почти законченном цикле закономерностей Момо, той частью, что наконец закрывала двери на все замки, выпуская прочь сквозняки. Шел второй час, автобус погружался в беспросветную тоску, Чонён уже подумывала пешком уйти домой не дожидаясь никакой аварийной службы, когда хаотичная Хираи весело дернула ее за руку отрывая от нагретого места. — Пойдем, покажу тебе кое-что интересное. Чонён сердито прищурилась, кое- чего в списке ее дел тоже нет. — А точнее? Таинственно улыбнувшись, Момо прошептала: — Увидишь. Чем дальше они заходили в лесную чащу, тем, на удивление легче, Чонён себя чувствовала. Легкий дождь из шагающего на цыпочках угрожал превратиться в жуткий топчущийся ливень, отсыревший лес и пах и выглядел фантазийно ослепительно. Темнело. Хмурое небо становилось темно-фиолетовым, там, где еще оставались проблески солнца, мелькали апельсиновые всполохи. На все попытки выбить из несносной Хираи хоть слово Чонён получала лишь легкий хлопок по плечу, мол, все нормально, верь мне, и кажется, с каждой секундой Ю Чонён это нравилось все больше и больше. Было в этой глупости что-то иррациональное, не соответствующее так осточертевшим, расчерченным и не терпящим поправок планам выпускницы. Вся эта поездка была одним большим недоразумением, точно таким же, как блуждание по пустому и глухому лесу с Момо, которая наконец замерев у высокого дуба, показывала пальцем куда-то вдаль, в сторону неприступных скал. — Ты знала, что философия Курамы учит трем основным этическим принципам, начинающихся с любви, света и силы? — Чего? С чего? Ты хиппуешь что ли? Никогда бы не подумала. — Просто смотри, дурочка. — Три слова, сказанные в почти приказном тоне, полушепотом, туда, где заканчивалась зануда и бежала по венам потерянная девчонка, кажется, отпечатались на шее Чонён мелкой россыпью воздушных мурашек. Практически призрачная, абсолютно бесформенная дымка, карамельно-молочная, если так вообще можно сказать — вздувалась, как дорогой китайский шелк, скользила от скалы к скале, оставляя после себя на некогда лысых камнях, переливающиеся ленты фиолетовых цветков. На окончательно потемневшем небе скакали разноцветные всполохи, сливаясь в одно яркое зарево, укрывающее цветным покрывалом все вокруг. Чонён тяжело сглотнула и сжала ледяной ладошкой бесконечно теплую руку Хираи. Все вокруг казалось нереальным. — С тобой все хорошо? — Нет — Чонён потрясенно мотнула головой, во рту пересохли, кажется, все воды мирового океана.- Что за чертовщина такая? — Сила и свет в одном лице, не хватает только любви, но на это не все способны, тебе ли не знать? Чонён не понимает, не хочет знать, как глубоко под кожу прокралась Хираи, Ю Чонён любит только бабушку и старую, лысую, абсолютно безумную кошку, всё. Все остальное, выходящее за рамки объяснимого Ю знать не желает, выдумки глупых мистических программ. Светопреставление, физика, да что хотите и Хираи, источающая так давно потерянное тепло тоже просто глупая фантазия, нелепая юношеская влюбленность, правда. — Не верю. — А ты просто поверь, — Момо подалась вперед, встала на цыпочки и заглянула Чонён в глаза. — Не весь мир страшен, бывает и непредсказуемо красиво, чего ты вечно боишься? Зачем искать объяснение тому, что просто есть? Чонён невольно отступила назад и наконец заметила, какие чудесные у хулиганки Хираи глаза. Цвета спокойствия. Момо шепчет: — Ты когда-нибудь слышала песню про губы Молли? Нет, вот и молодец. Потому что губы трусишки Ю Чонён намного лучше какой-то призрачной Молли.