Fuimus

Дядя Боб уверенно вел нас по широкой тропе. Надо думать, тут когда-то проходил один из туристических маршрутов. И лучше бы это был он, а не свежий путь какой-то из многочисленных банд, наводнивших страну. За Бобом брела его дочь Саманта, приобняв за плечи все так же всхлипывающего Курта и скорбно потупившись, как на похоронах. Сразу за ними — Маргарет Хилл с малышкой Марси, своим единственным выжившим ребенком из четверых, и с ними рядом Лора, всегда там, как привязанная. Следом шел Тревис, изучая землю под ногами и даже не пытаясь смотреть по сторонам, будто один Боб должен отвечать за все, в том числе и за его безопасность. Впрочем, собранная и всегда спокойная Хелен, которая временами шутила, что ей следовало бы родиться мужчиной, и сейчас пыталась этому соответствовать, осматривая округу, насколько позволял кустарник по обеим сторонам тропы. Да еще Джефф, который вроде был полицейским раньше, делал то же самое. И я. Толку, правда, с того — даже скаутской подготовки у меня не было. Джесс осталась на той поляне. Вчера еще она там расстилала свои одеяла и негромко переговаривалась о чем-то с Куртом. Вчера еще она была. А сегодня — уже нет. Вот она, реальность нашего нового мира. Так просто, тихо и незаметно. Был человек — осталась кукла. Дэн тоже отстал. Он всегда отставал в таких случаях. А когда догонял, все старательно отводили глаза, будто хотели отделиться от того, что он делал. Лучше бы думали о том, зачем он это делал. Марк остался с ним: помочь закопать неглубокую могилу. В первое время, только выйдя из Сент-Луиса, мы еще пытались вести, а потом и нести заболевших, пичкали их всевозможными жаропонижающими, до последнего надеясь на внезапное чудо. Не все, конечно, но всегда ведь находятся те, кто верит, что законы природы перестанут действовать именно для них. Но мы просто теряли время, драгоценное время, которого теперь, возможно, не хватит кому-то из нас, еще здоровых. Может, одного дня, может, нескольких часов. Все, что мы слышали в радиоэфире: пока человек здоров, ему еще можно помочь. Заболевшим — уже нет. Спустя шесть сотен миль с небольшим и двадцать восемь умерших, из которых только семерых мы потеряли, случайно сталкиваясь с озверевшими от беззакония бандами, уже никто не требовал тащить с собой эти несчастные овощи, пустые оболочки больше не существующих людей. Мы не успели еще далеко уйти, когда наполненное пением птиц ясное утро разорвал выстрел. Курт вздрогнул и рванулся назад, но Саманта только крепче сжала руку на его плече. Дэн не стал ждать слишком долго. Оно и правильно: им с Марком еще нас догонять. К тому же все и так понимали, что произойдет там, позади. И пусть в первый раз многие были против, но, пройдя достаточно и насмотревшись всякого, согласились, что оставлять еще живое тело на потеху и поживу всем, кто его может найти, гораздо бесчеловечнее, чем подарить быструю смерть. Чистую и достойную, насколько она вообще может таковой быть. Это лучше, чем то, что сделают с этим телом, если найдут, звери. Четвероногие или двуногие. Безнаказанность и близость смерти обнажает в человеке истинную сущность, которая чаще всего ничем не лучше звериной. Через какое-то время я оглянулась на шум: Дэн и Марк догоняли нас размеренной трусцой. Марк занял свое место рядом с Тревисом, а Дэн миновал меня, идущую в самом хвосте неровной колонны, поравнялся с братом и забрал у него свой набитый под завязку походной рюкзак. Джефф, как всегда, заворчал что-то себе под нос, но Дэн только раздраженно отмахнулся и остановился, пропуская меня, явно пытаясь таким образом избежать разговора. Маневр не удался: Джефф развернулся и пошел к нему. — Не задерживайся, Малышка, — привычно бросил он мне. Я молча проглотила неприятное прозвище, которым, слава богу, никто, кроме него, не пользовался, хотя при моем росте оно само просилось на язык. Обошла его, не поднимая глаз, и послушно ускорила шаг, хоть и не видела в том никакого смысла. Учитывая как-то само собой определившиеся места в цепочке во время переходов, их грызня полушепотом всегда доставалась моим ушам. Неужели он думал, что сегодня я услышу что-то для себя новое? Все то же самое. — Почему ты, Дэн? — зашипел Джефф, старательно приглушая голос, чтобы остальные не услышали. Смешной. Будто все и так не знали, что его возмущает такое потребительское, по его мнению, отношение к брату. — Теперь у всех есть оружие. Все могут им пользоваться. Уж попасть в неподвижную мишень точно сможет каждый. Почему именно ты должен делать грязную работу?! Всегда ты! Во время таких разговоров Дэн предпочитал отмалчиваться, несмотря на то, что вообще был горазд поговорить, в отличие от своего довольно замкнутого брата. Тут они менялись ролями: головомойки Дэн сносил молча, позволяя Джеффу выпустить пар. Но сегодня не сдержался: — И это говоришь ты? Убить безоружного несопротивляющегося человека, пусть и так, считай, мертвого, могут не все. А жить с этим дальше — вообще единицы. Так, чтобы с катушек не слететь. Ну давай, скажи, кому ты это поручишь? Бобу, который отвечает за все и всех и должен быть в состоянии довести нас до цели? Маргарет, которая и так едва ли в себе после потери мужа и сыновей? Марку, которому я бы и оружие не доверил, будь моя воля? Ну же, кому? Может, вообще Марси пистолет вручить? — Есть еще Тревис и Хелен. Черт, да ты вспомни, как Хелен валила тех отморозков, у которых мы Лору отбили! Кстати, и Лора могла бы приносить хоть какую-то пользу, кроме бесконечного сюсюканья с мелкой. Насчет Лоры я даже согласилась. Странно другое: при всей своей любви к брату Джефф никогда не предлагал на роль вынужденного палача себя. И Дэн ни разу об этом даже не заикнулся. Словно знал что-то, делающее подобный расклад априори невозможным. — Тревис? Эта конторская крыса? А кто потом будет успокаивать его истерику? О женщинах я вообще промолчу. И будто ты не знаешь, что убить в пылу драки и пристрелить планомерно — это разные вещи. Кому ты пожелаешь кошмаров после такого? На это Джефф не нашел ответа и, недовольно пробубнив что-то вроде: «Я не желаю их тебе», ускорил шаги, возвращаясь на свое место. Да и что тут скажешь? Не все могут убивать. И еще меньше тех, кто может после этого остаться человеком. Не знаю, как ему это удавалось, но Дэн — мог. Спустя около двух десятков мертвецов на своей совести все еще мог. Не было в нем жестокости или замкнутой в вынужденные рамки морали животной ярости. Не было черствости даже.