Сердце (которого нет)

— Всё будет в порядке, — подавленно шепчет Говард, уткнувшись носом в изгиб её шеи. Пегги не отпихивает его, как положено скорбящей (вдове? подруге? женщине, потерявшей свою вторую половину?). Пегги мягко кладёт ладонь на его затылок (почти по-матерински), до крови прикусывает губу и пытается хоть на чёртову каплю поверить в его слова. Всё будет в порядке? Нет. Без Стива «в порядке» не существует, без Стива это бессмысленный набор звуков, который Говард повторяет снова и снова, словно это поможет что-то исправить; но они оба знают, что нет — не исправит. — Мы справимся, Говард, — твёрдым, привычно-стальным голосом обещает Пегги, чувствуя лишь пустоту внутри. Её слова такие же пустые, как и она сама; они лгут себе, лгут другим, улыбаются на публику (война выиграна, вроде как) — это не лечит. Пегги слышит, как на её коже (бархатистой, красивой коже) словами выжигают клеймо «шлюха» — единственная любовь великого Стивена Роджерса, женщина-солдат, (почти) легенда отдаёт себя гению-Старку, и этого толпа, безликая, беспощадная, не прощает ей. Она — символ, часть капитана Америка, красивой идеалистической картинки. Они забирают у неё сердце и вставляют красно-сине-белую стекляшку на его место. (стекло легко разбить, идиоты, гораздо легче, чем настоящее сердце) Говарду, наверно, л е г ч е. (у него сердце идёт в комплектации с пометкой «нет») С по-голивудски слепящей улыбкой Старк шлёт нахуй шумящую толпу, и Пегги болезненно, краешком губ улыбается. (гениев любят) (толпа — не исключение) (Пегги, наверно, тоже) * — Скажи, что эта формула не уничтожит мир, — лениво, больше по какой-то забытой привычке, чем из интереса, тянет Картер, уютно расположившись в дешёвом кресле из кожзама. Подвал-лаборатория-личный-кабинет Говарда пахнёт химическими реагентами, сыростью и почему-то парным молоком. — Вряд ли. Пока это напоминает рецепт шоколадного пирога, но, думаю, скоро я приду к альтернативным источникам энергии. Пегги улыбается уголком губ. Подвал Старка напоминает мини-вселенную — только его, личную. Место я-сбежал-от-мира-и-здесь-вы-меня-не-достанете. Пегги нравится концепция. Комната десять на десять метров, пара столов, (её) кресло, горы чертежей (законченных и не очень), пара работающих прототипов, реагенты, расставленные по холодильникам в дальнем углу, раковина, паутина под потолком и доска с коробкой мела — возникает ощущение, что ты находишься в голове Говарда Энтони Уолтера Старка. Пегги проводит здесь почти всё своё (до зевоты однообразное) свободное время и чувствует покой. (она слишком привыкает к полумраку, сырому воздуху и запаху парного молока) Говард ненавязчиво переносит работу над новыми проектами в подвал (дорогие полностью оснащённые лаборатории остаются на попечении учёных-на-побегушках) — он делает вид, что Пег тут совершенно, абсолютно ни при чём. Она (почти незаметно) улыбается и делает вид, что верит. (получается, честно говоря, ни черта не убедительно) К тишине подвала прибавляются уютные разговоры вполголоса и (почему-то не раздражающий) скрип мела. — Я люблю шоколадный пирог, — задумчиво, с какой-то странной тоской улыбается Пег, и сердце Говарда (которого нет) ноет (он списывает это на дрянной сырой климат подвала). Над ними четыре этажа концентрированной роскоши, но Картер сидит в дешёвом кресле, Говард пишет формулы на старой доске (которую давно пора выкинуть), а в воздухе пахнет парным молоком. (если бы Говард верил хоть во что-то, он бы назвал это раем) * — Тебе скучно, Пег. Говард говорит привычно вполголоса, мягко, но уверенно. (почти четыре гребанных месяца в раю — для такого как Старк и этого много) — Ты — полевой агент, Пег. Это, скорее всего, не лечится. Говард, наверно, не должен улыбаться, когда собственноручно толкает на опасную (смертельную) работу женщину, которую (возможно/кажется/видимо/скорее всего) любит. (Говарда, вроде как, тошнит от себя; отдать сердце (которого нет) Пегги Картер — худшая из глупостей, которые он совершал) Пегги в его голове всегда идёт с пометкой «принадлежит Стиву»; Пегги в его сердце (которого нет) всегда идёт с пометкой «самое важное». — Я тренируюсь два часа каждый день, и всё ещё способна сделать 107 отжиманий на одной руке. Говард с силой сжимает сердце (которого нет), стараясь сделать проявившиеся трещины незаметными. Ради любимых люди, вроде как, готовы на всё. — Завтра у тебя собеседование в Стратегическом Научном Резерве. Никто не узнает, что его устроил я, так что насчёт слухов можешь не беспокоиться. Пегги щурит глаза, поджимает губы, и в этой по-военному строгой женщине (в цветастом платье) Говард узнает солдата Картер. (в какую-то последнюю долю секунды он понимает, что совсем не хочет узнавать) — Ты прячешься в этом подвале как в бункере. Да, ты ходишь по дому, тренируешься, гуляешь, даже иногда помогаешь Джарвису с готовкой от скуки, хотя, если честно, готовить совсем не умеешь, но давай признаем — это отрицание, а не принятие. Пегги молчит, и он своим отрывисто-корявым почерком выводит на доске мелом два безжизненных, пустых слова. он мёртв Картер долго смотрит ему в глаза и, кажется, что-то ломает там, внутри. — Мне не было скучно, Говард. Есть тонкая разница между скукой и покоем. Она встаёт и уходит (и может ему кажется, но Пегги вроде как даёт ему минуту на то, чтобы догнать её). Но Старк лишь стоит и, кажется, всё ещё слышит на повторе цокот её низких каблуков о каменные ступени. (у него не хватит сил и на шаг — все жизненные ресурсы уходят на у-меня-нет-сердца-и-не-оно-сейчас-разбивается) Взгляд медленно скользит по чертежам, небрежно разбросанным на столах, и останавливается на помятой желтоватой бумажке с надписью «рецепт идеального шоколадного пирога». Она пустая, потому что Говард Старк — механик, учёный, гений; он не умеет готовить. (он видит в этом какой-то обреченный символизм) * Её вещи исчезают из его дома как-то до боли быстро. Собеседование, работа, новый статус «агент», съемная квартира — ей подходит эта сумбурная, нестабильная жизнь. Говард с каким-то безжизненным азартом целует красавиц с экранов, позирует камерам журналистов и просит Джарвиса (которого, кажется, от такой просьбы чуть обморок не хватил) переставить дешевое кресло из кожзама из подвала в гостиную. Инновационные изобретения, обложки лучших журналов и любовь Америки — ему это, кажется, подходит едва ли не лучше, чем ей форма военных. В конце концов у Говарда нет сердца. (и впервые он верит в эту чушь, потому что что-то похожее на его сердце мирно покоится в прикроватной тумбочке агента Картер)