Безымянный работник типографии

В типографии, как обычно, стоял невыносимый гул. Клацанье, кликанье и постукивание действовало на меня так же успокаивающе, как и перспектива начала третьей мировой. Нелепая шутка, согласен, впрочем, не лучше избитого каламбура про моржей и капусту. Еще с порога в голову мне ударил удушающий запах бумаги, чернил и дешевого растворимого кофе, что пили работники между перерывами, или даже во время работы, пачкая и без того желтые листы. Годы спустя мне казалось, что этот запах впитался не только в стены низенького неказистого здания на Каменке, но и проник под мою кожу, периодически пробуждая воспоминания о беспокойном прошлом, что так часто снится мне холодными ночами. В свой первый день я находился в непередаваемом ужасе от этого суетливого косяка печатных машинок вперемешку с нескончаемо грязными чашками, но вскоре ужас стал привычкой, обернулся азартом. Облупившаяся штукатурка со временем стала не такой уж угнетающей, отвратительный зеленый линолеум, мечта того сумасшедшего коммивояжера, которому не посчастливилось в один день постучаться ко мне в дверь, оказался, на удивление, одной из самых практичных вещей во всем помещении. Отлично скрывал пятна от глаз ленивой уборщицы. Я нигде больше не встречал таких занимательных, а оттого и приятных людей. Они больше походили на карикатуру, каким-то образом сошедшую с потрепанных страниц старой английской газеты, сохранившую это замечательное очарование второсортных шуток и неразгаданных кроссвордов. Стоило отметить, что порой я чувствовал себя частью живого оркестра Маяковского, трамбоном или, может, тубой, но никак не смычком. И сам того не замечая, я влился в этот чудесный поток клоунад, который некоторые люди величаво зовут коллективом. Город шумел, извивался, вертелся волчком вокруг такого непримечательного здания на узкой Каменке, оттого придавая ему этот романтический налет шарма, которому могли бы позавидовать здания самых великих архитекторов. Забавная, однако, выходит картина, если представить величавую Эйфелеву Башню, ревностно упрекающую старенькое здание Петьки Иванова за неумышленную кражу того одного человека, которого она не смогла пленить своими чарами. Несомненно, я останусь влюбленным в это место до конца своих дней.

***

— И это все?! — капризно проворчала лежащая на диване девушка. Ее легкое летнее платье в нелепо большой горошек все никак не хотело лежать так как надо, что вынуждало ее непрерывно разглаживать непослушные складки на юбке. Хотя нельзя сказать, что она точно знала как надо, просто нутром чуяла, что точно не так. — Это могло стать началом интересной истории, почему ты решила ее закончить, не дав даже шанса на нормальный конец? — Я без понятия, что ты имеешь в виду под нормальным концом. Зачем ты это надела? Тебе ведь неудобно, да и как-то непривычно тебя видеть в такой одежде, — убирая исписанные черновики куда-то в загроможденный мусором шкаф, пробубнила писательница, уходя от ответа. — Во-первых, сегодня жарко. Во-вторых, что хочу, то и ношу. А в-третьих, — заговорщицки улыбнулась она, и после, как ей казалось, интригующей паузы продолжила: — Тебе ведь нравится. — Да, нравится, — просто ответила она, запихивая весь мусор куда-то дальше в направлении Нарнии. — Ты мне всегда нравишься, что уж там. — Приятно, — расплылась в улыбке девушка, так премило напоминая собой солнечный лучик. — Ты не ответила на вопрос. — Какой вопрос? — просыпаясь от тихого созерцания пыли на полках, спросила она. Все же, они создавали крайне забавный контраст своей внешней несхожестью, но стоило познакомиться с ними поближе, как обнаруживались одинаковые повадки, манеры и вредные привычки, отточенные с первого дня их такого давнего знакомства. — Почему ты закончила историю на самом начале? — раздраженно всплеснула руками она. — Так это ведь не начало, а скорее середина. Начало было другим, настолько скучным и банальным, что не стоит его даже описывать. Хотя продолжать эту историю тоже не имеет смысла, ведь это был единственный занимательный момент в жизни этого персонажа. — Неужели все так грустно в его жизни! — Почему же, — продолжила она, подсев к своей приятельнице, — в его жизни было еще много чудесных, но крайне незанимательных, на мой взгляд, моментов. Он женился на прекрасной умной девушке, но они не сошлись характерами и развелись. У них было два ребенка, которых он очень любил. Они все отлично ладили, и, будучи уже дедушкой, ему довелось нянчиться со своими внуками. А в возрасте семидесяти трех лет он умер от старости. Честно говоря, я бы удавилась, если бы решила писать про это. Отчасти из-за лени, отчасти из-за скуки. — Но разве можно ограничить чью-либо жизнь одним маленьким отрывком? — удивленно смотря на собеседницу, спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — Впрочем, если даже это возможно, то я бы хотела, чтобы это было что-то вроде того, что ты написала. — Подхалимка, — улыбнулась в ответ поистине польщенная писательница чувствуя некоторую незаслуженность комплимента. — Пойдем куда-нибудь, здесь действительно жарко.