Не всё, что написано, правда.

Руби всегда тщательно готовилась ко сну: снять макияж, расчесать и заплести в косу длинные волосы, чтобы во сне не спутались, переодеться в пижаму, почистить безупречные крупные зубы - на самом деле, это всё занимало много времени, особенно волосы. Волчица всегда занималась ими в последнюю очередь. Вот и сейчас, мрачно и устало глядя своему отражению в глаза, она лениво расчёсывала чёрные, гладкие пряди. «Какая ты жалкая», — говорило отражение. — Да ты не лучше, — отвечала ему Руби. /// Звякнул колокольчик, сообщая о новом посетителе, которого никто ещё ни разу не видел в этом кафе. Оглядывая всё с любопытством новорожденного, милая, миниатюрная девушка, неуловимо прикасаясь к некоторым вещам, кажущимся ей наиболее интересными, заняла пустующий столик, коих, благо, в такое время дня было в избытке. Руби привлёк странный запах, который принесла с собой незнакомка: запах антикварной лавки, книг, розовой воды и, въедавшийся в кожу и волосы годами, запах хлора и таблеток - противный больничный, но истлевающий, неразличимый для обычных людей. Очень странные сочетания. Руби, выполняя свою привычную работу, подошла к столику и, дружелюбно улыбнувшись, протянула меню: — Как только определитесь с заказом, зовите. — Пинту пива, пожалуйста, — выпалила девушка и пристыженно отвела взгляд. Руби удивилась, даже бровь поползла вверх, но это выглядело так комично: симпатичная леди, в синем платье по фигуре, с довольно благородными и немного детскими чертами лица, просила пинту пива. — Это не моё дело, конечно, но, должно быть, вам очень плохо, раз вы решили начать день с пива. Маленькое лицо посетительницы зарделось. — Давайте, я для начала принесу вам чай со льдом? А дальше уже решите… Чай за мой счёт, конечно! Отчего Руби захотелось влезть в душу незнакомой странной особе - ей самой было непонятно, что-то цеплял в душе этот взгляд прозрачных голубых глаз, и вблизи эти странные запахи, казалось, ткут замысловатый ковёр, ловящий её волчье сердце в непонятные, точнее, давно забытые, сети. Теперь она уловила ещё один запах — невинность. \\\ Руби нежно провела ладонью по собственному животу - она знала, что красива в своём человеческом обличье, это подтверждали похотливые взгляды мужчин и завистливые - женщин. Но что толку в красоте, когда её не ценит тот, кого ты любишь? Волчица грустно посмотрела в глаза своему отражению и, горько ему ухмыльнувшись, покинула, отдаваясь во власть холодного постельного белья. Нужно поспать, нельзя давать себе так часто разводить сопли. Но от нахлынувших воспоминаний в душе больно потянуло, как в голодном желудке, хотелось завыть от тоски или заплакать, или… Она часто так делала в последнее время, чтобы утолить своё внезапно нахлынувшее желание, это казалось ужасным после исполнения, но во время жажды - ничто не могло остановить. Её тонкие пальцы скользнули снова вниз по животу, ныряя под резинку пижамных штанов и трусиков, еле дотрагиваясь до жёстких завитков; притаились, ощутив обильную горячую влагу под собой, и медленно задвигались, контролируемые одним желанием — поскорее дать хозяйке разрядку и спасительный сон. \\\ — Это был третий бокал… Вам не станет худо? Руби обеспокоенно вглядывалась в совершенно восхищённые эмоции на лице юной посетительницы. — Нет! Просто… Это так вкусно! Никогда раньше не пробовала! «Никогда за двадцать восемь лет, проведённых в Сторибруке? Как странно. Да она вся странная. И красивая. И милая…» — Я вас здесь раньше не видела, — Руби мучительно старалась отогнать свои чувства, возникающие от взгляда на эту эмоциональную леди, и всё пыталась придумать объяснения такому её внезапному появлению и этим не совсем сочетающимся запахам. Девушке было не меньше восемнадцати, плюс двадцать восемь лет в Сторибруке… И девственница? Имеющая какое-то отношение к Голду, книгам и больнице. — Да… Я… Жила взаперти, до недавнего времени. Руби приняла это как приглашение к разговору и бесцеремонно присела напротив. — Догадываюсь. Развод? — Ляпнула она, надеясь, что красавица расскажет ей настоящую историю на такую нелепую «догадку», но та задумалась и утвердительно кивнула. — Да, похоже, всё к тому идёт. У Руби всё спуталось, эта девушка не могла быть замужней, точно - запах невинности и отсутствие кольца на пальце красноречиво об этом говорили. Но подозрительно яркий запах Голда, будто он обнимал её сегодня с утра… Что-то здесь было не так, ответы давались, но вопросов становилось только больше. — Вам есть, где остановиться? Родственники, друзья? Руби сама удивилась, как заботливо прозвучал её голос, врунишка помотала головой. — Я не уверена… Разыскиваю. Но пока из родных никого. — Хотите, бабушка вас тут поселит? Тёмные бровки встали домиком: — А можно? Согласный кивок. — Ох… — Прекрасная незнакомка задыхалась, подбирая слова. — Не знаю даже, как благодарить… — Руби. — Белль. \\\ — Белль… Выдохнула Руби, выгибаясь в пояснице, проникая в себя глубже. Белль. Сладкое и болезненное одновременно имя, оно таяло во рту как марципан, оставляя такое же, чуть горьковатое, послевкусие. Белль. Ласковое слово-цветок, с нежным ароматом и незаметными шипами. Руби легонько постанывала, сминала простыни, то зарывалась в подушку, то, наоборот, хватала воздух ртом. Оставалось совсем чуть-чуть до забытья в сладком безумии… — Белль!.. \\\ В тот же день Руби узнала всё, и все вопросы исчерпались. Пришёл совершенно разбитый Голд и просил помощи. Совершенно не хотелось помогать, но что-то подсказало, что Белль этого бы хотела. Её запах на шали сильнее врезался в мозг, точнее, в ту его часть, где хранятся все запахи, что мы помним и любим до конца жизни, где-то между бабушкиной выпечкой по утрам и первым поцелуем в свежескошенном поле. А потом… Незабываемые дни, которые не выжечь из памяти никакими проклятьями. Они виделись каждый день; Руби готовила и подавала Белль завтрак, прежде чем та уходила на новую работу, рассказывая попутно, что это такое, и как это лучше есть, а та с энтузиазмом слушала и уплетала, восхищённо расхваливая. Руби стали бесить её женственные формы, и она стала прятать их под бесформенными рубашками, которые, как назло, ничуть не меньше подчёркивали её сексуальность. Но самым главным была потребность Белль в общении. Несмотря на то, что ей отвели отдельную комнату, красавица каждый вечер проводила в комнате Руби, разговаривая с ней и делясь своими эмоциями и происшествиями. Злило, когда Белль начинала рассказывать про Голда, как она его любит, про их прошлое и настоящее, надежды на «светлое» будущее. Но это всё стоило вытерпеть, чтобы потом заснуть с этой болтушкой в обнимку на своей кровати. Белль очень любит закусывать нижнюю губу. Это так мило, интересно, Голду это тоже нравится? А потом она всё забыла. Это было ужасно. Ужаснее ничего нельзя было придумать: быть подругами - было так мало, но только потеряв эту незначительную связь, Руби поняла, как много на самом деле имела. Она, как и Голд, старалась проводить с больной как можно больше времени - всё свободное от работы, но стараясь не пересекаться с этим Тёмным ублюдком. Если бы не он, Белль бы не пострадала! Если бы Голд не был ключом к «выздоровлению» красавицы, Руби уже давно бы проверила, какого цвета и вкуса у него потроха, и плевать на бессмертие, он должен был поплатиться за свой проступок! Но он был так разбит, и было совершенно ясно, что страдает не меньше; так что Руби с горькой усмешкой подмечала, что Голд и так расплачивается каждый день, и это лучше какой-то трёпки от оборотня. Но это было не худшее. Когда появилась Лейси, Руби готова была взять все свои слова - про отсутствие дружеской связи - обратно. Эта чертовка была полной противоположностью милой, воспитанной Белль, носила чертовски откровенные наряды и позволяла себе такое, что шерсть вставала дыбом. От неё стало пахнуть алкоголем, Голдом и развратом. Запах невинности покинул её, в этот день Руби была сама не своя, она видела, как телом её любимой управляет какой-то неведомый демон, и она сама ничем не может помочь, а этот маг наслаждается новой ипостасью своей «истинной любви»! Умереть было бы не так больно, как видеть Лейси, разрушающую всё то, что волчица любила в Белль. К тому же, эта чертовка воспринимала сексуальную Руби как соперницу, и не скрывала своей неприязни; самые невыносимые дни! \\\ Руби заметалась на подушке, закусила её; рука задёргалась быстрее, тело выгнулось, дрожа в невыносимо-сладкой агонии, и утробный рык, переходящий в скулёж, утонул в многострадальной подушке. Вот и всё. Сейчас прореветься и уснуть, как, впрочем, и всегда - чёртовы эмоции. Раздался стук. Руби мгновенно утёрла слёзы о подушку и подскочила открывать. Так поздно могла зайти только бабуля - не самый, надо сказать, подходящий момент. Но руки безвольно упали вдоль туловища, и ругательства застряли в глотке. На пороге стояла Белль. — Привет. Я извиниться пришла. То, что это Белль, помогло догадаться синее платье; для Лейси это монашеский наряд: грудь и спина закрыты, длина чуть выше колена. На глаза навернулись предательские слёзы: — Белль! Волчица чуть не задушила объятиями так внезапно вернувшуюся к ней возлюбленную, даже резкий запах Голда, и не полностью выветрившийся - алкоголя, не смог вызвать отвращения. К первому Руби привыкла, а второй выдохнется. — Как я соскучилась! — Причитала она, не сдерживая катящихся слёз и счастливой улыбки. — Проходи, проходи скорее! Не стой в дверях! — Мне ужасно неловко… Память вернулась, и всё было так сумбурно… — Красавица скинула лёгкое синее пальто. — Румпель уплыл, мне не хотелось оставаться одной в его доме сегодня, к тому же, я помню что должна очень за многое извиниться… Можно остаться с ночёвкой? Руби не верила такому внезапному счастью, если это сон, то она не хочет просыпаться! — Что за вопросы? Конечно! /// Как приятно было зарываться носом в эти упругие, каштановые локоны, щекотать её своим резким, волчьим дыханием, чувствовать, как тонкие пальчики зарываются в густую шерсть… Превращаясь в волка можно было позволить себе гораздо больше. Например, облизать лицо и ладошки Белль и вызвать у неё этим смех. Быть волком было выгоднее, чем человеком, волк - лишь животное, со своими повадками, привычками, инстинктами. То, что мило для животного, очень странным назовут для человека. Белль любила играть с волчицей, и Руби этим бессовестно пользовалась. \\\ Сейчас казалось, что, как и в волчье время, можно всё. Белль наговорилась до усталости в языке и только временами выдавала какие-то сонные фразы. Подруги болтали не меньше двух часов, и опять всё про Голда. Ну и ладно - Руби готова с ним делить их маленькую принцессу, даже если её доля ничтожно мала. Она крепко прижала любимую к себе, засыпая с ней, как с плюшевым медведем, в обнимку. — Руби, ты, правда, меня любишь? Сон как рукой сняло, ладони вмиг взмокли, и сердце предательски застучало так, что было слышно, как оно пытается вырваться наружу. Волчица облизнула пересохшие губы, непривычно бледные без помады. — Когда ты догадалась? Красавица пожала плечами. — Румпель сегодня сказал. Чёртов Тёмный, видел её насквозь! А как иначе, только слепой или невинный, какой была Белль, не увидит того, что твою женщину кто-то тоже записал в своём сердце как возлюбленную. Мысли путались, и Руби не знала, что сказать. А сказать, возможно, надо было… — Я ведь тоже тебя люблю, — Белль сжала ладошкой ладонь Руби, лежащую перед ней. — Но не так, как ты меня. Как подругу. Ты была первая, с кем я познакомилась здесь, первая, кто предложил мне помощь. Ты очень хорошая и добрая, я очень тебя люблю, и мне страшно тебя потерять. — Ясно, — ответила Руби, не найдя других ответов. И сердце, ухнув резко в последний раз, восстановило свой ритм и снова тягостно заныло. — Ну и хорошо. У тебя ведь есть Голд. То есть Румпель. — Да, — улыбнулась Белль сама себе. — Не волнуйся, это пройдёт, твои чувства. Я читала. Спокойной ночи. — Спокойной… — Прошептала Руби, и перед тем, как уснуть, почему-то подумала: «Не всё, что написано, правда».