Удавка

      После того, как Аяно узнала правду о Таро, прошло пару месяцев. Изменилось ли что-нибудь за это время? Пожалуй, не сильно. В школе никто ничего не подозревал, они оба уж слишком великолепно играли свои роли — он притворялся робким и застенчивым юношей, она притворялась примерной девочкой. Изменились только их отношения. Она превратилась в его личную игрушку, с которой он развлекался без зазрения совести во всех смыслах. Ради него она была готова на всё, и он с удовольствием этим пользовался. Поначалу, он был осторожен. Напрямую никогда с ней не связывался, предпочитая использовать для этого смс или Инфо-чан. Но потом он вошёл во вкус, укрепился в своём чувстве власти и стал всё чаще и чаще обращаться к ней. Поначалу, она решала его мелкие проблемы. Разбиралась с обидчиками, доставляла то, что просил. Даже какие-то банальные вещи, вроде домашнего задания или уборки, он поручал ей. Так было поначалу. Пока он не захотел большего. Её девственность. Её тело. Всё её естество, зависимое от него, как от наркотика.       Их первый раз не был чем-то особенным. Он овладел ею, быстро кончил и так же быстро ретировался, чтобы никто ничего не заподозрил. Она быстро забыла о событиях того дня, потому что впереди её ждало большее. Из раза в раз, изо дня в день, Ямада открывался перед ней всё больше, показывая свою извращённую садистскую сущность. Секс становился изощрённее, он пресытился обычными ласками. Он осваивал для себя все возможные прелести секса, и его подопытным кроликом была Аяно. В очередной раз, после занятий, он ей слегка заметно кивнул и неуловимо шевельнул пальцами, показывая «4». По выученному за столько дней шифру она поняла, что он будет ждать её в четыре часа в школьной подсобке, ставшей их местом для игр.       Она задержалась ровно на шесть минут — назойливая учительница задержала её, что-то объясняя по теме — и он уже ждал её, сидя на специально вытащенном для их игр столе из груды таких же. — Ты опоздала. — холодно произнёс он, вставая. Она подошла, зная, что сейчас будет за это наказана. Лёгкий удар наотмашь по лицу. Еле ощутимый, для затравки, чтобы знала, кто её хозяин. Он ещё успеет помучить её, поэтому не надо, не надо торопиться. Она кожей чувствует его взгляд. Властный, леденящий душу и странно возбуждающий её. Осознание принадлежности именно ему будоражит её. Она знает, что будет дальше, и стягивает с себя форму. Остаётся только в чёрном, как их души, белье. Он довольно ухмыляется. Доля секунды — и она покорно стоит перед ним на коленях, пока он стягивает с себя штаны. Он уже возбуждён, и его горячий член упёрся ей в губы. Ей надлежит хорошенько поласкать его, как следует поработать язычком, что она и делает. Проводит языком от головки до основания, старается взять его в рот полностью, помогает в ласках руками, но ему этого мало. Он накручивает её черные волосы себе на руку, притягивая её голову ближе, и рывком загоняет свой член ей по горло. — Давай, шлюшка. Возьми его глубже. — блаженно шипит он, пока она, сдерживая рвотные позывы, пытается справиться с этим. Он немного помогает ей в этом, делая резкие рывки её головой и цепляясь за её волосы. Непроизвольный стон слетает с губ. — У тебя всё лучше получается. — небрежно замечает он, отталкивая её одним сильным движением, и снова ухмыляется. — Может, тебе даже когда-нибудь удастся удовлетворить меня минетом… Она лежит на животе на полу и пытается отдышаться. — Мне жаль… Сенпай… Прошу Вас… — еле слышно мямлит она, и он мерзко улыбается от такой картины. Она лежит на животе. Он наклоняется над ней, сняв пиджак и опёршись на все четыре конечности. Ей некуда бежать. — Тебе придётся заслужить прощение, сучка. — похотливо шепчет он ей на ухо, заламывая руку за спину, и она едва может дышать от боли. — Поднимись на четвереньки. Сейчас же. Сделай уже хоть что-нибудь полезное. В таком положении это было трудно, но она смогла. Её задница упёрлась в его бёдра, а сама она постаралась опереться на свободную руку. Он смеётся от пьянящего чувства могущества. Небрежно проведя пальцами по влажным трусикам, заставляя её стонать, он резко оттягивает их в сторону, разрывая тонкую ткань и освобождая себе путь. То, что только что было её бельём, безвольно повисает на одном бедре. Он отпускает её руку, и она с трудом удерживается в коленно-локтевой позе, когда он внезапно затягивает на её шее свой ремень. — Знаешь, чего я сейчас хочу? — хрипло спрашивает он, наматывая конец ремня себе на руку и этим заставляя её поднять голову. — Я хочу отыметь тебя в задницу. Прямо так, без смазки. Ты ведь хочешь этого, мразь? Она пытается ответить, но не может. Лишь слабые звуки — вот и всё, что она может издать из-за затянутой на шее удавки. — Будем считать, что это значит «да». — шепчет он, отпуская хватку и давая ей немного воздуха. Одна его рука на её бедрах, крепко удерживая её от побега. Вторая — на члене, который он направил прямо в её так и не разработанный до конца анус. Он вошёл до конца — глубоко и грубо, до самых яиц. Её рот кривится от боли, на глаза наворачиваются на слёзы, но она лишь беззвучно шепчет его имя. Он же с наслаждением прикрыл глаза и судорожно вздохнул от фантастического чувства тугой плоти вокруг члена, лишь слегка смазанной кровью. Лёгкий стон, и он начинает быстро работать бёдрами, вбиваясь в неё как можно глубже, как можно грубее, доставляя этим себе безумное удовольствие. Она подстраивается под его ритм, движется ему под стать, хоть и чувствует, как пылает от боли кожа и как горят лёгкие от недостатка кислорода от оставшегося на шее ремня. Он рычит и звонко шлёпает её по заднице несколько раз. Как можно больнее, чтобы на бёдрах остались синяки и чтобы кожа расцвела красными узорами. Как можно громче, чтобы эхо раздавалось по комнате и чтобы она понимала, кто её господин. Он жёстко имеет её, наслаждаясь этим, но ему этого мало. Мало её хрипа, мало шлепков плоти о плоть, мало ощущений. Он выходит из неё и сильным движением переворачивает на спину. Она пытается отдышаться. Он облизывает губы, наслаждаясь её видом: раздвинув ноги, в одном лифчике и с жалкими остатками трусиков на одной ноге, с ремнём на шее, она прикрыла глаза одной рукой и громко дышит, раскрыв от бессилия рот. Его заводит её беспомощность, её тотальное подчинение ему, и он решительно задирает её ноги к потолку. — Ну, шлюшка, теперь держись. — мимолётом выскальзывает у него, пока он упирается членом в её влажное влагалище. Очередной рваный толчок, и он так глубоко внутри. Она выгибается и стонет, за что получает весьма ощутимую пощёчину. Его рука на её горле, там, где ремень затянут, как ошейник. Он душит её, пока трахает, и свет почти меркнет перед ней, но в последний момент он убирает руку. И снова. И снова. Он тонко чувствует каждый момент, а потом переключается на её грудь, шлёпая каждую по очереди и грубо сжимая соски. Она постоянно подаётся ему навстречу, пока он впивается в её тонкое тело. Она выгибается под каждым его толчком, пока он насилует её в своё удовольствие. Она млеет от мысли, что это его руки так играют с её грудью, что это его тяжёлое дыхание она слышит над собой, что это его член так глубоко в ней. Боль для неё воспринимается как долгожданная награда за ожидание и за каждое совершённое ради него убийство. Время, кажется, не существует больше. Есть только она и он. Есть только эта дикая, пленяющая, первобытная страсть. Еще несколько резких движений, и он выходит из неё, только чтобы кончить. Кончить на эту юную, не до конца сформированную грудь, на её упругий живот, на её истерзанную киску. Немного отдышавшись, он вытирает её формой свой член, одевается, и уходит, что-то равнодушно бросив напоследок, пока она всё лежит на этом полу. На её шее остался забытый ремень. Он всё ещё давит на её тонкую шею, не давая дышать, напоминая этим её любовь — болезненную, странную, такую приятную любовь. Она ещё немного лежит на полу, пытаясь прийти в себя. Каждый раз, когда они трахались, оставлял в её сознании какую-то странную борозду, словно напоминание, чья она собственность. Позже она встанет, придёт в себя, оденется и покинет школу, как ни в чём не бывало. Но ночью она снова будет фантазировать о нём, прокручивая раз за разом в памяти моменты сегодняшней игры. Она будет мечтать о нём, и будет в очередной раз убеждаться в том, что она его. И завтра, и послезавтра, и ещё много раз он будет насиловать её, истязать её тело и упиваться её болью. Ей уже всё равно — пока счастлив сенпай, счастлива и она. Её из без того изощрённые понятия морали и нравственности были окончательны стёрты. Она отдала этому человеку всю себя, и она уже не сможет жить без него. Это её счастье. Наивное, бессмысленное, абсолютно уничтожающее её. И ей это нравилось. Она была зависима. Он этим пользовался. Все счастливы. Не так ли?