Пара глубоких вдохов

– Ты знаешь, который час? – вместо приветствия спросил Вэйлон, вскакивая на ноги. Майлз, уже давно заметивший его, даже не прибавил шагу. Он неторопливо подошел к каменному бортику фонтана, у которого они условились встретиться, и остановился напротив Вэйлона. Его губы улыбались, но со скрытыми темными стеклами солнцезащитных очков глазами, угадать, как он сейчас себя поведет, было трудно. – Половина четвертого, Парк. И я говорил тебе уже не раз, приобрети себе часы. Отличная, знаешь ли, штука. Он вынул руки из карманов своей до колик пижонской кожаной куртки, которая одновременно вызывала у Вэйлона, от природы совершенно не завистливого и скромного человека, жгущее ощущение собственной несостоятельности наполовину с не менее жгучим желанием измять пальцами мягкую кожу этой куртки, во время быстрого и жаркого секса где-нибудь, ну, в особом месте, при особых, так сказать, обстоятельствах. Майлз же, будто догадываясь о причиняемом дискомфорте, неспешно оттянул манжет рукава куртки, немного наиграно выставил вперед руку, зажатую в кулак, и продемонстрировал запястье, схваченное ремешком его любимых часов. Вообще-то, и единственных, оттого любимых несколько чересчур. – Швейцарские качество и точность. И не надо ждать каждый раз меня, чтобы спросить, который час. Вэйлон прикрыл глаза и глубоко вдохнул. Хотя бы три глубоких вдоха подряд должны были подействовать умаляюще на его растущее желание сделать Майлзу больно в прямом смысле. Так во всяком случае, его убеждал Тейлор, обзаведшийся какой-то подружкой-буддисткой. Девчонка была еще той штучкой: оторванный от всего, что хотя бы с натяжкой можно было бы назвать духовностью и здоровым образом жизни, Тейлор под ее влиянием менялся на глазах. Нет, его каменные от грязи носки по-прежнему оказывались на чужой половине комнаты, распространяя жуткую вонь из-под кровати Вэйлона, а все пытающиеся пристроиться в персональное кресло Тейлора все так же попадали в черные списки на посещение их комнаты. Однако теперь в речи чудаковатого соседа все чаще стали проскальзывать советы по обретению душевного равновесия; коробки с недоеденной пиццей и китайской лапшой начали заменяться упаковками каких-то пустивших корни злаков; а привычные банки с колой или пивом вообще исчезли под натиском новеньких тамблеров, (до встречи с Майлзом Вэйлон называл такие "стакан с крышкой"), наполненные мутной зеленой жижей, больше похожей на разведенные в скисшем молоке порошки для похудания из магазина на диване. Парк не выносил, кажется, Синтию, и мечтал только, чтобы та прорастающая хрень пустила свои корни посильнее и прикончила бы ее во сне. Но, черт бы с ним, с Тейлором. Рано или поздно он придет в норму и снова станет "своим парнем". А вот что делать с Майлзом Апшером, к которому "рано" нельзя было применить ни в каком контексте: придти вовремя, к примеру, он был просто физически не способен. Впрочем, как и не мог не отпускать идиотских замечаний, которые, даже при всей своей издевательской бестактности, казались иногда проявлением заботы, оттого заставляли Парка испытывать весьма сложную палитру эмоций. – Майлз, ты прекрасно знаешь, что часы – последнее, что мне сейчас нужно, – устало отозвался Вэйлон. Они начали этот разговор по меньшей мере раз семь за последние два месяца. – Наручные часы – это классика! – доверительно сообщил Майлз, закидывая руку ему на плечо. Шеей Вэйлон почувствовал нагретую солнцем кожу куртки, а ноздри заполнил терпкий и хвойный запах одеколона Майлза. Идеально отполированное стекло циферблата оказалось в непозволительной близости от глаз Вэйлона, ловя солнечные лучи и ослепляя. Может, сделать шесть вздохов? Шесть, кажется, его счастливое число. – За окном 21 век, и твоя классика за восемь тысяч баксов – чистый выпендреж. Особенно на фоне, скажем, моей неоплаченной страховки. Вэйлон осторожно скосил глаза и присмотрелся к вставке с миниатюрной луной, показывающей фазу этого небесного светила. На хрена Майлзу знать лунную фазу вообще? – Это подарок отца, Парк, и деньги тут не причем. Вэйлон пожал плечами. Конечно, тут он не спорил. Подарок члена семьи – святое. Но ведь речь шла не об этом, и Апшер наверняка все понимал. Так что упоминание семьи было чем-то похожим на запрещенный прием, уже не раз применявшийся в тех случаях, когда между ними начинались споры о нужности той или иной вещи. Почему Майлз, будущий журналист, не прибегал к более убедительным и продуманным аргументам, понять было трудно. В любом случае, обладатель этой точной и качественной классики, в очередной раз безбожно опоздал больше, чем на полчаса, и теперь, разумеется, ни в какое кино они не успевали. – Ну так что, мы идем? Или еще пожаримся на солнышке? – Никто не заставлял тебя надевать кожанку в такую погоду, – хмуро отозвался Вэйлон, подбирая свой рюкзак. Он отряхнул его от незначительных капель воды, которые, судя по всему, принесло ветром от фонтана. – Мы же вроде в кино собирались. Зачем тебе рюкзак? – В отличие от тебя, Майлз, двадцать минут назад вылезшего из кровати, утром я был на занятиях. И не хотел терять время, делая крюк к своему корпусу. – Минуточку, Парк. Ты меня вот сейчас почти оскорбил. Вот это, – он указал на свою как всегда безупречную прическу, гладкие щеки и, судя по всему, на прикид в целом, – за двадцать минут не делается. Вэйлон не по наслышке был знаком с его привычками собираться по часу. Майлз всегда подходил к вопросу выхода наружу тщательнейшим образом. Поэтому, он промолчал, сощурившись на солнце. Темных очков у него не было с тех пор, как их раздавил зад Тейлора. – Так что с кино? – На тот сеанс, на который хотел я, мы уже опоздали. – Тогда пойдем на другой? Если не та же лента, все равно. Не в фильме же суть, верно? Что-нибудь подберем. Майлз приподнял очки и заглянул Вэйлону в глаза. Сочетание улыбки, близости и вообще того, что этот чертов Апшер будто учился обаянию у самого сатаны, не оставляло никакой возможности сердиться и что-то возражать. – Господи, Майлз. Пойдем уже хоть на что-то! Парк мотнул головой в весьма неубедительной попытке осмотреться и тут же поцеловал Апшера в губы. Пользуясь замешательством, всегда охватывающим того в общественных местах при подобных выходках, – а на площади кампуса вокруг фонтана всегда ошивались толпы студентов, – Вэйлон позволил себе еще и ухватить Майлза за бедро. Порозовевшие уши были лучшим подтверждением, что вечер только начался, а он делал все как надо. Парк с тоской смотрел на экран, едва вникая в происходящее. Не менее тоскливые, чем его, или встревоженные, как у Майлза, напряженно следившего за сюжетом, лица персонажей заставляли крутиться на месте, гадая только, когда же все закончится и можно будет выйти на улицу, поесть чего-нибудь, прогуляться и завалиться наконец спать. Парк мечтал выспаться всю неделю и предвкушал эту часть уходящего дня особенно сильно. Конечно, сидящий рядом Майлз Апшер снижал его шансы лечь сразу и быстро, и именно спать. Но мистер Крутая Кожанка, или мистер Офигенные Носки, которые удалось разглядеть, когда Майлз после особо напряженной, судя по звукам и крикам, сцены, расслаблено сполз в своем кресле и закинул ноги на спинку перед собой. В синеватом свете от экрана с цветом можно было ошибиться, но он был уверен, что носки у Апшера сегодня зеленые. Зеленые как свежая трава у них на газонах кампуса, зеленая, как пластиковые бока игрушечного трицератопса Спайки, зеленая, как начинка из шпината для равиоли, которые иногда готовила тетя Бэт. В любом случае, носки были явно круче этого фильма про грустных неудачников, пытающихся решить глобальные проблемы всего мира. Вэйлон был не прочь задуматься на подобные темы, но вот фильмы, так или иначе затрагивающие тему конца света, он откровенно недолюбливал. Необратимая угроза человечеству, чаще всего придуманная сценаристами не иначе, как по дикой накурке, вызывала в нем и скуку, и раздражение одновременно. Сидящий рядом Майлз Апшер, увлеченный всей этой сомнительной мутью, был единственным, что останавливало Вэйлона от того, чтобы либо уйти, либо заснуть. Хотя заснуть мешало не только его присутствие, но и выведенные на максимум звуки даже обычного дыхания персонажей на экране. В фильме все бегали, шуршали бумагами, говорили, вздыхали с таким шумом, будто делали это прямо у тебя в ушной раковине. Что уж говорить о каких-то взрывах и криках, когда-то кому-то было больно. Даже не особо следящий за развитием действия Вэйлон чувствовал, что дело к финалу никак не идет. Время на часах Майлза будто остановилось: Парк уже дважды хватал его за запястье, чтобы проверить, сколько еще осталось. Майлз каждый раз чуть напрягался от его прикосновения, но внимательности к фильму не терял. Зато терял Вэйлон, и не столько и без того отсутствующее внимание, сколько свое терпение. Они не виделись чуть ли не с прошлых выходных, и это, с учетом надвигающихся контрольных и экзаменов, было вполне объяснимо. Но даже понимание причин их редких встреч не заставляли Вэйлона скучать меньше. Майлз крепко вписался в его жизнь и при отсутствии даже в несколько дней, делал ее чуть менее выносимой. Вэйлон жалел, что вообще выдвинул идею с кино – он совсем не хотел дурацкий фильм, а хотел обсудить какую-нибудь повседневную ерунду за пиццей, а потом завалиться в кровать. И при этом даже не нужно жарко лапать Майлза за его великолепный зад. Достаточно просто сгрести в охапку сопротивляющееся тело и вырубиться до самого утра. Парк обреченно взъерошил волосы, мельком пересекаясь взглядом с абсолютно потерянным и совершенно грустным главным героем на экране, обещающем своему малолетнему сынишке, что все будет хорошо. Чем-то этот парень сейчас напомнил его же самого. Вэйлон в очередной раз тронул руку Майлза, проверяя время: до конца фильма еще час. Под звуки искореженного металла слетевшего с рельс поезда, Вэйлон попробовал положить ладонь на колено Майлза. Тот едва скосил на него глаза. – Что-то надо? – спросил он, когда пальцы Вэйлона нашли задуманную дизайнером модную дырку в области колена. Честно говоря, эти джинсы восхищали Вэйлона, не склонного к особым восторгам по поводу одежду, по крайней мере тем, что, во-первых, обтягивали ноги Апшера, а, во-вторых, были единственными с дырками. Обычно Майлз предпочитал самые обычные темно-синие джинсы, без каких-либо изысков, будь то дырки, высветления, дополнительные карманы или заклепки. Его шкаф был заполнен консервативными и самодостаточными шмотками, которые на нем смотрели как на подиумной модели, а на Вэйлоне в лучшем случае как на манекене. Осторожный вопрос, это еще не сопротивление, и Вэйлон расплылся в невидимой улыбке. Апшер снова повернулся к экрану, а он прижался губами к его шее, чуть ниже мочки уха. Даже в шуме фильма он понял, что на этот раз Майлз зашипел и забормотал свои просьбы "не отвлекать" и "здесь же люди". Можно было бы легко перестать и дать досмотреть ему фильм. Потому что поприставать к Апшеру в приятной полутьме зала было не столь важным и вовсе не обязательным. Просто Вэйлон действительно соскучился, а получить очередное доказательство, что кое-кто с инициалами А.М. тут любил приукрасить, пообещать и стушеваться, было не лишним. Хорошо еще, что так случалось по большей части только если они были не наедине. Но даже с ним вдвоем Майлзу потребовалось какое-то время, чтобы перестать так безбожно соблазнять, а потом пресекать все попытки перейти к серьезным вещам. Сейчас, когда этап непонятной буксовки был пройден, Вэйлона только забавляло его смущение, и подталкивало начать дразнить Майлза самому, чтобы поставить его на свое место. Вэйлон не собирался прекращать свои беззастенчивые прикосновения к чужим ногам, коленям, запястьям и шее. Окончательно отвернувшись от экрана, он старался не закрывать своей лохматой головой Майлзу обзор, но при этом и не собирался бросать, в общем-то, пока безобидное занятие. Старшеклассники, и те сильнее обжимаются на задних рядах, чем они. А точнее, чем он, Вэйлон, пытался обжимать Майлза прямо сейчас, пока диктор из новостей передавала с напряженным видом и скорбным голосом количество погибших в туннеле. Майлз сделал еще одно замечание, но на этом свое сопротивление окончательно прекратил. Когда рука Вэйлона поползла по краю его пояса, а пальцы задели пуговицу на рубашке где-то в районе живота, он вообще сполз в своем кресле чуть ниже и даже как-то расслабился, хотя и без того путанные события на экране стали приобретать мистический оборот. Вот что-что, а настоящую мистику Майлз не переваривал. Он мог легко нарядиться в костюм Дракулы или Джека Потрошителя на Хэллоуин и залить Вэйлона искусственной кровью, делая из него свою жертву, но был совершенно беспомощен при любом постороннем звуке ночью, например, как было в доме Парка на Стинсон Бич, где залезшая через заднюю дверь кухни чужая кошка напугала его до полусмерти. Вэйлон погладил рукой его грудную клетку через ткань рубашки, но это не было и в половину так горячо, как когда он сжал пальцами отворот куртки. Казалось, кожа все еще нагрета весенним калифорнийским солнцем. Не сказать, что весенние месяцы сильно отличались погодой от остального года – все-таки, Беркли редко когда переживал настоящие холода, и даже на Новый год снега здесь просто не было. Но Вэйлон любил эти едва заметные переходы из одного сезона в другой. Огромные, будто влажные облака скользили по совершенно прозрачному небу, а от обновленной зелени становилось по-настоящему легко и свежо. Все это всплыло в голове у Вэйлона от одного прикосновения к чертовой куртке Майлза. Как и все в нем, она была такой цельной, такой наполненной ассоциациями, что, если бы это было на ходу, Парк непременно бы споткнулся, потерявшись в своих ощущениях. Он скользнул раскрытой ладонью по локтю Апшера, по плечу, шее, коснулся затылка, гладя волосы, недавно снова укороченные у парикмахера, к которому Майлз ходил чуть ли не каждые четыре недели. Вэйлон готов был поспорить, что на руках останется сильный запах одеколона, стоит ему потереть шею и волосы еще немного. Но наконец разговоры на экране стали стихать, картинка затемняться, и вот-вот должны были пойти финальные титры с первой стоящей за весь фильм песней. Вэйлон не долго думая притянул Майлза к себе за затылок, прижимаясь к его губам своими. Апшер даже не собирался сопротивляться такому приятному завершению явно понравившегося ему кинофильма и ответил на поцелуй, сильно укусив Парка за губу. Титры сейчас занимали по меньшей мере минут десять, и можно было бы никуда не торопиться. Но в зале начал разгораться свет, и Майлз несколько занервничал. По его сопению, когда он отстранился и откинулся обратно в кресло было понятно, что он и рад, и не рад этому. Вэйлон для верности сделал пару глубоких вдохов и повторил его жест, потягиваясь на своем месте. В висках немного стучало, а половину тела, казалось, будто сковало от долгого сидения и не самой удобной позы под конец. – Ну, как тебе фильм? Сильно, да? – решил спросить Вэйлон, видя, с каким не читаемым выражением лица Майлз провожает последние строчки на черном фоне. – Сильно, Вэйлон? Сильно? – с напором спросил он, сощурившись и развернувшись в его сторону. – Очень сильно. Особенно в тех местах, когда твоя рука оказалась в моих джинсах. – Совсем не понимаю, о чем ты говоришь. Моя рука была исключительно на твоих джинсах. Но если тебе не понравилось, готов загладить вину, – Вэйлон постарался придать своему лицу как можно более извиняющийся вид. Это должно было лишить Майлза бдительности и добавить ему метафизических золотых звездочек в воображаемый дневник собственных достижений. – Я думал, тебе понравится кино. Оно же типа научное. – Типа, вот именно. Откровенная муть. – Жалеешь, что пошли? Вэйлон посмотрел на него как обычно смотрела на него подруга Лиза, в тех случаях, когда Парк морозил отборнейшую чушь, выдавая в эфир очередную глупость. – Я б сказал, что тебе напекло, но тебе не могло напечь под всем этим слоем лака для волос и чем ты там еще делаешь свою неотразимую прическу, – засмеялся Парк. – Кино, как кино. Главное, что ты доволен. – Мне напекло бы в другом месте, затянись твои приставания ко мне чуть дольше, – обиженно буркнул Майлз, наконец вставая с кресла и начиная пробираться к выходу. В зале оставалось от силы человек десять, но все они как-то столпились у выхода, собрав небольшую очередь. Вэйлон остановился за Майлзом, почти прижавшись к его спине. – Если ты считаешь, что мои приставания закончились, то ты ошибаешься. Я не видел тебя целую неделю! Думаю, ты должен понимать, на что я готов, только чтоб наверстать отсутствие твоей компании за все это время. Можно было спорить на деньги, что Майлз, несмотря на все свои возмущения, доволен сейчас как десяток слонов в тени у водопоя, и что он ни за что в это не признается. Не признается, что ему на самом деле все это нравится, что он сам скучал без Вэйлона, как и не думал, что способен скучать, не признается и в прочей сентиментальной чуши, не способствовавшей образу сильного и независимого журналиста, который он так упорно себе рисовал в мечтах и пытался воплотить в реальности. Они наконец-то достигли дверей и, миновав уже наполнившийся новой порцией зрителей коридор, бар и кассы, оказались на ставшем под вечер чуть прохладном воздухе. Майлз достал солнечные очки, зацепил их за ворот рубашки и снова засунул руки в куртку. – А я совсем ведь не против, Парк. – Что? Возвращение к разговору было слишком неожиданным, и Вэйлон не сразу понял, о чем шла речь. – А, ты про это. И Вэйлон быстро потянулся к нему, засовывая руку в его задний карман джинсов. – Эй! – Майлз подскочил на месте и удивленно вскинул брови. – Парк, не будь козлом! Ты думаешь, все это твое неприкрытое лапанье прошло даром? Поосторожнее с прикосновениями. А то пиццу мы будем есть сильно позже и, судя по всему, уже у меня. Вэйлон расплылся в довольной улыбке. Месяц назад сосед Апшера по комнате был отчислен и никого нового пока не подселили. Момент для Майлза стал совершенно волшебным, потому что теперь количество времени, которое нужно было бы проводить в биологически опасном месте, – комнате Вэйлона и Тейлора, – резко сократилось. – Как тебе сказать, Майлз. Я думал, взять по куску, а потом разойтись по домам. Знаешь, я так ужасно спал последнее время. Мечтаю залезть под одеяло и задрыхнуть до самого утра. Апшер чуть не споткнулся. – Мне кажется, или ты меня разводишь? – с подозрением спросил он. Вэйлон не смог сдержать ржача. Апшер нахмурился. – Знаешь, Майлз, если ты сейчас представляешь, как бы оторвать мне голову и сыграть ей в футбол, то рекомендую тебе воспользоваться советом новой подружки Тейлора. Парочка глубоких вдохов, и ты на границе нирваны. Майлз не выдержал и засмеялся в ответ. Напряжение, прослеживающееся в нем, явно отпустило. – Нет, Вэйлон, все-таки ты – настоящий козел, чтобы ты не говорил. Но за это я тебя и... Майлз не договорил и быстро чмокнул его в щеку. Они сами не заметили, как дошли до пиццерии, которую Парк просто боготворил, хотя здесь и было по его меркам несколько дороговато. – Ну так что, по куску и по домам? – совершенно серьезно спросил Майлз, кивая на витрину. Парк не успел рот открыть, как Апшер, чрезвычайно довольный собой, совершенно неприлично заржал и в наглую всунул руку под его рюкзак и рубашку, трогая раскрытой ладонью поясницу и даже и не думая обращая внимание на людей вокруг. – Хотя знаешь, одним куском мы точно не обойдемся. – Да? Почему это? – ухмыльнулся Парк. – У меня к тебе деловое предложение. Компромисс. Майлз погладил большим пальцем чуть выступающие позвонки. – Ты и компромисс? – Я, вообще-то, очень гибкий. Вэйлон закатил глаза, стараясь не отпускать никаких двусмысленностей на этот счет. – Обещаю больше не доставать тебя своими часами, если ты обещаешь больше не надевать эту жуткую рубашку. – Но это... – ... Подарок тети Бэт, не удивил. Майлз хитро улыбнулся и, ущипнув Парка за бок, подтолкнул его к открытой двери в пиццерию. – Понимаешь, Вэйлон. Чей бы подарок это не был, мне никаких глубоких вдохов не хватит ее стерпеть.