Без маски. Ворон

Зимний лес застыл в холодном спокойном величии. Серые стволы стояли по колено в синеватом снегу, и между ровных их рядов танцевали легкие пушинки. Вот только определить - изморозь это, или пепел от умирающей станции, идущий по лесу человек не мог. Он бормотал слова, заученные для верности наизусть. «Звездная база „Старкиллер“ была разрушена 12 декабря 32 года по летоисчислению Новой Республики в 16 часов по звездному времени. Энергия уничтоженной звезды образовала сверхновую. Осколки планеты превратились в космическую пыль или сгорели». Таймер мерно пищал. Надо бы поторопиться: жить этому спящему мирным сном лесу осталось недолго. Как и всей планете. Впрочем, живое пылающее ядро уже давно заменили искусственными термальными камерами, призванными хранить смертельный жар. Сейчас „Старкиллер“ пожирал себя изнутри: лишенные питания хранилища не справлялись и медленно плавились, пока сдетонировавшие заряды пробивали себе путь наружу. Человек наклонился, поднял зазубренный обломок и поднес его к сканеру. Тот, подумав секунду, пискнул, и осколок металла отправился к десяткам таких же обломков в летающую платформу, торившую себе путь через снег. Тележка уже опасно накренилась набок, но, увы, поиски продвигались медленно — на каждые три обнаруженных фрагмента только один соответствовал требуемым параметрам. „Возникший на месте уничтоженной базы магнитно-термальный феномен, функционирующий в пределах красного спектра частиц, известный под именем Звезды Смерти, сделал всякое возникновение жизни в этом секторе невозможным на ближайшие две тысяч лет“. Он бродил здесь уже 8 часов. База, видимо, функционировала исправно, и усеивала предметами жизнедеятельности всю планету. Необходимые образцы находились повсюду: под стенами, в ремонтных цехах, в прессовальных камерах. „Я превратился в помойную крысу“. А главное, что никто и никогда не хватится этого металла: уже к исходу дня всё превратится в смертоносную ядовитую космическую пыль, которая будет бурлить и кипеть в центре раскаленного ядра. Таймер пискнул длинной, вибрирующей нотой. Первый звонок финального акта. Пора закругляться. Человек подтянул лямки рюкзака и взглянул на небо. Солнце уменьшалось, как кусок воска в огне. Темнота спускалась на землю, и это было хорошей новостью: база буквально кишела вооруженными до зубов людьми, а белые доспехи здешних солдат сливались с окружающим фоном. Когда где-то в лесу сзади и справа раздались крики, треск деревьев и шипящие звуки выстрелов, он рухнул в снег и пролежал так почти полчаса. Земля стучала в грудную клетку подобно второму сердцу. А когда за деревьями вспыхнул алый болезненный свет, и часть леса ухнула вниз, как сломанная декорация, искатель приключений окончательно решил вызывать спасательный челнок. Над верхушками пронесся большой корабль, опасно кренясь на бок. И сразу стало тихо: база „Старкиллер“ набирала воздух в легкие, чтобы зайтись последним захлебывающимся криком. Он прибавил шагу, почти побежал, рюкзак бил по спине. „Пропади пропадом этот хлам, не помирать же из-за него“ — он ушиб ногу, едва не упал и в сердцах пнул снег. Тот взвился вверх черной порошей. Черной? Платформа стала, почти ударив по коленкам, так резко остановился ее хозяин. На снегу чернел выжженный треугольник, рядом валялись покореженные и измятые остатки маленьких трубок в два пальца толщиной. Он машинально сунул их в карман. Бластер? Ракетница? Зажигалка? Какой безумец стал бы разводить здесь костер в эту последнюю ночь существования планеты! „Безумец“ напомнил о себе глухим булькающим звуком. Если бы не краешек черного плаща, случайный собиратель металлома не смог бы его найти: с верхушек деревьев вниз слетели целые шапки снега, укрыв грудь и ноги незнакомца. Снег, этот зажатый в белых до голубизны холодных руках не таял. И сам раненый напоминал нелепую весеннюю сосульку, источенную до прозрачности солнцем: торчал кверху заострившийся нос, резко обозначились скулы, наискось врезался в лицо налитый багрянцем шрам. Ткань одежды вмерзла в края ран: на боку, на плече, а, может быть, были и другие. Кровь уже не текла, запеклась пеплом, да и немного ее оставалось в длинном худом теле, где комочком плоти билось упрямое сердце. Человек остановился и покачал головой. Потом обратился к злому заплаканному небу. — Ну и что мне с ним делать? У меня же никаких медикаментов. А если он еще и жить не хочет? Темная бездна над головой молчала. Человек посмотрел вниз. — И как я тебя на орбиту доставлю? Место в челноке только и есть, что… Ответило не небо, а земля: с ревом колыхнулась под ногами, и датчик жизнедеятельности опасно запищал, где-то рядом ворочался сердитый вулкан, выбрасывая сернистые газа. Таймер вопил, не переставая, уже давно, звук перестал ощущаться ухом. Невольный спаситель неожиданных раненых бросил короткий взгляд за спину, сдернул с рук перчатки и ощупал запястья и часть шеи над сонной артерией в поисках пульса. Не нашел, выругался, разорвал черную одежду на груди незнакомца. Обнажились еще раны, вдавленное ребро, синяки и ссадины, но спустя несколько томительных минут сердце дрогнуло под рукой. Потом еще. И еще. Мусорщик, поневоле ставший членом команды „Скорой помощи“, перебросил через плечо раненого и легко, без натуги побежал прочь, туда, где лесные тени еще не окрасились алым. Его улов величаво плыл позади. „Сын трактирщика стал инженером, инженер стал мусорщиком, мусорщик теперь станет медбратом. А потом и космическим дальнобойщиком — всех надо развести по домам. Что же, все логично! Многофункциональность — это наша семейная черта“. Челнок плюхнулся в снег, поводя гладкими боками в желтых разводах. Груз был пристыкован к багажному отсеку, раненный тряпичной куклой развалился в кресле. „Ну, а я по старинке. На крыле самолета. Опять. Страсть к аскетизму — это тоже наше, семейное“. Лес облегченно вздохнул, когда из его пределов убрались шумные непоседливые люди, растревожившие зимний сон, кричавшие до хрипоты, спорившие о глупых человеческих вещах, пятнавшие снег огнем и кровью. Дремота проскользнула в холодные чертоги, и из этого оцепления лесу уже не суждено было проснуться.