Прости, Джеймс

      Его схватили внезапно. Он что-то кричал и вырывался, но никто из посетителей Дырявого котла, где все это происходило, не пришел на помощь. Все просто сидели и смотрели, как люди в плащах выволакивают Петтигрю на улицу.       Он плохо помнил, как после трансгрессии оказался перед огромной усадьбой и как его тащили через ухоженный садик; именно тащили, потому что ноги у него стали ватными. Там, кажется, была лестница, ведущая в просторный вестибюль. — Добро пожаловать в Малфой-мэнор, — пропела женщина, снимая капюшон, и Хвост мгновенно узнал ее: это была кузина Сириуса, Беллатриса Блэк собственной персоной.       Потом он помнил смутно, часть событий того страшного дня словно провалилась в небытие, и единственное, что точно врезалось в память, — это как в помещение вошел высокий мужчина с красными глазами. Питер никогда не видел Волан-де-Морта, но догадался, что это он, вспомнив, что люди говорили, словно у него красные глаза, кожа как у мертвеца и… холод. От него веяло могильным холодом. Впрочем, может, Питеру просто показалось, потому что от поглотившего его ужаса он уже ничего не понимал и не чувствовал. Его мягкий голос с почти отеческой интонацией прокатился по комнате: — Ты знаешь, зачем ты здесь, не так ли? — Этот голос и сейчас стоял у него в ушах.       О, он знал, знал! Они с друзьями так отчаянно пытались скрыть Хранителя тайны Поттеров, они так старались убедить всех, что истинный Хранитель — Сириус, но им ничего не удалось. И теперь он, трус и слабак, стоял перед Темным Лордом. Нет, он не тот, кто сможет выстоять, Хвост точно это знал. Здесь должен был быть Сириус, у него бы хватило отваги и выносливости пережить это и умереть… У любого из его друзей хватило бы.       Он молчал, не осмеливаясь взглянуть в эти красные глаза. Люди в черных плащах стояли поодаль и смотрели, что будет дальше, будто это был спектакль. Волан-де-Морт возвышался над ним, словно гора, и Питер чувствовал, как тот сверлит его взглядом. — Я не люблю повторять дважды, — все так же обманчиво мягко проговорил он. — Я не знаю. — Петтигрю старался придать голосу побольше твердости, но он предательски дрожал. — Отпустите меня, прошу, у меня ничего… — Ложь. Ты знаешь, я хочу, чтобы ты рассказал мне, где находятся Поттеры. Если ты мне ответишь, я позволю тебе уйти.       Это тоже была ложь, Питер чувствовал. Они никогда не позволят ему уйти. Они скормят его оборотням, змеям, отдадут дементорам, просто убьют, но не отпустят. Это было очень странное чувство: чувство обреченности, безвыходности… Он никогда его раньше не испытывал. Ему показалось, что терять уже нечего, ему захотелось побыть героем хоть раз в жизни; он всегда прятался за спинами Мародеров, никогда не мог сделать ничего сам, а теперь ему предоставлялась такая возможность. Он не предаст своих друзей, ни за что. Это решение мгновенно придало ему сил.       Как же он ошибся, думая, что ему нечего терять!       Дальше он снова не помнил ничего, кроме адской боли. Круциатус действовал серьезно: кровь в венах словно превращалась в расплавленный свинец, легкие разрывались, а по костям будто стучали тысячей маленьких молоточков. Он кричал, а из глаз текли жгучие слезы, и сквозь собственный крик он различал смех Пожирателей смерти; громче всех смеялась Беллатриса. Питер не хотел ничего, только чтобы это прекратилось. А когда прекратилось, вкрадчивый голос прошипел ему прямо в ухо: — Так ты раскроешь местоположение Поттеров или мне продолжить?       Петтигрю изо всех сил сжал кулаки и зажмурил глаза, готовясь к новой боли. В голове билась, словно птица в клетке, устойчивая мысль: «Он никогда не получит того, что хочет». — Милорд, позвольте мне! — донесся до него сквозь пелену мысленного тумана женский голос. — Я буду рада выпытать у него признание для вас.       Кажется, ей было дано три дня на то, чтобы узнать все. Он не помнил, сколько. Скорчившись на холодном полу, он думал о том, как хорошо было бы вернуться в дом к родителям и снова почувствовать прикосновение материнских рук, услышать заботливое: «С тобой все в порядке?»…       Теперь он сидел напротив разбитого зеркала в полутемном подвале особняка Малфоев. На него смотрело отражение юноши с соломенного цвета волосами, грязным с потеками крови лицом; всего за один день он постарел на 10 лет, под опухшими от слез глазами образовались мешки, а губы нервно дрожали. Он не знал, сколько сейчас часов, не знал даже времени суток. Под потолком блекло светила керосиновая лампа, разгоняя тьму только на небольшом кружке, в центре которого сидел Хвост и тихонько покачивался взад-вперед, обхватив руками колени.       Сколько же он выдержит? Совсем недавно его пытали Круциатусом, и ничего больнее он не испытывал в жизни. Он не умел долго сопротивляться и знал это. Если ему не удастся сбежать, то он не сможет сохранить тайну, как бы этого ни хотел. Хотя, был еще один выход… Можно было умереть.       Внезапная мысль осенила Петтигрю. Он поднялся и на негнущихся ногах прошествовал по подвалу в поисках чего-то, он сам не знал чего. Помещение было абсолютно пусто, в нем не было буквально ничего, кроме пары ржавых ведер и кучки соломы в углу. Парень вернулся на свое место под лампой и снова взглянул на свое жалкое отражение. Потом его взгляд упал на глубокие трещины на зеркале, и медленно, не понимая, что делает, Питер вытащил один из острых осколков. Этого бы вполне хватило, чтобы распороть на руке артерию. Он сжал осколок и замер, внезапно осознав, что совершенно не хочет умирать.       Его будут пытать через несколько часов, возможно даже через несколько минут. Неужели это лучше, чем спокойная смерть? Нет, конечно нет. Питер поднял осколок и поднес к руке, но остановился. Ему было страшно. Он всегда боялся крови, боялся боли, боялся смерти. Он никогда не был похож на Бродягу, который никогда и ничего не боялся. «Должно быть, Распределяющая шляпа совершила жестокую ошибку, отправив меня на Гриффиндор, — подумал Питер. — Ведь я трус. Я даже не могу покончить со своей жизнью». Полный отвращения и ненависти к самому себе, он отшвырнул осколок и схватился обеими руками за голову, снова начав раскачиваться на манер психически больных людей в больнице святого Мунго. Взад-вперед, взад-вперед, взад-вперед… Как маятник.       Судорожным движением парень оторвал руки от своей головы и обнаружил, что выдрал клок светлых волос. Тугой ком в горле, образовавшийся в тот момент, когда его схватили посреди бела дня в Дырявом котле, казалось, все рос и рос. От жалости к себе хотелось плакать. Он вытер увлажнившиеся глаза рукой, напомнив себе, что Джеймс никогда не плакал. «Мы же мужчины!» — сказал он ему как-то вечером, когда Хвост жаловался на очередную неудачу. Мы же мужчины…       Темнота, окружавшая пленника в кружке света, давила на глаза, а гробовое молчание подвала разрывало уши. Только где-то в углу капала с потолка вода, и это мерное постукивание капель о каменный пол словно вело отсчет времени наподобие часов. Кап-кап-кап… Питер начал считать, с какой частотой капает вода, и насчитал примерно три секунды. Ему хотелось пить и есть, из чего он сделал вывод, что после похищения из паба прошло около пяти часов. Они показались ему целой вечностью. А впереди еще много таких часов. Сколько же это будет в каплях?..       Петтигрю резко откинул голову назад, больно ударившись ей о каменную стену. В его голове роились воспоминания о школьных годах. Еще совсем недавно они все были мальчишками, ходили на уроки, сидели под буком на краю Черного озера, Сириус бегал на свидания, а Джеймс баловался со снитчем. Где-то там был ненавистный Снейп, который интересовался Темной магией; возможно, сейчас он здесь, неподалеку, в рядах Пожирателей? Питер тогда жаловался Римусу, что МакГонагалл задала слишком большое домашнее задание, а Слизнорт снова не позвал его в Клуб Слизней. А сейчас… Сейчас Поттер с женой где-то мирно спят в своих кроватях рядом с сыном, Блэк, быть может, катается на мотоцикле, Люпин где-то взаперти в образе волка, а он, Петтигрю, сидит в сыром, холодном, мрачном подвале дома Люциуса Малфоя и ждет новых издевательств.       Одолеваемый тяжелыми мыслями и внезапной ненавистью ко всему миру, замерзший, Питер просидел так несколько часов, считая капли воды и изо всех сил пытаясь согреться. Сейчас он понял, что сам подвал — это тоже часть пыток. Только наверху его ждали физические муки, а здесь — психологическое насилие. Если он просидит здесь достаточно долго, то сойдет с ума от собственных мыслей, от этой пугающей тьмы, от зловещей тишины, нарушаемой капаньем воды — кап… кап… кап… Может, психология даже важнее физиологии. Может, это даже более действенный метод вырвать из уст пленников нужную информацию.       Питеру постоянно казалось, что там, во тьме, что-то движется. Что-то опасное, у него нет ни когтей, ни зубов, но оно хуже любого зверя. Что это? Он поежился, напряженно всматриваясь туда. Страх железной хваткой держал его за горло уже несколько часов, а сердце колотилось как бешеное. Губы были уже искусаны в кровь, а ладони исцарапаны собственными ногтями. Юноша уткнулся лицом в колени и закрыл глаза, чтобы не видеть того, что прячется там, в недрах подвала. Он боялся не только крови и смерти — он также боялся темноты. Боги, разве было что-то, чего он не боялся? Питер всхлипнул.       Скоро за ним пришли.       На этот раз Темного лорда в зале не было. Зато там была Беллатриса, а это могло быть еще хуже. Они остались вдвоем; Петтигрю, судорожно переводя дыхание, опустился на пол: он был не в силах стоять прямо, на равных с Беллатрисой. Он был не наравне с ней и этим жестом невольно давал понять, насколько он ниже. — Ну что, малыш Питер? — направив на свою жертву палочку и впившись в нее своим безумным взглядом, на высоких нотах воскликнула женщина. — Поговорим?       Он молчал в ожидании адской боли. И она последовала. Еще и еще… Он не слышал стука капель, но старался считать их, извиваясь на полу. Из глаз снова потекли соленые слезы. «Мы же мужчины…» Нет, он не мужчина. Он просто жалкий мальчишка, который оказался здесь по жестокой ошибке, по нелепой случайности, из-за игры вечно смеявшейся над ним судьбы. — Говори! — взвизгнула Беллатриса и, к ужасу Питера, вытащила тонкий блестящий кинжал из складок мантии.       Она подошла и склонилась над ним. У Петтигрю перехватило дыхание. Он почувствовал ледяное прикосновение стали к своей щеке и вдруг, не до конца понимая, что делает, изо всех сил ударил Беллатрису по лицу и повалил ее на пол. Волшебная палочка ее откатилась куда-то под стоящий неподалеку диван, ведьма издала истошный вопль. Питер вскочил как ошпаренный, быстро оглядываясь и решая, в какую дверь выбежать. Пока Пожирательница не успела подняться, он метнулся к той двери, через которую его вчера сюда приволокли, и по ступеням сбежал в сад. Позади раздался пронзительный женский крик: «Пленник сбежал!»       Не успев даже сообразить, что происходит, Петтигрю внезапно оказался на земле, связанный. Он слышал, как к нему приблизились чьи-то шаги, но боялся поднять голову. — Грязное отродье, — рыкнул мужской голос сверху, а в следующее мгновение быстрым ударом ноги его обладатель сломал Питеру нос. Из него фонтаном потекла кровь. Хвост открыл рот, чтобы вдохнуть, но издал только жалобный писк, и еще два удара пришлись по животу. Он скорчился, пытаясь связанными руками прикрыть тело, сжался до таких размеров, до каких только мог. Ах, была бы у него волшебная палочка… Он бы превратился в крысу и сбежал без особого труда. Но нет, он не мог, как его друзья, принять анимагическую форму без помощи палочки. Он никогда не был достаточно одарен…       И снова была только боль. Снова по венам тек свинец, а легкие рвало изнутри. Питер едва мог дышать, его ладони превратились в кровавое месиво, с такой силой он раздирал их, корчась от невыносимых страданий. На лице его мучительницы проступило большое красное пятно в том месте, где он ее ударил, и на губе выступила кровь. Теперь Хвост был связан в ногах и не имел возможности бежать. — Пожалуйста, перестаньте, я ничего не знаю… — застонал он после очередной порции пыток. — Знаешь, и ты мне все расскажешь, — удовлетворенно прошипела Беллатриса, снова доставая кинжал, который не удалось применить в прошлый раз. В ее глазах искрились слепое безумие и жажда крови, каких раньше Питер никогда не видел. — Мой дорогой кузен будет рад знать, что мы подружились, — хихикнула она, опускаясь на корточки. — Хватит реветь, как девчонка, — рявкнула Беллатриса, хватая его руку и закатывая рукав поношенной мантии, которую он купил еще на шестом курсе. — Не делайте этого, я прошу, прошу, не на… — Мольба сорвалась в протяжный крик, который, наверно, мог бы разбудить весь Уилтшир. Пожирательница смерти проткнула ему мизинец. Парень заскулил. — Ты знаешь, как это прекратить, — заметила она ему в ухо. — Ну что, ты готов рассказать мне, где скрываются Поттеры? — Будь ты проклята, — выдохнул Питер, теряя сознание. Адская боль в мизинце отдавалась перед его глазами огромными расплывчатыми разноцветными кругами. Все поплыло…       Очнулся он уже в подземелье, под заправленной новой порцией керосина лампой. Все тело ныло, в голове клубился туман, мысли ползли как-то очень медленно и лениво. С чувством омерзения Питер осмотрел свой злосчастный палец — там теперь красовалась сквозная кровавая дыра немного ниже ногтя, он не мог им пошевелить.       Кап-кап-кап…       Он закрыл глаза. Зачем они доверили ему тайну своего дома? Вряд ли они полагались на его отвагу и благородство, когда совершали ритуал. Все рассчитывали, что никто не догадается. Ведь только последний идиот может решить, что Поттеры доверят свою жизнь слабому другу, который никогда не отличался особенными качествами. На то и был расчет. Но они догадались… Или кто-то им подсказал? На его месте должен быть Сириус, черт возьми! Это для него!       Ему снова мерещатся школьные будни. Насмешки от чужих и от друзей. О, как же он ненавидел их за это! Мародеры постоянно подшучивали над ним. Он терпел все молча, он всегда так делал. А разве у него был выбор? Он был рад даже быть тенью своих популярных друзей. Римус был умным, Сириус был красивым, а Джеймс… был просто харизматичным и одаренным волшебником. Он же, Питер, не был ни тем, ни другим. Однако он внес большой вклад в создание Карты Мародеров. Возможно, даже больше, чем все остальные. Хм, единственная его заслуга в жизни. Он вздохнул.       Хотелось спать, но было так холодно, что заснуть не удавалось. Притом было страшно: чем больше проспишь, тем быстрее придут. Придут и будут пытать. Питера передернуло, он еще раз посмотрел на обезображенный палец. Почему-то даже Круциатус не пугал его так сильно, как настоящие увечья. Магическая боль, которая быстро начиналась и быстро проходила, не оставляя на теле следов, была не так страшна, как порезы, отрезания, кровь… По правде говоря, Питер сам удивлялся, как он еще не выдал своего друга. Раньше он и не знал, что способен на такую выдержку. Но в глубине души понимал, что вот-вот сломается. Еще раз или два и он больше не сможет. Он предаст Джеймса, предаст Лили, предаст Гарри, а после его самого убьют.       Заманчивая мысль снова застучала в голове. Хвост опять взял в руки осколок зеркала. Оттуда на него глядело все то же лицо, только еще более измученное и еще более грязное. Он приложил зеркало к сгибу у локтя и слегка провел. На коже не осталось и следа. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что резать вены должно быть больно. — Я ничтожество, ничтожество, жалкое ничтожество, — прошептал Питер своему отражению.       Он и на этот раз отбросил кусок зеркала. Хотелось пить. Спотыкаясь и напряженно вглядываясь во враждебную темноту, плотным бархатом окутавшую его, по звуку он нашел, откуда капает вода, и теперь с жадностью выпивал те крохи, которые удавалось набрать в ладони. Вода была с привкусом плесени, но она все равно показалась ему волшебным нектаром. С тяжело ухающим сердцем, стараясь как можно меньше смотреть по сторонам, где плясали таинственные тени, он вернулся на свое место. Петтигрю больше не думал о том, как бы сбежать. По всей видимости, это в принципе невозможно. По крайней мере, для этого была нужна палочка, а ее у него отобрали и она неизвестно где. Отнять палочку у Беллатрисы теперь не представлялось осуществимым. В итоге Питер пришел к выводу, что сбежать ему не удастся.       Интересно, когда друзья хватятся его? Хватятся ли вообще? Поймут ли они, что с ним стало, где он? Вряд ли.       Перед его мысленным взором мелькали картины беспечных школьных дней. Он опять слышал голоса друзей, которые, скорее всего, ему уже никогда не удастся услышать в жизни. От осознания этого сердце болезненно сжималось. Эти голоса были ему дороже всего, но они постоянно прерывались назойливым капаньем воды: кап… кап… кап… Она не давала их слушать, навязчиво напоминая о том, где он находится. Питер изо всех сил зажал уши ладонями, чтобы не слышать стука капель, но этот стук был у него в голове, он был везде, со всех сторон; он мешал слушать голос Джеймса и Римуса.       Так, тревожно раскачиваясь, схватившись за голову руками, Питер провалился в глубокий сон, полный счастливых воспоминаний и мечт.       Подняли его, грубо схватив за шиворот и потащив к выходу из подвала. Ноги не слушались, свинцовая тяжесть в пустом желудке так и упрашивала свалиться на пол: Питера ни разу не покормили за то время, что он был здесь.       Его швырнули на знакомое место в прихожей комнате; Беллатриса была здесь и о чем-то шепталась с жестокого вида мужчиной в черной мантии. Тот смерил Питера презрительным взглядом и отвернулся. — Скажи, мальчик, — сказала Беллатриса, — с тебя когда-нибудь сдирали кожу? — На ее лице заиграла омерзительная ухмылка.       Сердце Питера упало. Из всех известных миру пыток ему представлялись наиболее страшными две — сожжение заживо и сдирание кожи. Он в ужасе взглянул на кузину его друга, потом на проткнутый ножом палец и содрогнулся. Мысли стремительно заметались в голове, одна хуже другой, и все они отчетливо отбивали эхом одну и ту же фразу: «Тебе не спастись». — Делайте со мной что хотите, я не предам Джеймса, — дрожащим голосом произнес Хвост и сжал руки в кулаки, но тут же, скрипнув зубами, разжал их, потому что разодранные ладони отзывались болью на любые прикосновения. — Во всяком случае, теперь он не говорит, что ничего не знает, — заметил мужчина. — А вообще, ты теряешь хватку, Белла.       Питер подумал было, что совершил ужасную ошибку, обнаружив себя, но тут же успокоился: все равно им точно известно, что он Хранитель тайны, к чему притворство? Вряд ли благодаря такому вранью его участь станет легче. Нет, ему ничего не поможет. — Теряю хватку? — взвизгнула Беллатриса, вытаскивая нож.       Петтигрю попятился, оглушаемый диким стуком сердца, отдававшимся прямо в уши, но споткнулся о край ковра и упал: он всегда был удивительно неуклюж. Приближающаяся фигура в черном внезапно стала единственным, что существовало в мире. Фигура, а еще блестевший в свете люстры кинжал.       Через несколько минут по всему особняку раздавался оглушительный крик, который прекращался только на короткие мгновения, чтобы кричавший мог перевести дыхание. Так Питер не кричал еще никогда. Лоскут за лоскутом, кожа снималась с проткнутого ранее мизинца, как кожура с фрукта. Это было невыносимо, перед глазами все плыло жутким калейдоскопом цветов, ноги онемели, а все ощущения, казалось, перетекли в один-единственный палец, который постепенно обнажался. Не хотелось больше ничего, только чтобы это прекратилось. Он вспомнил Годрикову Впадину и одинокий дом… — Оставь его, — странным, будто внеземным звоном прокатился по комнате холодный голос, и последовавшее за ним блаженное облегчение показалось Питеру лучшей вещью на свете. — Мой Лорд… — прошептала Беллатриса, пряча окровавленный кинжал в складки мантии.       Ничего не видя перед собой, Питер перевернулся на живот и уткнулся лицом в ковер. Он почувствовал, как по лбу стекают капли холодного пота. Он больше ничего не хотел. Он хотел умереть. — Встань, — скомандовал холодный голос позади. Питер не пошевелился. Даже если бы он и хотел, то не смог бы; он не ощущал своего тела, кроме мизинца, на который боялся посмотреть. — Я уже говорил, что не люблю повторять дважды, Петтигрю. — Я не могу, — прошептал он в ответ, но не был уверен, что его услышали. В следующий миг мужчина, который разговаривал с Беллатрисой, когда Питера приволокли, рывком поднял его на ноги, но те подогнулись, Хвост рухнул на колени. — Ты достойно сопротивлялся, — сказал тот же голос. Питер не решался взглянуть в лицо его обладателю, он уставился в пол перед собой. Ему внезапно показалось, что он сошел с ума, а все вокруг — плод его больной фантазии или просто кошмар. Он широко улыбнулся, подумав, что сейчас проснется и все снова будет хорошо. — Я уважаю твои стойкость и мужество и предлагаю тебе вступить в мои ряды, если ты пойдешь мне навстречу и расскажешь, где скрываются Поттеры. Мне нужны такие люди. — Теперь Питер был уже абсолютно уверен, что это страшный сон. Ведь наяву ему не могут предложить стать Пожирателем смерти, не могут?.. Он помотал головой, отвечая самому себе на заданный им же вопрос. — Нет?       Хвост набрался решимости и поднял голову, встретившись с взглядом равнодушных красных глаз. Понемногу начав приходить в себя, он стал понимать, что все происходящее реально, и от его ответа будет зависеть… Зависеть что? — Я… это честь, милорд… — не слыша себя, словно не своими губами, выдавил Питер. Ему было смешно, больно, страшно, противно от себя и в то же время поразительно наплевать на все. — Итак… — удовлетворенно произнес Темный Лорд. — Скажи мне, — в его голосе послышалось плохо скрываемое нетерпение, — где они прячутся? — Шеффилд, — пробормотал Хвост, не отводя взгляда от собеседника: говорят, если смотреть в глаза человеку, он поверит, что ты говоришь правду. Но был ли стоящий перед ним волшебник человеком?.. Двое Пожирателей смерти затаили дыхание. — Талбот-стрит. Дом номер… — Ложь, — резко оборвал его Волан-де-Морт. Питеру захотелось заплакать и засмеяться, но он молчал. — Что ж, видимо, ты еще не готов. — Взгляд красных глаз упал на ту руку, с которой Блэк снимала кожу, и на его лице проступило что-то вроде отвращения. — Продолжай, Беллатриса. — Нет, — всхлипнул Питер, заметив сквозь дымку окутывавшего глаза тумана блеск ножа.       Темный Лорд отвернулся и пошел к двери. Шаги были медленные, как капанье воды в подвале… Раз в три секунды. Кап… кап… кап… И каждая капля хлыстом предательства разбивала сердце. Питер изо всех сил зажмурился, вспоминая Лили и Джеймса, которых он в последний раз видел пару месяцев назад — они были абсолютно счастливы… — Прости меня, Джеймс, — одними губами произнес Питер. — Подождите! — срывающимся от напряжения голосом продолжил он громко. — Я все скажу, только убейте меня…       Он посмотрел в красные глаза и понял, какая судьба ждет его друзей. Но он был не обязан ради них терпеть такие мучения. В конце концов, лучше смерть, чем такая боль. И им придется умереть.