Отведи меня в церковь

Возвращаться в Роартон равносильно самоубийству, всё те же лица и презрение, читающееся в их глазах. Они не любили его «до» и не любят «сейчас». Гэрри провожает его тощую фигуру задумчивым взглядом. Откат на четыре года назад, и ему в спину летит: «педик», а сейчас это просто мертвяк. Бог не любит своего блудного сына. Если кто и воскресил их мёртвую плоть, так точно не он. На улице слишком холодно даже для промозглого ноября, а на нём лишь тонкая пижонская куртка. Но он не чувствует холод, тепло разливается по всему телу, Рик рассказывает о неудавшемся свидании с очередной черлидершей, а он, проклиная самого себя, втайне надеется, что его другу и дальше будет не везти. Ведь тогда появится крохотный шанс на то, что он, наконец, поймет, почему Кирен так меняется рядом с ним. — Ты совсем замёрз. Рик растирает его руки в своих, и он краснеет, это лучший момент в его жизни. Ему семнадцать, и он точно знает, что девушки никогда не займут место Рика в его сердце. Рик не смотрит на него — он цедит пиво вместе с Гэрри, подражает живым. Ничего не поменялось, Эми ободряюще сжимает его ладонь в своей руке и улыбается. Эта девушка словно луч света в этом царстве мрака. Но он больше не подросток, которого изводили отморозки. Он прошёл через такое, что никому из этих громил и не снилось. Они под хохот пьяных мужчин уходят в отведённое им место. Для таких, как они. Он всё ждёт, что Рик, наконец, одумается, и придёт к нему. Но он слишком зависит от мнения своего отца, он не пошёл против толпы тогда, не идёт и сейчас. — Отвратительно, красавчик, ты достоин большего. Если бы его мёртвое сердце билось, как и впредь, оно бы разлетелось на тысячи осколков от боли. — Пойдём отсюда. Не стоило приходить. «Это трусость», твердит внутренний голос, но ноги несут его скорее домой, чтобы забыться в относительной безопасности. — Смотрите, кто это тут у нас? Фин толкает его, и он падает на пятую точку под дружный хохот. Листы с зарисовками картинно разлетаются вокруг. Ему порой хочется спросить у Гэрри, за что он так его ненавидит? — Прекрати, Гэрри. Рик не смеет взглянуть на него, его старшие товарищи шушукаются между собой.  — Этот гомик не стоит нашего времени. Филипп, стоящий в стороне, только качает головой, ему тоже его жаль, но он слишком слаб, чтобы вступиться. А Рик слишком труслив. Потом в их пещере он будет извиняться, прикрываться отцом, который одобряет его новых дружков, и на дух не переносит Кирена, но он итак его прощает. Глупому сердцу не прикажешь. Они едут охотиться на зомби, по сути, на самих же себя. Какая ирония, кто бы мог подумать. Но всё это второстепенно, Мэйси смотрит на него, так, как не смотрел и при жизни. Он рукой ощупывает уродливые шрамы на его запястьях. Ему так жаль, что его бег от самого себя обернулся всем этим. — Ты мог уехать, поступил бы в художественный колледж. Они так часто это обсуждали, то будущее, которого уже не будет. Ему было восемнадцать, и всё казалось таким правильным. — Без тебя всё потеряло свой смысл. Рик тянется к нему за их первым поцелуем, когда рация оживает, и голос Мэйси-старшего провозглашает, что они нашли их цель. И волшебство этого момента исчезает. Рик первым выходит из машины, словно вновь собирается бежать от него. Только в этот раз не в армию, а в дружину, состоящую из отморозков, которым только в кайф стрелять в мертвяков. Рик не отвечает на письма. Ни на одно. Его отец пытается его успокоить, говорит, что, должно быть, ему просто не до него. Но он чувствует, что что-то случилось. И это грызёт его изнутри, не помогают ни поддержка матери, ни слова отца, ни даже неловкие попытки Джем развеселить его. И тогда он идёт к человеку, которого ненавидит всем сердцем. Билл открывает ему не сразу, видимо, миссис Мэйсон уговаривает мужа поговорить с другом сына. Но когда это всё же происходит, и Кирен встречается взглядом с отцом Рика, вся речь, которую он репетировал дома перед зеркалом, застревает в глотке. Ни звука. Столько ненависти плещется в карих глазах напротив. — Если ещё раз приблизишься к этому дому, выродок, я клянусь, я прострелю тебе колени. И когда вернётся мой мальчик, тебе лучше забыть и имя его, грязный педик. Он на ватных ногах добирается до дома, вежливо отказывается от ужина, врёт маме про мигрень. Этот город. Он просто обязан уехать. Чтобы больше не видеть этих людей. Чтобы не было больше так больно. Вот только бы увидеть в последний раз Рика. — Я больше не буду скрываться. Кирен бежит на предельной скорости, время растягивается как сладкая патока, слишком медленно. Он знает, что скоро случится непоправимое. И боится этого, только не снова. Они уедут вместе. Это их второй шанс. Всё сбудется, стоило умереть ради этого. Но наверху и, правда, не любят Кирена Уолкера. Он находит Рика рядом со своим домом. Он осторожно опускается на колени рядом с его телом. Если бы можно было бы умереть во второй раз, он бы умер сейчас. Джем садится рядом с ним, обнимает за плечи. Но он не чувствует её тепла, не ощущает слёз, которые капают ему на плечи. Лишь глухую ярость, что поднимается изнутри. Он изменился, он больше не жертва. Он вынимает одним рывком нож из головы Рика, и идёт к нему домой. Теперь настал его черёд говорить, а Билла слушать. Он слишком долго молчал, и молча сносил обиды. Рано или поздно гнев, накопленный за столько времени, вырвался бы наружу. Нужен был только толчок. Рик+ Рен= навсегда. Эта надпись выглядит как насмешка. Рик мёртв, и он отказался от него добровольно, не его отец был тому виной. Он убежал от самого себя, оставил его. Но всё равно так больно. Совсем один против целого мира. Нет больше смысла оставаться. Суицид- удел слабых, но это настоящая свобода от всего. Делать надрез страшно, рука начинает дрожать. А что, если его найдёт мама? Такого, как сейчас, слабого, опустошённого? Надрез на второй руке выходит хуже, слишком больно, и правая рука уже начинает неметь. Так много крови, что мутит. Так уже было, когда он сдавал кровь. Ужасное ощущение. Но ведь впереди его ждёт награда. Там, куда он отправится следом за Риком, больше не будет боли. Он уверен. У Саймона очень красивая улыбка, он весь источает затаённое знание и умиротворение. Его руки тоже в шрамах, в той жизни они оба совершили немало ошибок. — Ты прекрасен, Кирен Уолкер, - Говорит ирландец, и Кирен чувствует, как его щёки пунцовеют от смущения. Их третий поцелуй выходит почти невесомым, но он чувствует, и ему хочется верить, что скоро и Саймон будет чувствовать тоже.