Долгое время Пёс практикует исключительно эмпирическое познание мира.
Маленький краснощёкий Лёшка радостно облизывает железные качели на морозе, тычет пальцами в розетки и раскусывает муравьёв. Он ворует у мамы краски, чтобы понять, отличается ли по запаху и вкусу кадмий лимонный от кадмия красного тёмного. Приходится неделю следить за мамиными словами и руками — что как называет, что куда ставит, — чтобы выбрать нужное и не запутаться в цветах. Надписи ничего ему не говорят, как особенно вредный и бестолковый ребёнок, Лёшка отказывается учиться читать: неинтересно. Спрятавшись под кровать в своей комнате, он открывает баночки и одновременно окунает в них по пальцу, подносит к лицу, старательно обнюхивает — и сует в рот. Горько, противно, но в целом — одна фигня. Он обращается и пробует ещё раз.
Долговязый прыщавый Лёха — кошмар любого родителя. Он рано начинает курить — просто из интереса подбирает каждый новый бычок во дворе. Он убегает с уроков, потому что на улице солнце, потому что на улице слякоть, потому что на улице снег, потому что пахнет пролитым из канистры бензином, распускающимися почками или свежеиспеченным хлебом. В двенадцать он целуется со своей первой девчонкой — она старше, пахнет сигаретами и нападавшими перезрелыми яблоками. Вторая — на вкус как смесь зубного и молочного порошков. Третья — резина и немного крови, у неё трещинка в губе, которую забавно задевать языком. Четвертая... Для чистоты эксперимента Лёха пробует и с пацанами, но быстро понимает, что девочки почему-то вкуснее.
Мир закручивается вокруг Лёхи спиралью разрозненных картинок, звуков, запахов, вкусов, а главное — прикосновений: он впервые трогает тёплую нежную кожу под грудью девушки, он впервые трогает кожаное кресло в гостях у одноклассника, он впервые трогает щедро присыпанную пудрой кожу на щеке мёртвой мамы.
Молодой красавец Пёс — один из тех, с кем «лучше не связываться». Его уже нельзя обозвать шпаной, а взрослое «преступник» никак не хочет прилипать к раздолбайской харизме. Соседи устали жаловаться на его квартиру, в которой постоянно живёт человек по десять, к тому же регулярно сменяющихся, и куда через день заваливаются пьяные компании. А еще, поговаривают, иногда там протяжно воют хором в несколько глоток.
Пёс привечает всех. К нему можно прийти просто переночевать, напиться с горя или с радости, кольнуться или накуриться, если негде; Пёс набивает партаки, а плату за них берёт горячей едой, лекарствами и пелёнками: все знают, что в дальней комнате у него отец лежачий, и даже стараются не шуметь ночами, чтоб не потревожить.
Девушки хихикают и — порою слишком громко — шепчутся между собой, из уст в уста передавая, что Пёс, кажется, единственный, кто знает, что нужно делать с женщиной. Парни поголовно подозревают своих девиц в измене и периодически, надравшись, лезут бить ему морду. Пёс ничего не отрицает, если хотят драться — значит, девушки правы: они не только не знают, как назвать то, что у женщины между ног, но и что с этим можно делать. Пёс бы и сам не знал, если бы не шёл на запах и не пробовал на вкус, если бы не трогал, не гладил, не целовал — чтобы посмотреть, как изменятся ощущения и как изменятся звуки. Если бы он не любил каждую из них, если бы каждая из них не была ему интересна. А им, борцам за верность, — видимо, не интересны. И Пёс всегда бьёт в ответ не сдерживаясь, с сознанием полной своей правоты, да так, чтобы мозг сразу встал на место.
Последней его девушкой становится Настя. Она приходит поздно ночью, не поспать, не выпить и не курнуть — она приходит потрахаться с ним. В их первый раз она пахнет мокрой дорогой и прелой тканью. После она шепчет: «А теперь обратись и попробуй ещё раз». И запах меняется.
Пса ведёт от неё как чёрт знает что: никогда не угадаешь, какой она будет сегодня. С неё он впервые слизывает вкусы, которые не знает, не умеет назвать, и он не понимает — дело в кислоте, или в этой девушке и правда собрался целый настоящий мир.
Через несколько месяцев отцу становится совсем плохо, а в квартиру всё чаще захаживают его бывшие коллеги, которые даже пёстрой компании Пса кажутся слишком странными. Пёс разгоняет всех — Настя остаётся.
Когда МЧК приходят уже к нему, он узнаёт, что такое вкус настоящей битвы. Он узнаёт, что такое рисовать защитные знаки в четыре руки и что такое возвращаться домой.
Он узнаёт, что откусить руку себе всё равно что откусить руку противнику.
Он узнаёт, что такое стареть рядом с нестареющей Настей.
Он узнаёт, почему она теперь всегда пахнет одинаково. И почему подгнившие фрукты в мусорном ведре тоже пахнут ею.
Когда Настя уходит от него, Псу больше не хочется ничего узнавать.
***
Старый, седой Чёрный Пёс больше не бьётся ни на чьей стороне, не пускает в квартиру толпы знакомых и незнакомых, почти не выходит на улицу и уж точно не лижет качели. Он всё ещё дышит краской и дымит как паровоз, но в остальном — сливается с обветшалыми стенами настолько, что в какой-то момент Феликс без малейшего сопротивления занимает его кухню для экстренных собраний.
Пёс и рад бы не подслушивать, но острый слух, в отличие от чутья, не забить сигаретными смолами. В этот раз они обсуждают какую-то библиотеку, и Пёс отстранённо думает, что зря он, наверное, книжки-то не читает. Может, сейчас было бы жить веселей. Кажется, последней книгой, что он держал в руках, была «Москва — Петушки». Дочитал или бросил? Даже этого уже не вспомнить.
Когда Феликс и прочие чекисты наконец заканчивают обсуждать дела и уходят, Пёс впервые за пару месяцев выбирается из дома дальше, чем до магазина за углом. Основные ориентиры ему знакомы, прокатиться на метро, а там уж найти — раз плюнуть. Это и правда оказывается легче некуда. От здания фонит за несколько кварталов так, будто на месте должна обнаружиться ещё одна сталинская высотка или даже целый замок. Но Пёс видит лишь небольшой дом с вывеской «Библиотека имени Гиляровского». То ли это действительно просто очень странная библиотека, то ли подготовились они на славу, думает Пёс, уверенно заходя внутрь.
В фойе никого нет, в коридорах безжизненно тихо, что, наверное, для библиотеки вполне нормально. Пёс наугад поворачивает в зал справа и тут же встречается взглядом с женщиной за стойкой. Старомодно одетая библиотекарша не вызвала бы никаких подозрений, если бы не мундштук с зажжённой сигаретой и не обдавшая Пса волна
запаха. Чернила и порох. Даже теперь, с притупленным обонянием, он всегда узнает их. От него самого пахнет именно так.
— Чем могу помочь? — низким прокуренным голосом спрашивает она.
Любой другой человек на его месте тотчас бы развернулся и ушёл, потому что меньше всего на лице этой женщины читается желание помочь. Но Пёс только подходит ближе.
— Книжку ищу.
— Знаю, — она затягивается, подаётся вперёд, что-то пристально высматривая в его лице, и выдыхает: — Пиздец.
Это настолько неожиданно, что он не может сразу найтись с ответом.
— Не обращай внимания, — продолжает она еле разборчиво, зажав мундштук в зубах, и уходит к книжным стеллажам. — Кажется, я знаю, что тебе понравится.
Пёс зачем-то смотрит на её трость, будто опасаясь, что со следующим стуком о пол она станет мечом или винтовкой, но женщина уже возвращается к стойке, а ничего сверхъестественного не происходит.
— Виктор Пелевин, «Священная книга оборотня», — с удивлением читает он название на обложке протянутой книги.
— Думаю, ты оценишь.
Он ничего не отвечает, но аккуратно прячет книгу в глубокий карман жилетки.
Женщина отставляет в сторону трость и подаёт ему руку:
— Ангелина.
Кажется, забыв подумать, Пёс снимает перчатку, протягивает в ответ свой механический протез и впервые за долгое время называет настоящее имя:
— Алексей.
Пёс не может почувствовать, какова на ощупь её рука и насколько тверда хватка. Это странным образом успокаивает.
***
Чем дальше он читает, тем больше убеждается в том, что вернётся. Взять новую книгу и, может, даже остаться на пару сигарет. Почему-то он уверен: у этой женщины и на курево отменный вкус.
