бессмысленная глупость

Тим не уверен, что это сработает — на самом деле, он уже сейчас знает, что все провалится, он будет обречен, и даже пробовать будет глупейшей ошибкой в его жизни. Как можно прийти к такому решению? Это все равно что среди тысячи кнопок, которые не уничтожат мир, выбрать ту единственную, которая принесет конец всему. "Всем", в данном случае, является его жизнь, или жизнь Астарота — он еще не слишком определился, потому что они вроде едины, а вроде и нет, и все это так жутко непонятно и странно, что... Голова лопается. Ну, нет, он преувеличил. Не жизнь, а просто репутация, но если Астарот найдет способ добраться до него — это смешно, потому что у них одно тело, и он буквально всегда рядом с ним, и это "рядом" превышает все пределы интимности — то придушит и выскажет все, что думает. В самой нецензурной форме, от которой у матери бы глаза на лоб полезли (один глаз), а доброжелательный Аурелиан покраснел бы и дал ему подзатыльник, от которого у нормального человека бы сломалась шея. Но какое-то внутреннее "я", которое вовсе не Астарот, все равно убеждает его пойти на этот шаг и сделать то, из-за чего у Тима краснеют уши, а сам он начинает глупо заикаться и шататься из стороны в сторону, как пьяный. В парке на него никто не смотрит, потому что для них он простой турист, такой же, как и они, и Тим даже добирается до прилавка с сахарной ватой, где стоит Атон. Или Амон. Тим пытается вспомнить, как зовут этого парня, но память подводит, а где-то глубоко внутри ехидно смеется Астарот, скаля зубы и отказываясь помогать. Но все это не важно, потому что перед Тимом возникает предмет его проблем и нервозов, из-за которого даже Астарот притихает и начинает наблюдать. Тим видит, как тот переводит взгляд со своего слабого человеческого альтер-эго на проблему, задница у которой — просто класс, и не двигается. Грэтхен поправляет шляпу и удивленно смотрит на Тима, который что-то там мямлит. Сначала ей кажется, что он подавился, и она даже порывается использовать на нем магию, но тот наконец преодолевает внутренние преграды и хватает ее за руку. Крепко. Грэтхен опускает взгляд на его ладонь, влажную от пота, и внезапно понимает, что все это значит. Она слишком много (ну, больше положенного для своего вида) прожила, а потому сразу понимает подвох. Но почему-то не отпускает руку и послушно идет за Тимом, который тащит ее подальше от шума. Они садятся на лавочку. Где-то вдалеке посетителей пугает Аурелиан, и Грэтхен наслаждается визгом туристов. Тим сидит рядом и тупо смотрит в землю, он молчит несколько минут, и ведьма напрягается. Она думала, что сейчас он будет изъясняться ей в своих чувствах, будет заикаться и рассказывать все, лишь бы не продолжать тишину, но ничего этого не происходит. Тим просто молчит, а Грэтхен наслаждается этой самой тишиной. Она прикрывает глаза и замирает — на мгновение ей кажется, что вокруг стоит глушащий барьер, и это так хорошо-о-о... Она начинает говорить первой. (И это странно). — Ты с Астаротом неплохо уживаешься, я посмотрю. Это звучит как ирония, но если бы Астарот действительно невзлюбил Тима, то сейчас перед ней щеголял бы именно он, а не Тим. Пацан вздрагивает и наклоняет голову набок, переводя взгляд на ведьму, и они смотрят друг на друга. Без улыбок. Грэтхен думает, что задела слишком личную тему, но Тим медленно качает головой (на самом деле, он кивает, но, из-за наклона, это воспринимается иначе) и вздыхает. — Мне кажется, что у меня шизофрения. Но когда я так говорю, он обижается и контролирует мою руку, — он показывает Грэтхен кулак, и ведьма понимает, что именно этой рукой он тащил ее сюда. В голову закрадываются нехорошие подозрения. — А потом бьет меня по лицу. Со всей силы! Сам визжит, что ему больно, но бьет, и это так... смешно? В смысле, он... Он странный. Совершенно другой. Та часть меня, которой мне не хватало. А ему не хватало меня, да? Это вопрос с уловкой, и Грэтхен смеется. — Вы оба ужасны. — Вот именно! А теперь мы попеременно контролируем это тело! В два раза больше проблем. Мальчишка обреченно вздыхает и вешает нос. Волосы у него чистые, не такие, как у Астарота, и Грэтхен мысленно поет оды старухе Хелен, которая уничтожила самый ненавистный ведьмой аспект. Она хочет рассмеяться, но Тим говорит и говорит, словно изливает ей свою душу, и постепенно становится понятно, что сюда он позвал ее вовсе не из-за глупых мальчишеских ухаживаний, а просто чтобы поговорить. Ему действительно некому выговориться — если только Аурелиану, но тот постоянно работает, а больше было бы и некому. И Грэтхен льстит это, она слушает Тима и думает о том, что это мило. Он ей доверяет. Астарот бы сейчас строил из себя крутого парня, который сам может разобраться в своих проблемах, но Тим просто говорит — это обезоруживает. И ведьма слушает, даже не отвлекаясь. — Раньше меня лупили мальчишки в школе, и мне было обидно. Но Астарот этого не любит. Он вообще школу не любит, если уж начистоту, но этих пацанов просто ненавидит. В прошлый раз он заставил Монсьера пролететь кувырком пару метров по коридору, а потом расквасил носы его дружкам. Я думал, меня папаша за такое придушит, а он похвалил. Странно, да? Глаза у Тима горят каким-то новым непонятным огоньком, который был присущ только Астароту. — Это так странно! Прости, что гружу тебя этим, но если я буду рассказывать о таком Хелен — Астароту не нравится, когда я называю ее мамой — то она огреет меня сумкой и назовет монстром. А ты типа... не знаю... крутая. Хотя ты наверняка будешь смеяться, если я тебе кое в чем признаюсь. Все это звучит как призыв выслушать, и Грэтхен несколько раз кивает, наклоняясь ближе. Она даже чувствует дыхание Тима, которое пахнет мятной жвачкой. Ей симпатичен этот паренек, он забавный и милый. Что-то подобное она увидела и в Аурелиане тогда в баре, но Аурелиану не слишком повезло в жизни (да и вообще, он позер). Оставалось надеяться, что Астарот и Тим не вырастут в Аурелиана и не выйдут с пистолетом на улицу после измены жены. — В детстве мне всегда хотелось стать таким, какой сейчас Астарот. Ну, знаешь, такие задиры, на которых ровняются все во дворе, — Тим смешно пучит глаза, он произносит все шепотом. — В школе мне было стыдно возвращаться к таким идеям, потому что ма... Хелен не одобрила бы, но сейчас во мне есть Астарот и... Так странно! Он вроде часть меня, я вроде стал тем, кем хотел, ну, частично, а вроде и нет. Он так жестикулирует во время рассказала, что Грэтхен начинает громко заливисто смеяться. Странные мечты, их осуществление, эта восторженность — это так мило и глупо, но совсем не по-плохому, что она не может остановиться и все смеется и смеется, и Тим начинает хихикать вместе с ней, все громче и громче. Грэтхен так странно смотреть на то, как этот мальчик улыбается, потому что она знает его мать, знает то, что та его не любила и пыталась придушить голыми руками, и, от того, что сейчас мальчик смеется, ей становится радостно на душе. Потом они умолкают. — Спасибо, что выслушала! — его голос такой звонкий, что Грэтхен невольно щурится. — Раньше мне некому было высказаться, и я писал все в дневник. Ну, ты знаешь судьбы таких предметов — их читают перед всем классом и смеются над тобой. Ты тоже смеялась, но... но... знаешь! Ты смеялась иначе. По-доброму. Спасибо, мне давно так хорошо на душе не было. Он ей улыбается, и ведьма хихикает в ответ. Он все же пытается ухаживать за ней, но так незаметно и странно, что Грэтхен может простить ему подобный факт. В конце концов, она не настолько зла, да и Тим не дурак — видит, что он не противник Аурелиану. Они улыбаются друг другу, и Грэтхен встает с лавочки. — Я куплю тебе сахарную вату. Только не у Атмона. Тим коверкает чужое имя и поднимается следом за ней. И они идут на свое недо-свидание.