Художественная привычка

Пусть бушующее море будет спокойным и нежным.

      В нос сразу же ударил приятный запах различных пряностей и свежей выпечки, вперемешку со сливочным кофе. Кофе со сливками всегда тянуло за собой приятный и всегда свежий аромат, просто-напросто радующий человека и поднимающий ему испорченное после тяжкого и трудового дня настроение. Куроко приходил сюда, не пропуская ни дня. Вечно садился за уже давно оборудованный специально для него и излюбленный столик около окна, заказывал свежеиспеченные булочки с корицей, кофе со сливками и рисовал. Рисовал мимо проходящих людей, распускавшиеся неподалеку деревья, частое голубое, пропитанное тысячами облачков небо, а затем оставлял законченный рисунок, будто бы нарочно. Такое поведение парня нередко заставляло персонал как-то странно смотреть на него, наверняка обговаривать, но никто так и не решался сказать ему что-то, не решался упрекнуть в постоянном забывании рисунков. Они привыкли. Привыкли к этому странному пареньку и его странностям, привыкли видеть его в одно и то же время каждый день. А Тэцуе это нравилось. Нравилось наблюдать за их озадаченными лицами и бегающими глазами, их фальшивыми улыбками и жалкими надеждами на то, что он их просто-напросто не замечает. Не замечает яро проскальзывающей фальшивости в словах и во взгляде.       Взгляд голубых глаз, будто бы прожигал его изнутри, стараясь запомнить каждую клеточку, каждую особенность бледного и до боли женоподобного лица. Куроко не раз ловил себя на мысли, что этот взгляд пугает, не дает сосредоточиться на поставленной цели. Даже излюбленное кофе не давало расслабиться. И, в конечном итоге, его заинтересовало это. Заинтересовал такой интерес к его персоне, ярый и, до беления костяшек, пугающий. С каждым днем, художник стал всё больше и больше усугубляться в этот взгляд, пытался придумать создателя, черкая и портя очередные листы белоснежной бумаги. Это до боли раздражало, заставляло всё внимательней и внимательней присматриваться к окружающему персоналу и посетителям. Почему-то он чувствовал себя каким-то отбитым параноиком.       Такао, будучи баристой в этом ничем не примечательном кафе, давно заприметил этого странного и до боли въевшегося в мозг паренька. Верней, ему просто-напросто нравилось наблюдать за ним: его отточенные движения при рисовании удивляли, заставляли всё больше и больше удивляться его художественным способностям. Голубые, пропитанные апатией ко всему окружавшему, глаза всё время смотрели куда-то вдаль, не заботясь о том, что могло получиться на бумаге. Казалось, что парень полностью отдавался своему хобби, доверял своим рукам и способностям. Это выглядело очень профессионально и довольно-таки волшебно.       Это уже зашло в некую привычку для обоих. Куроко всячески делает вид, что ищет, а Такао — лишь наблюдает и мысленно делает кое-какие выводы насчет этого художника. Так бы и продолжалось достаточно долгое количество времени, однако Тэцуя наконец-таки догадался, кому принадлежит столь заинтересованный взгляд блекло-голубых глаз. Верней, он просто-напросто вовремя успел уловить на себе пронзительный взгляд и повернуться. Именно тогда он и увидел его, баристу. Темные, достаточно отросшие волосы, немного бледноватая кожа и тонкая линия губ — он, буквально, запоминал в нём каждую деталь, стараясь усмотреть и за мелочью в виде родинок или изгиба носа. Именно тогда за его столом появилось два рисунка — цветущая сакура и портрет баристы, заставивший персонал как-то косо смотреть на Кадзунари, перешептываться и многозначно шутить. Такао, хоть и не был рад такому быстрому раскрытию, всё же был приятно удивлен портрету. Такая же форма глаз, изгибы носа и тонкая, очень сложная для многих художников, линия губ — рисунок был очень сильно похож на реальность, портрет удачен. В сердце парня что-то приятно дрогнуло, по всему телу разлилось теплое чувство, говорящее, что этот рисунок был сделан с любовью, с таким же трепетом, как он думал о Куроко.       На следующий день Тэцуя увидел за своим столиком приятный конверт и его повседневный заказ: две свежеиспеченные булочки и кофе со сливками, только что приготовленное. Это приятно радовало уже давно потеплевшую душу парня. На лице как-то внезапно расплылась довольно-таки редкая усмешка, верней, её никак не похожее на оригинал подобие; в конверте находился коричневатый листок с адресом этого же кафе, а за ним — бежевый лист, пропитанный ароматом взбитых и сухих сливок, сложенный пополам. Раскрыв его, Куроко принялся читать что-то похожее на послание. Красивый почерк приятно радовал глаз, хотелось читать и читать, не отрываясь. Приятно подобранные слова всё сильнее и сильнее грели душу. Глупое подобие усмешки вновь играло на лице художника, тем самым заставив баристу томно улыбнуться и неуверенно почесать затылок — он всё это время наблюдал за ним, за его реакцией и плавающими эмоции. Со стороны это выглядело крайне мило и довольно необыкновенно.       Через некоторое время, отложив конверт с двумя листами, Тэцуя принялся за рисование. Раньше обыденного времени, даже не притронувшись к заказанному. Это не на шутку удивило не только остальной персонал, но и самого Кадзунари. А потом, через несколько минут после начала обыденного занятия, он встал со своего насиженного места и ушел, заставив ещё больше удивиться теперь уже весь персонал. И вновь, как обычно, он оставил за собой один-единственный, к удивлению, рисунок.       Такао приятно удивился, видя очередной его портрет и послание, на другой стороне бумаги. Там было написано про взаимность, красивым почерком и душещипательными словами-подборами. На бледных щеках сразу же загорелся практически незаметный румянец, дурацкая улыбка до конца смены не покидала его. Теперь его мысли были напрочь заняты этим художником — ему казалось, что это какого-то рода привычка — думать о нём и, как бы по-девичьи, фантазировать…