Последние цветы

Он всегда дарил Любоньке Трофимовой цветы. Сухие степные или второпях сорванные с клумбы, купленные в цветочном магазине, срезанные за стебельки клинком кинжала, чуть распустившиеся на ветках – при каждой встрече, не пропуская ни одного раза, если не считать их встречу в Туркестане. - То был первый и последний раз, Любонька. Больше не повторится, честное офицерское, - заверял Варавва и вручал ей охапку рыжих стеблей с фиолетовыми чашечками на верхушке. - Что ж вы, Ванечка, - скромничала Люба, внешне сияя, и с нежностью глядела на Ивана: на его золотистый чуб, армейскую папаху и лучистую, широкую улыбку тонких губ. Милый, милый Ванечка, как не любить его? - Ну-ну, отобьёшь ещё, - улыбался Алексей другу, хоть в душе и поднималось что-то бледно похожее на ревность. Впрочем, давил он в себе это что-то бледное очень быстро, когда Ваня шутливо отзывался: - Да зачем я Любаше? У неё уже есть два казака, третий – это многовато будет. И они легко смеялись втроём, а маленький Егорка, не понимая всеобщего веселья, что-то гугукал из люльки. - Спасибо, Ванюша, - благодарила Люба и аккуратно клала букет на стол, и Варавва долго-долго смотрел на её порозовевшее от счастья, ненаглядное лицо. Ванечка всегда приносил ей цветы. - Фу ты, чёрт. Что ж такое? - ругается Алексей и трёт рукавом кителя покрасневшие глаза, радуясь, что внук сейчас в училище и не видит непрошенных слёз. Бойца растить надо, прежде всего подавая наглядный пример, а так - что это за пример будет? Хотя Егорыч бы понял и точно так же держал бы эту бесполезную глазную соль на веках и в горле, не давая себе расплакаться. Смышлёный мальчик, весь в отца. Уши так же беззащитно торчат… - Ну, Алексей, не ругайся, - тихо говорит Иван, придерживая длинными пальцами цветы. – Не надо так. Тёмно-карие глаза генерала Ивана Вараввы сухи, но на могилу Любоньки глядеть им всё равно тяжело. И эта тонкая и раскалённая игла в сердце, боже, боже… Белоснежные цветы ложатся на тёплую землю, Иван встаёт, одёргивает китель вниз и вдыхает полной грудью, почему-то не в силах выдохнуть. Нет больше Любоньки, которая маняще улыбалась, говорила по-французски, как по-родному, которая женственно носила лёгкие платья и совсем не менялась с возрастом – нет её. И дарить цветы больше некому, думает Иван, и глаза его по-прежнему сухи.