Забытая небесами

      Под пальцами дрожит крохотный багряный лучик, он теплым зайчиком умещается в небольшой ладошке, пригревая посиневшие от холода пальца.       Однако, это ненадолго, кусочек солнца, пролезший через щель между досками, где некогда было окно, сбегает из рук.       Оставшиеся лучики скачут со стены на стену, отражаясь от разбитых зеркал и играясь пересветами на лице шатенки. Она слабо улыбается, прикрывая глаза, и подставляя лицо кусочкам внешнего мира.       Сколько лет Акане не видела солнце? Восемь? Четыре в Сангвинеме, столько же в Крунтисе, небольшом подземном городке на юге Японии, под покровительством Батори. И если первые годы в Сангвинеме остались в памяти мутным туманом, то Крунтис стал кошмаром наяву. Бесконечные дни сменяющие друг друга, одинаковые, бессмысленные. Дурацкий цикл из которого она не могла вырваться до вчерашней дня.       Красивый купольный потолок, украшенный христианскими мотивами, грозные святые с неодобрением косятся на тебя изо дня в день. Тяжелые хрустальные люстры, игриво переливаются сотнями кристаллов. По домам барельефами ползет лепнина со светящимися каменьями, бросая некоторые на выложенный неровными плитами пол. В городе бредут дети-призраки, питомцы Батори. Бледные в прозрачных одеждах, с погасшим взглядом и тончайшими конечностями, они даже живыми не кажутся. Они редко смеются, часто плачут, кашляют кровью и умирают… Слишком часто, даже для города вампиров. Откуда Ферид их брал — не ясно, но приезжали они уже такие, он называл их ангелами и восхищался красотой увядающей жизни. Кажется, они были поражены какими-то болезнями, какими, Акане не знает. Ей строго-настрого было запрещено общаться с жителями Крунтиса. Днем, с двенадцати до двух, ей разрешалось бродить по опустошенному городу, детей на это время уводили, куда и зачем Хакуя тоже не знала. Однако, со временем, в голову лезли не самые приятные предположения, зрачки детей были постоянно расширены толи от боли, толи от наркотиков, которыми их накачивал Ферид, чтобы в последний путь они отправлялись свободными от боли и прочих человеческих прихотей, чистыми ангелами.       Пару раз, Хакуя пыталась заговорить с детьми, умудряясь сбежать от конвоя, но призраки в ответ лишь широко распахивали глаза и удивленно пялясь на шатенку, отступали, убегая, как от монстра. Это расстраивало Акане, потерявшую всякую возможность ведения диалога с равными себе. Вампиры-стражи не особо шли на контакт и отвечали всегда односложно, тогда девочке и пришлось открыть для себя книги. Благо, для чтения у нее было всё: Бесконечная библиотека седьмого основателя, неограниченное время пребывания в ней и желание познать мир, в котором она осталась. Так и прошли мучительно долгие четыре года, разбавляемые редкими визитами Ферида и его приспешников, аварийными ситуациями в городе и немногочисленными праздниками. По ночам Хакую убаюкивал звон старой часовни, служащей по ушедшим на небеса «ангелам Ферида», она не думала, что когда-нибудь привыкнет к ежедневный смертям, но Крунтис преподносил это как радость свободы для ушедших под красивые песнопения высоких детских голосов.       Хоть и первое время девушку слишком часто одолевали кошмары о прошлом. Застывшая перед глазами по сей день картина: брызги крови, дикая усмешка Батори и обездвижено упавшие члены семьи, крики Юу и Мики, резкая вспышка боли в районе сердца, глухой звук и темнота. Следующим воспоминанием было надоедливое пищание приборов, выжигающий глаза свет, запах лекарств и алые глаза, виднеющиеся за медицинским масками, ужасная боль в области сердца, далее воспоминание обывается и следующим в сознании рождаются громоздкие колонны у входа в Крунтис.       Круг замыкается. В реальность Акане возвращает порыв ледяного ветра, пробирающего до костей и золотая вспышка молнии, солнце село, оставив власть над небесами надвигающейся буре, что одолели землю после апокалипсиса. Вслед света идет звук, рокочущий хохот грома, нарастающей волной проходит по телу мурашками. Шатенка жмурится, желая обнять колени, но из-за наручников, плотно обхвативших детские запястья, может лишь сильнее прижать колени к груди и уткнуться в них лбом.       Танец белесо-желтых раскатов и перекрикивание ударов о землю продолжаются. Первые капли влаги касаются земли, неуверенно и тихо, но их подгоняет гогот грозы и дождь усиливается, обращаясь ливнем, обручившимся поддержкой ветра и сносящим все на своем пути. Старые вывески, осколки витрин, куски погнутого железа автомобилей, чьи-то неразложившиеся скелеты. Всё это несется по улицам мертвых городов Японии, врезаясь и переворачиваясь по дороге, ударяя по забитому досками окну, нарушая микроклимат комнаты запахом озона и непрошенными каплями.       Девушка отодвигается от окна, про себя радуясь этой непредсказуемой стихии, она красива, быстра, опасна, непредсказуема, разрушительна и свободна. Свободна. То, чего не хватает Акане всю жизнь. Даже в доме призрения Хакуя. Она хочет встать, сломав оковы и сделать шаг в направлении окна, кружась в брызгах дождя, наслаждаться коротким мигом независимости, что, конечно, было бы иллюзией. Хакуя давно смирилась, что вся ее жизнь какая-то сплошная иллюзия чего-то живого и старалась получать удовольствие от тех мелочей, что никто и не замечает толком. От чужой смущенной улыбки от расцветшего посреди дороги цветка, от сверкающих звездочек радости в глазах от вида конфеты, от покрытых мелкими шрамиками ручек, протягивающих самодельную игрушку с плохо скрываемой гордостью, от запаха только открытой старинной книги любимого писателя, предчувствуя что-то грандиозное.       Акане слабо улыбнулась, чувствуя, как на лицо опустились несколько капель. Кто-то мог бы посчитать девочку сумасшедшей, но сама пленница считала, что радоваться мелочам — это именно то, чему стоит научиться в жизни. Сквозь боль, отчаяние и слезы. Так говорил братик Микаела и она ему верит. Щеки шатенки покрылись слабым румянцем при мысли о Шиндо*.       Все воспоминания и мысли о нем всегда грели, Мика был ее солнцем в этом разрушенном мире, Акане верила, что блондин был жив и они еще когда-нибудь встретятся. Не мог он умереть, только не Микаела. И с улыбкой вспомнят праздники в приюте, первую игрушку сделанную Чихо, первый стих Таичи, радость от шоколадного торта и истории Юичиро, брат всегда неумолимо верил в чудо и Хакуя в какой-то степени ему завидовали, ее взгляды были более пацифистскими. Она бы не смогла взять пистолет и выстрелить в голову прародителю, вернее, тогда бы не смогла.       Сейчас же, она сама была не уверена на что способна. Последние месяцы девочку одолевали странные сны, где она такая красивая и отстраненная, плавно ступает по парапету, едва касаясь земли, легкими, теплыми крыльями, щекочущими спину, сквозь открытое белоснежное, как и крылья платье.       Когда она подскочив на широкой кровати, просыпалась, ей все еще казалось, что она чувствует эти мягкие перья, касающиеся тела, иногда даже находила их под одеялом, но рассудок подсказывал, что они просто вывались из подушки.       В этих снах девочка словно была совсем другим человеком, кажется, она может легким движением руки уничтожить легион противников (но кто они?) и не моргнуть глазом, холодное, поглощающее разум равнодушие завладевало хрупким (или все же нет?) телом. Хакуя почему-то не боялась себя из сна, ей казалось, что та девушка единственная, кто может ее понять и пригреть, сокрыв от всего мира крыльями. Но когда пленница просыпалась, её до дрожи пробирал холод, идущий откуда-то изнутри, ей было страшно и холодно. Хотелось укутаться в теплый плед в библиотеке и просидеть остаток ночи за книгой, чей выбор последнее время был очень странным. Из-за этих крыльев и слепого, чужого света, девушка решила ознакомиться с канонами христианской веры. Признаться, она мало что понимала, но когда читала, ощущала странное тепло под ребрами, ей становилось спокойнее и она так и засыпала в обнимку с толстой книгой, под зажигающуюся искусственную иллюминацию города. Фарид хотел, чтоб в его «царстве» был день и ночь и по правде говоря, это было очень красиво. Но больше всего Хакуя любила вечер, когда основной свет притихал, уступая место подсветке в каменных плитах дороги и огонькам, исходящим от стен домов. Жаль, что эту красоту могла оценить лишь Акане, детям было не до этого, как и не многочисленным вампирами города, у них, кажется, чувства прекрасного отсутствовало и им было спокойно и при пропавших плесенью и водостоком стенах Сангвинема со скудным безликим зеленоватым светом. Батори, они считали сумасшедшим, что ни скрывали высказывать в его отсутствие, сама Акане так и не поняла, как относится к седьмому основатель, она, вроде бы и ненавидела его за то, что он сделал с ней, её семьей и Микой, боялась, узнавая о его приезде, но презирать, почему-то, не могла. Нехотя, вспоминался этот странный город с умирающими детьми и красивыми заданиями, не особо сочетающиеся друг с другом факты, но складывая их между с собой, можно придти к выводу, что все это прародитель воздвиг для них, пусть и нездорово восхищаясь мертвецки бледными телами детей, выглядывающих из-под полупрозрачной одежды.       Температура в комнате незамедлительно опускалась, девушка зябко повела плечами, надеясь, что ночь ей здесь провести не придется. Грязно серое платье с рюшами и оборками не грело от слова совсем, а умереть, после всего пережитого от пневмонии, не особо хотелось.