--iris--

Есть такое поверье, что когда пришел конец, люди, державшиеся за своих истинных, смогли переместиться туда, где ничего будто не было, где была зеленая трава, и лужи от дождя не светились в темноте, и где можно было не беспокоиться за свое существование. Паскалю интересно, смогли ли переместиться туда его родители, или же их тоже уничтожило взрывом. Так или иначе, с самого детства, сколько он себя помнит, он рос один. Паскалю почти семнадцать, и он готовится к тому, чтобы получить свой идентификационный номер и сертификат. Это будет значить, что он официально готов к жизни без опеки. Возможно, тогда он сможет разыскать тот самый мифологический «остров», где приходит избавление от радиации. Пока он этого не сделал, ему приходится надевать чертову маску и заливать свободные участки кожи чертовой мазью, а потом спешить на чертову тренировку, чтобы получить чертов сертификат. Люди на улицах смотрят на Паскаля искоса. Так было всегда: у него ярко-рыжие волосы — слишком непривычного для выживших цвета — а маска его скрывает лишь глаза и дыхательные пути, отчего его лицо кажется сегментарным, уязвимым. Он сам бы рад выглядеть менее вульгарно, но денег на новую маску у него нет, и поэтому каждый вечер дома ему приходится промывать глаза и легкие, потому что маски первого поколения едва ли спасают от радиации должным образом. К тому же, у парня глаза немного странного оттенка. Паскаль уверен, что это какой-то врожденный дефект. В их мире оттенки глаз — это самая обычная вещь, по ним находят своих соулмэйтов, потому что у каждого человека они так или иначе отличаются: узорами, крапинками, чем угодно. Но того, что есть у Паскаля, никогда ни у кого не бывало. Его глаза мало того, что разные, так еще и отличаются они не цветом, как можно бы было ожидать (такое уже случалось, по словам кора). В одном глазу у Паскаля есть идеально ровное кольцо белого цвета, контрастирующее с синей поверхностью остального глаза. Что забавно, второй его глаз абсолютно, полностью синий, как это и должно быть у нормального человека. Паскаль тренируется обычно по пять часов в сутки, поэтому он редко видит свою каморку (квартирой эту хибару язык не поворачивается) при дневном свете. По идее, он мог уйти из черты заседлости и стать отшельником, чтобы жить в огромных и просторных домах, оставшихся необитаемыми после конца, но Паскаль слишком нерешителен для этого. На улицах с наступлением вечера темнеет почти мгновенно: пузырь становится матовым, и темные отблески заката за его пределами растворяются и рассеиваются по воздуху внутри него. Лица людей в этот момент покрываются тенями, Паскаль любит смотреть в глаза незнакомцам, чтобы увидеть в них что-то, но кроме разноцветья оттенков он ничего не видит. В их мире необходимо быть хладнокровным, и это, скорее, приказ предков, чем то, что действительно им надо. Паскаль надеется, что его соулмэйт окажется человеком, с которым он сможет позволить себе сбросить все маски, даже те, которых не видно с помощью глаза. Центральные улицы всегда полны народу. Невероятно, как в такой маленькой черте может жить столько людей, но Паскаль, редко наведываясь сюда, каждый раз остолбевает, рассматривая кричащую толпу, переливающуюся в свете сотен сверкающих фонарей. Он никогда не старается идти против движения: это сложно и привлекает внимание и без того слишком бдительной охраны, стоящей на углу каждого перекрестка. Толпа шумит, не переставая, звуки музыки и голосов смешиваются в сплошную какофонию, Паскаль, задумавшись, бредет по улице и не совсем видит, куда он идет. — Осторожней, блять, пацан, — шипит какой-то парень, с которым они сталкиваются. Лицо парня полностью скрыто за маской: даже глаз не видно. Тонкий тонированный пластик закрывает его лицо, и Паскаль даже не может сказать, что это точно парень: он сам пользовался пару раз изменителями голоса, чтобы стать хоть немного инкогнито. Паскаль почему-то уверен, что человек напротив, тот самый, что протискивался сквозь толпу против движения, смотрит сейчас прямо на него. Хочется закрыть глаза и стереть жгущую и без того горячие щеки мазь, сбежать к себе в каморку, на самые окраины черты, поближе к стене пузыря, укрыться одеялом и тяжело дышать. На лбу Паскаля выступает испарина, он бормочет что-то едва различимое. Незнакомец не двигается, лишь медленно вцепляется в руку Паскаля и тащит в сторону, к какой-то стене очередного строящегося жилого блока для элиты. — Ты сейчас же пойдешь со мной, ясно? — говорит человек грубым низким голосом, достаточно громким, чтобы Паскаль мог расслышать его сквозь мерный гул генератора, находящегося, судя по уровню громкости, прямо под ними, и шум людей. Паскаль не хочет никуда идти. Паскаль вообще хочет попасть домой и уснуть, чтобы завтра проснуться и пойти на тренировку, и надеть маску, и ненавидеть черту, и созерцать гладкую поверхность пузыря, отнюдь не спасающую от радиации, и… Незнакомец тащит его куда-то в сторону, подальше от центра, куда-то в кварталы архитекторов, где каждый дом отвечает за строительство определенного квартала в черте, в какой-то подъезд в центрально-квартальном доме, в какую-то квартиру за тяжелой металлической дверью с идеально отполированной поверхностью, в которой Паскаль видит, каким маленьким и хрупким он смотрится рядом с незнакомцем. Квартира большая и просторная, она не захламлена, как у Паскаля, нет; в ней все лежит на своих местах, и когда синеватая лампа включается над его головой, Паскаль старается не терять ни минуты, рассматривая каждую полку прозрачного стеллажа прямо перед ним. — Разувайся, нам предстоит долгий разговор, — бормочет незнакомец. — Почему так? — Увидишь, тебе лучше увидеть это, — говорит незнакомец. Сердце Паскаля бьется быстро-быстро, он думает о том, что всплыли какие-нибудь данные об острове, а этот парень — знакомый архивариуса, который попросил его передать, что было что-то обнаружено «странному парню с белым кольцом в левом глазу». Незнакомец избегает визуального контакта. Он даже маску не снимает, хотя Паскаль избавляется от нее в тот момент, когда дверь захлопывается за ними. Шилло медленно разувается, проходит чуть дальше по широкому холлу. Незнакомец аккуратно подталкивает его в гостиную, совмещенную с кухней, усаживает за стол. Ставит чайник: Паскаль удивленно смотрит на кристально чистую воду сквозь подсвеченное стекло, но потом вспоминает, что в кварталах архитекторов живут достаточно обеспеченные люди, способные позволить себе пить очищенную должным образом воду. Через две минуты, тянущиеся словно вечность, незнакомец, наконец, садится напротив него с кружками кофе. Он уже переоделся: на нем теперь белая майка и белые шорты, мазь смыта, и на руках видны татуировки. Маска все так же покрывает лицо, и Паскаль тихо, как можно осторожнее, спрашивает: — Может, стоит снять маску? — Всему свое время, — отвечает незнакомец. — Я Дэвид, — он протягивает Паскалю руку. Тот осторожно тянется к ней и пожимает лишь самые кончики пальцев. — Паскаль, — тихо бормочет он, почему-то немного очарованный голосом и тоном незнакомца, тем, какие его пальцы холодные, и как его имя звучит в гулкой тишине квартиры. — Что же… Паскаль, — тянет незнакомец, словно пробуя имя на вкус. Потом он прикасается к маске, и она с щелчком отходит от кожи лица. Паскаль ахает не то удивленно, не то недоуменно, не то разочарованно. У Дэвида ярко-синие глаза. Левый полностью однотонный, как правый у Паскаля, а на другом видно идеально ровное белое кольцо. Паскаль никогда не задумывался над этим, но сейчас у него возникает вопрос: у истинных глаза абсолютно идентичны, или разница все же есть? Потому что Дэвид невероятно, завораживающе красив. Потому что у них с Дэвидом практически одинаковые глаза, лишь кольцо по разные стороны. Паскаль разрывается между желаниями: завизжать, разреветься, поцеловать Дэвида или пойти в кор, чтобы выпытать хоть немного данных о глазах истинных. Дэвид моментально смущается под пристальным взглядом Паскаля, его брутальность заменяется неуверенностью. Он смотрит на того, кого привел домой, чтобы рассказать, что они соулмэйты, слегка испуганно, оценивающе и недоверчиво. Когда он получал сертификат, он спросил об этом. Глаза истинных по всем данным зеркальны: что есть у одного, то отражается у другого. Но Дэвид, почему-то, колеблется, тянет время, выжидает. — Почему они все равно разные? — вздыхает Паскаль едва слышно. — Потому что мы дополняем друг друга, и они должны быть зеркальными отражениями. — Почему так? — задает Паскаль вопрос, смысла которого Дэвид абсолютно не понимает. — Почему все вообще произошло именно так? В голове Паскаля момент встречи истинного был совершенно другим, он не может смириться с разочарованием. Когда долго чего-то ждешь, так или иначе разочаровываешься в результате. Паскаль хватается за то место, где у него должно быть сердце. Вздыхает. Дэвид обеспокоенно смотрит на него, кладет руку поверх руки Паскаля. — Сколько тебе вообще? — срывается с губ младшего. — Двадцать один. Паскаль тяжело вздыхает. Дэвида могут посадить из-за того, что Паскаль не получил еще сертификата, потому что искать своего соулмэйта можно лишь после этой процедуры. — Мне нельзя… Дэвид понимает все с этих двух слов, прерывает Паскаля, сжав его руку чуть сильнее. — Есть данные, что если один человек из пары имеет сертификат, и именно он стал инициатором отношений, то неидентифицированного не ожидает наказания. — А как же ты? Паскаль внезапно чувствует, что его сердце бьется спокойно, хотя он и на грани истерики. Синхронизация, вот как это называется. Когда истинные находятся рядом, их сердечные ритмы синхронизируются — чей наиболее близок к нормальному, тот и преобладает. Дэвид улыбается. Паскаль чувстует растекающееся по телу спокойствие и вздыхает: — Ладно, будь по твоему. Дэвид ведет ладонями вверх по рукам Паскаля. Встает, перегибается через стол, наклоняется, не в состоянии закончить начатое. Они смотрят друг на друга, между ними меньше двух дюймов, и Паскаль становится первым, кто подается вперед. Поцелуй, по ощущениям, это совсем не то, что представлял себе Паскаль. Губы Дэвида слегка влажные и холодные, невероятно тонкие и напряженные, а язык, которым он ненароком проводит по губе Паскаля, до неприятного скользкий. Паскаль сначала недоумевает, как от такого можно получать удовольствие. Впрочем, вскоре он втягивается в процесс, и ему даже начинает нравиться. Он разрывает поцелуй, Дэвид смотрит на него, и синева его глаз пульсирует свечением. — Они… — Светятся, — дополняет Дэвид слова Паскаля, застревающие у того в глотке. — Черт возьми, Дэвид… — Охуеть. Они рассматривают глаза друг друга долго, почти не отрывая взгляда. — Пойдем гулять? — внезапно выдает Дэвид. — Зачем? Куда? Дэвид, мне надо домой… — Паскаль абсолютно теряется. Он не знает, можно ли ему остаться здесь (потому что он был бы не против), можно ли вообще прикасаться к Дэвиду, но тот берет его за руку, развеивая все сомнения. — Ты будешь жить здесь, Паскаль. А сейчас мы с тобой пойдем гулять, потому что здесь очень душно, — шепчет Дэвид ему в губы, рассматривая его глаз, пульсирующий светом в полумраке. Кольцо в глазу двигается, когда Дэвид опускает взгляд. Паскаль готов поклясться, что у него сейчас откажут ноги, но из-за чертовой синхронизации он стабилен, как никогда. Он слабо кивает. Позволяет Дэвиду вывести его на улицу: у них обоих прозрачные маски, и люди смотрят на них с улыбкой, замечая сверкающие из-под слабо затененного пластика глаза. Дэвид тащит его в центр, в самую толпу, и правило, по которому Паскаль живет, перестает действовать: они идут навстречу ее движению, привлекая внимание, вызывая на себя поток брани и злости, но Паскалю почему-то невероятно хорошо, и он смеется, думая, что, возможно, вся суть того поверья про «остров» была понята им неправильно. Все выжившие, что смогли сохранить своих истинных, не перестали видеть жизнь такой прекрасной, какой она была до конца. И Паскаль понимает, что даже сама черта с ее переливчатым пузырем вместо неба становится для него чем-то прекрасным. И мазь не жжет. И завтрашнее утро кажется таким беспредельно далеким, что никакие чертовы тренировки не кажутся ему слишком уж сложным испытанием.