425 г. Первой Эпохи Средиземья.
Где-то бродят твои сны, королевна; Далеко ли до весны в травах древних… Только повторять осталось — пара слов, какая малость — Просыпайся, королевна, надевай-ка оперенье… «Королевна». Мельница
Золотой день, раскинувшийся над Хелеворном, понемногу клонился к зениту. Высокие древние сосны, изумрудные рябины, темные ели отбрасывали в лесах долгие янтарные тени; под ними легкий ветерок играл кудрями таволги и бело-розовыми цветами малины, клонил к земле болиголов, зверобой, чабрец, шалфей и высокие и прямые, точно стрелы, цветы дикого чеснока. На черной озерной глади, как крохотные кораблики, качались черноголовые чайки, а в заводях, в высоких камышах и осоке то и дело можно было заметить рябых куликов. У большой белой пристани трудились эльфы-рыбаки: кто-то вернулся с ночной и теперь распределял улов сомов; кто-то же наоборот, готовился выйти в воды за дневной рыбой; несколько эльфийских дев сидели в тени под деревьями у пристани и, то весело щебеча, то заводя песни на наречии Зеленых Эльфов, ловко чинили сети. Среди рыбацких лодок и небольших челнов выделялся один: из светлого, почти белого дерева, с изображением лебедя на носу, он готовился уйти вниз, по Гелиону, до границ Эстолада: в него грузили вино. Нолдор, во главе с Эскэ, виночерпием Карантира, катили из погребов крепости громадные дубовые бочки по снастям. — Вот эти, с красным сургучом, откатите отдельно, их заберут посланники лордов Амбаруссар, — говорил Эскэ, стоя с большим свитком в руках и проверяя все до мелочей. — А с белой — это для наших воинов у Сарн-Атрада. На пристань, с Кухонного Двора, пришел Аргон. Мрачно осмотрев все кругом и даже заглянув за скрепленные вместе бочки у самых снастей белого челна, он тяжело вздохнул и совершенно внезапно для всех, кто там находился закричал, приложив ладони ко рту: — Эледвен! Э-э-эледвен! Ответом была тишина — только озерные птицы поднялись в небо и закружили серебристыми точками да где-то под деревянными столбами заквакали лягушки. Аргон нахмурился и подошел поближе к воде. Он был уверен, что видел аданет здесь, вот казалось, только минуту назад блеснула золотом ее коса… Все так же хмурясь и оглядывая все кругом, синда направился дальше, вдоль пристани, пока она полого не сошла почти к самой воде. Нисси из крепости полоскали там белье, и несколько нолдор из кузниц набирали воды в бочки для работы. — Что, Арондо, потерял свою атанет? — сказал высокий нолдо с каштановыми волосами, в льняных штанах и рубашке и в кожаном фартуке, из которого торчали инструменты. В ухе у него была медная серьга — знак кузнеца. — Потерял, — сокрушенно сказал Аргон. — Вроде видел ее здесь. Ее Тьельпериэль ищет… — А ты посмотри, может, она за лодками где прячется? — предположил кузнец. — Да был я уже там, нигде нет, — отозвался синда. Эльфийки тихо засмеялись. Одна из них — красивая даже по меркам своего народа светловолосая дева-лаиквендэ поднялась с колен, выжимая ткань белого цвета. Сама в белом платье и сером фартуке, она была босая, а юбки были подоткнуты за пояс, оголяя ноги до колен. Ее толстая коса серебрилась на солнце. — Мне кажется, или ты боишься, что она заберется на корабль и уплывет к самым границам Эстолада, а, Аргон? — спросила она на синдарине и подмигнула ему. — Нет, — зардевшись, пробурчал Аргон. На самом деле он этого и боялся — Эледвен вполне могла так поступить. Ей было четырнадцать лет — как говорил лорд Карантир, самый возраст, когда подростки эдайн могли творить глупости. Аргон, сам едва переступивший порог зрелости, никогда не встречал смертных, но лорд Таргелиона знал их — во всяком случае, получше многих своих поданных. Вздохнув, синда подошел к краю деревянного настила и встал на колени, чтобы приглядеться к лодкам, привязанным неподалеку. Внезапно мокрые руки высунулись из воды, схватили его за шею и что есть силы потянули вниз, за собой. Аргон не удержался на мокром скользком дереве и хлопнулся в воду. Нолдор на пристани и в лодках залились смехом, как и красавицы-лаиквенди, а когда синда вынырнул, то увидел Эледвен, что плавала неподалеку. — Вот проказница-атанет! — казалось, громче всех смеялся кузнец. — Вот истинная дочь Таргелиона! — Так нечестно! — сказал Аргон, держась на воде. — Я скажу лорду, что ты… — Иди, ябедничай, — со смехом ответила Эледвен. — Только поосторожнее, я быстро расту, через год-другой догоню тебя в росте, вот тогда ты у меня побегаешь! — Так тоже нечестно! — Аргон сплюнул воду. — Это ты Валар скажи, — отозвалась аданет и поплыла к берегу. Аргон, давясь от обиды, последовал за ней. За последние четыре года Эледвен сильно выросла, быстро догоняла Аргона в росте. Она знала, что вскоре они совсем будут выглядеть как ровесники — такого было течение времени для смертных. Но даже для своего народа она была совсем юной - вся жизнь впереди. Сколько еще невиданных земель, лесов, озер, дорог ожидало ее? Сколько еще непрочитанных книг? Там, на западе и на Севере, лежал целый Белерианд: аданет надеялась, что однажды (когда именно, она не знала) она совершит путешествие, и повидает Химринг, и Хитлум, и Дортонион, и, может, даже увидит далекое Море, белых чаек и белые челны фалатрим, которые так часто являлись ей во сне. Они с Аргоном вылезли на теплую землю и стали отжимать волосы. Эледвен так и сиганула в воду в одежде: в узких черных штанах по щиколотку и светлой короткой котте. Ее длинные светлые волосы потемнели от воды, а белая кожа приобрела золотистый оттенок от загара — последний месяц они с Арнориэн провели в крепости, дни были длинными и Эледвен весь день бывала вне крепости — то плавала на лодке по озеру, то каталась верхом без седла на соловом коне, которого для нее держал Карантир. — Скоро мы уезжаем обратно в Зеленый Дом, — сказала Эледвен Аргону. Ее друг хмурился и молчал. Чтобы как-то заставить его улыбнуться и перестать обижаться на ее шутку, девочка добавила: — Тьельпе сказала, что, если хочешь, можешь поехать с нами. — А лорд тоже едет? — спросил Аргон. — Нет, Карнистир остается здесь, он ждет Макалаурэ с Севера и Куруфивнвэ с Тьелперинкваром из Белегоста, — Эледвен встала и принялась отжимать котту. — Но с нами поедут Турко и Амбаруссар. Они постоянно говорят про большую охоту: с утра до вечера. Уже несколько раз успели поспорить, кто кого одолеет и едва не стали просить своих дружинников делать ставки, на манер наукор. Представляешь? — она рассмеялась. — Но я-то знаю, что Турко всех обойдет. — Раз лорд не едет, тогда я тоже останусь, — ответил синда. Эледвен вздохнула и посмотрела на искрящиеся на солнце воды Хелеворна. — Я бы тоже осталась. Но в то же время хочу назад… Там, знаешь, свобода… Настоящая… — она умолкла и потом добавила: — Поедем, а? Будем играть в белых птиц… Игру эту они с Аргоном придумали год назад, когда мать дозволила синда поехать вместе с Тьельпериэль в ее дом. Аргон и Эледвен забирались на самые высокие холмы и потом сбегали вниз, раскрыв руки, как крылья и крича от счастья, ведь эта скорость была так похожа на настоящий полет! -… Ягоды будем собирать, — продолжала аданет, — в лесных озерах купаться. Я попрошу Морьо отпустить со мной Альквэ и мы сможем скакать по полям столько, сколько захотим. С Нелет будем играть… Нелет — белая борзая из своры Амраса — была подарком для аданет и теперь почти не расставалась со своей новой хозяйкой. Перед тем, как устроить шалость с Аргоном, Эледвен велела ей лежать под деревом в Кухонном Дворе, откуда собака сейчас и следила за своей хозяйкой, временами виляя хвостом, если ей казалось, что аданет смотрит на нее. Аргон же, кажется, заколебался. — Лорд обещал, что возьмет меня в свою дружину, — сказал он, наконец. — Уже очень скоро, и сейчас мне надо обучаться владению оружием и ездить верхом. Если я буду пропускать занятия, то ничего из меня не выйдет. А я хочу… — он умолк и потом опустил голову. — Было бы здорово, если бы ты не взрослела. Ты не можешь остаться такой, какая ты есть? Эледвен уставилась на него. Аргон был юн и мало понимал людей — то, что они были другими, отличными от эльфов, конечно же он знал. Но не мог до конца поверить, что скоротечная жизнь не их выбор. — Нет, — ответила она наконец, садясь рядом и обхватывая колени руками. — Не могу. Это решаю не я, и вообще никто из живущих. Таков Путь Людей, — шмыгнув носом, она добавила. — А зачем тебе это? — Чтобы ты оставалась такой же? — переспросил синда. — Ну, мы бы… тогда сделали то, о чем мечтали… Отправились бы к Морю… Ну, или в Химринг, — Аргон нарочно упомянул твердыню Маэдроса, надеясь, что это как-то заставить ее не меняться. Эледвен зарделась и спрятала голову в колени. — Мы и так можем туда отправится, на все это моей жизни хватит, — ответила девочка. — Но, Арондо, пойми: люди не сами выбирают такую жизнь. Так положено. Так велел Эру. Так нужно — а зачем, я не знаю. И никто не знает. Кто-то говорит, что это несправедливо и что это какое-то наказание, а кто-то, что это наоборот, дар. Уйти из-под Тени, что лежит на Арде до ее самого конца, и не быть подвластными Морингото. — Если это наказание, то не для одних людей, но и для нас, эльфов, — отозвался задумчиво Аргон. — Мы привязываемся к вам, а вы — к нам, но не успеет это произойти, так сразу приходит смерть. Эледвен улыбнулась. — Так так говоришь, словно ты много людей знал. Ты же кроме меня никого из атани и не видел никогда. — Но я слышал. Так говорит лорд Карнистир, а он видел очень многое за свою жизнь. — Да, — неопределенно ответила девочка. — Верно. Он знал. Он видел. Он перенес. — Что ты имеешь ввиду? — тут же спросил Аргон, но Эледвен только покачала головой и снова спрятала голову в колени. Она знала о Карантире и Халет, Арнориэн ей рассказала и наказала молчать об этом. Может, конечно, это и не тайна была вовсе, но синда явно ни о чем ни сном, ни духом не догадывался, и Эледвен решила, что узнает он все точно не от нее. Ответа от девочки Аргон так и не дождался, так как Нелет побежала к аданет и лизнула ее в ухо. Оказалось, не зря — на дороге появилась Лалвенде. — Вот вы где, негодники! — сказал она, уперев руки в бока. — Я их ищу, ищу… леди Тьелпьериэль вся обыскалась их, и Инглорион! А они тут сидят мокрые… Ну, живо в крепость, переоденьтесь и во внутренний двор, там вас ждет-не дождется Лаурендил. Лаурендил по приказу Карантира обучал Аргона владению мечом, а Эледвен обучалась у Инглориона — когда бывала в гостях у Карантира. И аданет, и синда подскочили и бегом помчались обратно, в крепость. Путь они избрали через Кухонный двор, чтобы пробежать через кухню, где Нинквенаро готовился к приезду Маглора, и стянуть пару лакомств. Во дворе, под деревом, дружинник гостившего у брата Келегорма, свежевал оленя; в телеге у стены были свалены вместе фазаны и перепела. Аргон и Эледвен переглянулись и подмигнули друг другу: жареные на вертеле перепелки были их любимым лакомством, и отправившийся на охоту ранним утром Келегорм не забыл о воспитаннице его сестры и ее друге. — Ты готов? — спросила девочка, засучивая мокрые рукава. — Еще как! — отозвался синда. — Тогда вперед! Хайя! — закричала, Эледвен, первой врываясь на Кухню, заставив всех вздрогнуть. — Берегитесь, мои враги! Мои бравые синдар, в бой! За Таргелион! — скомандовала она бежавшему за ней следом Аргону. — В бой, в бой! Не щадить врагов! За лорда Карантира! — вторил ей синда, охваченный каким-то странным веселием. Он и думать забыл об обиде — Эледвен смеялась и смеяться хотелось и ему; она шалила и он, точно тоже еще ребенок на грани зрелости и детства, вторил каждому ее действию. Они были едины в такие моменты — как брат и сестра, которые все делали вместе. Со смехом девочка и Аргон подбежали к широкому столу, где на расшитом полотне лежали, дымясь и только что из печки, сладкие хлебцы с ягодами. Эледвен тут же схватила одну и бросила ее Аргону, а потом успела прихватить лепешку и для себя. Нелет, весело гавкая, бегала по кухне, сбивая с ног всех, кто стоял у нее на пути, и успела стянуть кусочек мяса из миски на столе. — Сохрани меня Звезда! — воскликнул Нинквенаро, пытаясь ухватить юрких Аргона и Эледвен. — А, ну, прекратите! Положите немедленно, это же для вечернего празднества! Арондо! Эллевэндэ! Однако, даже грозный Стряпчий не мог ничего поделать с двумя друзьями — они хорошо знали, что ничего им за это не будет — ведь Эллэвэндэ была любимицей Карантира, а Аргон всегда мог сбежать в дом своей матери на несколько дней и избежать наказания строгого Лаурендила. — Собака! — чуть ли не взмолился Нинквенаро, увидев, как Нелет встала лапами на стол и вцепилась зубами в кость. — Амариэль, убери собаку! — Не ведай страха, мой бравый синдарский воин! В атаку! — смеясь, крикнула Эледвен Аргону. — Нелет! Вперед, за мной! Собака весело гавкнула и, едва не запутавшись в платье Амариэль, бросилась за хозяйкой. Казалось, набег на владения Нинквенаро состоялся и даже прошел удачно, но внезапно Эледвен почувствовала крепкую руку, что обвила ее вокруг талии, и она едва не взлетела в воздух, оказавшись зажатой крепкой рукой Келегорма. Аргона же он ухватил за ворот, не давая сбежать. Нелет снова залаяла, прыгая вокруг Охотника и то и дело хватая зубами его за края котты, пытаясь вынудить освободить хозяйку. — Сдавайтесь, синдар и атани, — сказал Келегорм, все еще крепко держа обоих. — Ваш бой окончен, примите поражение. — Благослови тебя удача! — воскликнул Нинквенаро, подходя к нему. — Сладу с ними нет! То ведут себя как самые воспитанные на свете, то словно в них пьяные наугрим вселяются! — Позволь мне их от тебя избавить, — Охотник, все еще держа Аргона и Эледвен, направился месте с ними прочь из кухни, по длинному застекленному коридору через небольшой дворик в оружейный зал. Только там он отпустил их и некоторое время взирал молча. Эледвен насупилась и демонстративно потирала бока, Аргон старался выглядеть смелым и прямо смотрел на сына Феанора. Келегорм, помимо своего прозвища Охотника, не зря был прозван Прекрасным. Он был высок, как и все сыновья Феанора, у него единственного из всех семерых братьев были светлые волосы, длинные и слегка волнистые, которые искрились, как сплав серебра и золота, а его серые, стального цвета, глаза всегда горели азартом, словно он постоянно пребывал в вечной погоне за лишь ему одному ведомым зверем. Арнориэн говорила, что в любом месте любой день, каким бы он ни был, превращался в праздник для всех нисси, когда приезжал ее третий брат. Эледвен и Аргон охотно в это верили: несколько дней тому назад они наблюдали за тем, как с Севера приехал лорд Аглона со своими дружинниками — на этот раз без Куруфина, который уже месяц был в Белегосте с сыном и возвращения которого ждали со дня на день, — так все те нисси, что были не замужем, нарядились в свои самые красивые платья и то и дело выходили в коридоры из своих рабочих комнат, лишь бы показаться Келегорму. Тот улыбался всем, был учтив со всеми, но сердце его принадлежало лишь охоте и битвам. Еще до рассвета, он умчался со своей прекрасной дружиной на охоту к Перевалам и вернулся пока Эледвен и Аргон были на пристани. Сейчас Охотник смотрел на Эледвен и Аргона, сложив руки на груди. — И что это было, можете мне объяснить? — спросил он на квенья. Синдарин он не любил и, зная что друг девочки вполне понимал Высокое Наречие, мог спокойно говорить на своем родном языке. Синда и аданет молчали. — Вы же знаете, как занят Нинквенаро, как много сил он тратит на то, чтобы порадовать Карнистира и его гостей, а приезд Макалаурэ для него — это особый день. Да что там день — час его славы и победы над всеми теми, кто сомневается. Тон Келегорма не обманул ни Эледвен, ни Аргона: они тихо рассмеялись, поглядев друг на друга. Все знали, что Нинквенаро был в негласном соревновании с Исильмо, а признание Маглора, который чаще бывал в Химринге, чем в Таргелионе, было равным самой величайшей из похвал. Выше было разве что заслужить подобное от самого Маэдроса. — Вы же не хотите лишить нашего Нинквенаро возможности порадоваться? — продолжал Келегорм. — Не хотим, — ответили в один голос Эледвен и Аргон. — Вот и славно, — Охотник наклонился к ним и протянул им два хлебца, которые до того безуспешно пытались стащить аданет и синда. — Ешьте, и потом возьмемся за дело. — Ты сам будешь заниматься с нами? — удивленно спросила Эледвен. — А где же Лаурендил? — не удержался Аргон. — Карнистир отправил его по спешным делам, — ответил Келегорм, подходя к стене, где висели луки и колчаны со стрелами и стал придирчиво рассматривать оружие. — Каковы ваши успехи за последние два месяца? — Десять из десяти! — довольно произнес Аргон. — И, что, ни разу не промахнулся? — Охотник обернулся к синда, казалось, слегка удивленный. — Ни разу, лорд Тьелкормо! — Хорошо, очень хорошо! Карнистир тебя хвалит, он очень доволен тобой, — Келегорм подошел к Аргону и потрепал его по волосам, точно тот все еще был мальчишкой. — Впрочем, я не должен удивляться — синдар всегда славились своим острым взором и легкой рукой. Лаурендил — хороший учитель, но ты же знаешь, что побить меня в стрельбе никому не удавалось под небом Белерианда? — синда закивал. Келегорм хмыкнул. — Давай-ка я посмотрю, как ты стреляешь, и покажу тебе пару приемов. Пойди, принеси свой лук и стрелы и поставь мишень у дальней стены. Аргон тут же убежал исполнять приказание, и Охотник посмотрел на Эледвен. — Я не слышал твоего голоса, атанет, — заметил он. — Какие результаты были у тебя? Эледвен молчала. — Ну? Я жду. — Три из десяти… и… один раз пять из десяти, но не больше, — ответила она, опуская голову. — Тебя учит Инглорион? — Да. — Странно, он хороший лучник… Но, правда, меч — вот его оружие. Он тебя учит клинку? — Да, — Эледвен подвернула все еще мокрый рукав и показала алеющие синяки. — И что он говорит? — Что пьяного орка я смогу напугать, — ответила аданет. Келегорм усмехнулся и снова посмотрел на нее. Аргон тем временем поставил мишень в указанное место и принес Охотнику лук и стрелы. — Мне странен твой провал в стрельбе, атанет, — сказал он, проверяя натяжение тетивы. — Из рогатки этой зимой ты стреляла так, что попала бы и иволге в глаз, так что свалить на то, что у тебя косоглазие, я не могу, — он взглянул на нее. — Не хмурься, ты знаешь, я прав. Ты ленишься и небрежничаешь. Вся неудача идет от твоего нежелания. Заметив, что девочка действительно обиделась, он сменил тему. — А как успехи в конном деле? — спросил Келегорм, натягивая тетиву, словно бы целясь в мишень. Эледвен, наконец, просияла. Вот тут у нее все шло очень хорошо, лучше, чем у Аргона. — Я смогла проехать на полном скаку в одном седле, без узды, от Ворот до моста! — выпалила она. — Все, что я делала, это говорила с лошадью. Я ехала на Альквэ. Келегорм опустил лук и некоторое время смотрел на Эледвен. — Хм… — только и сказал он. — Животные любят тебя, атанет… — он умолк, словно что-то обдумывал. Потом спросил, уже гораздо мягче. — Почему ты недостаточно усердствуешь в стрельбе, Эллэвэндэ? Ты живешь на севере, где орки — это не страшный кошмар из сна, а реальность. Ты должна быть готовой ко всему, атанет ты или эллэт. Если все мы погибнем, кто будет защищать беспомощных? Кто защитит тебя? — Вы не погибнете, — прошептала Эледвен. Липкий страх коснулся ее сердца, и ее слегка замутило. — Этого никто не знает, — ответил Келегорм. — Ты должна быть прилежнее. Бери лук и стрелы и вставай рядом с Арондо. Посмотрим, что можно сделать. Я уверен, ты сможешь стрелять лучше, чем он, если ты захочешь этого. Так началась долгая тренировка. Келегорм не был снисходительным наставником, и Эледвен и Аргону то и дело доставались нелестные слова или же легкие подергивания ушей за промахи. Время от времени Охотник показывал им, как правильно нужно было целиться, и синда и аданет не могли оторвать от него глаз. Стрелы слетали с его тетивы так быстро, и так стремительно, и всегда попадали в цель, как далеко бы она ни стояла, а он сам был подобен Ороме, чьи изображения они видели в свитках и книгах в книгохранилище крепости: солнце, падающее сквозь стекло на крыше, освещало всю его фигуру — статную и стройную, и его волосы сияли, как серебро. Эледвен, глядя на него, думала о тех изваяниях из белого мрамора, которые творила Нерданель Мудрая и о которых ей рассказывала Арнориэн. Не смотря на всю красоту и мужество, олицетворением которого, казалось бы третий сын Феанора, он был холодным и каким-то нездешним, совсем не похожим на Карантира и Амбаруссар с Маглором. Келегорм был похож на Куруфина во всем — разве, что более доброжелательным и менее резким. Во всяком случае, так казалось Эледвен в пору ее юности. — Меч — продолжение руки, как и копье, — говорил он тем временем. — Стрела — продолжение вашего глаза. Она должна быть быстрой, как брошенный взор, и меткой, словно вы смотрите врагу или дичи в самое глазное яблоко. Опытный лучник, — он снова взял тонкое древко и наложил его на тетиву, — также и опытный слушатель. Он слышит дуновение ветра, ощущает, как крылья бабочки шевелятся на цветке. В Лотланне и Ладросе я видел тварей, что могут передвигаться бесшумно, словно насекомые. Именно поэтому, — миг и стрела сорвалась с тетивы, но не в цель, а куда-то в сторону. — Он должен слышать все. Пойдите, принесите мою стрелу. Эледвен и Аргон бросились к стене, и, вытащив стрелу, пущенную Келегормом, охнули — на ее наконечнике блестел, пробитый Охотником, огромный жук-олень. Аданет поморщилась и бросила укоризненный взор на Феаноринга — ей стало жалко жука, который пал напрасной жертвой. Аргон, взглянув на нее, понял все без слов и спрятал восхищенный взор — он завидовал Келегорму и очень хотел быть таким же метким лучником, как он. — На сегодня с вас хватит, — сказал Феаноринг. — Идите и отдыхайте. Арондо, я проверю тебя через несколько месяцев, когда вернусь. Эллэвэндэ, тебя это тоже касается. С этими словами он подмигнул своим ученикам и вышел легкой походкой, что-то тихо напевая. Эледвен и Аргон вышли следом за ним. — Ты куда сейчас? — спросил синда. — Пойду, переоденусь. После купания хочется есть, одной лепешки не хватит, — ответила девочка. — А ты? — Тоже… — Аргон вздохнул. — Я бы хотел потом пойти и потренироваться в стрельбе, как учил кано Тьелкормо. Ты ведь не уйдешь из крепости? Эледвен ответила не сразу: задумчиво закусив губу, она смотрела куда-то в сторону. — Разве что покатаюсь по берегу немного… — вздохнув, она вдруг посмотрела на друга. — Арондо… не будь как он. Он жестокий и сам того не признает. — Ты из-за жука? Он бы все равно погиб бы — разбился бы о стекло, пытаясь вылететь, — отозвался синда. — А кано Тьелкормо — воин. Он прав. В Пределе нет безопасных мест. — Арнориэн говорит, что силен не тот, кто находит силы отнять жизнь у другого, когда может, но тот, кто сохраняет ее, когда казалось бы, другого выхода, кроме убийства, нет. — Нисси всегда более трепетны к таким вещам, чем нэри, — Аргон хмыкнул. — И ты ешь мясо оленей, кабанов и ешь дичь. Почему ты не жалеешь их? — Жалею. Но я признаю охоту ради жизни, чтобы есть, а не охоту ради забавы, которую так любит Турко. Ко всему прочему, жуков мы не едим. И дело не в том, что Тьелкормо охотник и воин. А в том, что мне кажется, он часто не знает жалости. — Орков мы тоже не едим. Или ты предлагаешь их жалеть? Эледвен тяжело вздохнула и долгим взглядом посмотрела на друга: ну, почему он казался таким непробиваемым дураком? — Я предлагаю тебе думать, иногда, — заметила она. — Голова не для шлема и волос дана, но чтобы иногда ею пользоваться для мыслей. Это выражение она часто слышала от Карантира, когда тот, рассерженный на кого-нибудь из дружинников или Амбаруссар, выдавал целые тирады, исполненные подобных мудростей. Аргон, несомненно тоже слышал это от него, а потом нахмурился и открыл было рот, чтобы возразить, но было поздно — аданет быстрым шагом, почти бегом, направилась через дворы в чертог, к себе в покои.***
Летние дни на севере были длинными, и Эледвен очень любила тот час, когда наступал вечер. Ладья Ариэн понемногу опускалась к Морю, и весь воздух словно бы наполнялся каким-то золотым сиянием. Можно было сидеть где-нибудь на одной из башен, либо же уходить подальше от крепости и сидеть на берегу, пальцами играя в воде. Или же брать небольшую лодку и вместе с книгой уплывать куда-нибудь в тихую заводь, где высокие камыши и нет никого, кроме озерных птиц. Эледвен любила читать, и Арнориэн ее всячески поощряла в этом. Рукописи, которые хранились у Карантира, были настоящим сокровищем для аданет. История Амана, описание земель далекого Заморья, рассказы о нолдор из казавшейся такой далекой эпохи Древ, и самая любимая у Эледвен «О Сирых Землях» — вот что любила читать и перечитывать девочка. Когда она смотрела на витиеватые тенгвы и красивые слова, ей казалось, что она смотрит на особенную мозаику, которая гораздо богаче и искусней даже той работы по стеклу, что она видела у Карантира, ведь эти узоры складывались в голове, играли невообразимыми красками образов, и это было гораздо ценнее всего остального. Ведь стекла не унесешь с собой, если надо бежать, не все самоцветы поместятся в карманы, а прочтенное раз и навсегда останется в голове, даже если сгорит рукопись, ее всегда можно восстановить по памяти. Над озерной гладью стояла тишина — казалось, на лиги вокруг не было и души, хотя крепость Карантира была всего в получасе езды рысью по дороге. Небольшая лодка, привязанная веревкой к большой коряге, покачивалась среди камышей под раскидистыми ивами, любимая книга и весло лежали на дне, а Эледвен сидела, уперев подбородок в колени, и смотрела, как играют солнечные блики на воде. С того места, где она была, хорошо просматривалась вся северная дорога — как только всадники Маглора покажутся на горизонте, она будет первой, кто их увидит. Сквозь высокие травы да ветви виднелись золоченые на солнце бока ее лошади — Альквэ пасся в тени деревьев. За камышами у берега раздались шуршание и чьи-то шаги — но соловый конь тихо заржал и умолк; Эледвен обернулась, хотя заранее знала, кого она там увидит: о ее тайном убежище знал лишь Аргон. И, действительно, вскоре она смогла разглядеть его высокую, поджарую фигуру и через несколько минут появился и он сам. — Я знал, что ты здесь, — сказал синда и, чуть помедлив, добавил. — Можно к тебе? — Привязался, ровно репей, — проговорила Эледвен, но взялась за веревку. — Сейчас, подожди. Серая лодка подплыла к берегу, и синда забрался в нее, отталкиваясь от песчаного берега ногой, и тогда она снова пошла, мерно покачиваясь на воде, все дальше от берега, так как привязывать ее снова никто не стал. Некоторое время Аргон и Эледвен молчали, глядя друг на друга. Аданет сидела на днище, снова подобрав колени, а синда на единственном сидении, уперев в него руки. — Ты обиделась, что я не еду? — спросил он, наконец. — Нет, — ответила Эледвен. — Ты хочешь стать воином, тебе надо остаться. Ведь там, в Зеленом Доме, никто тебя учить не будет. Тьелкормо будет занят охотой, как и Амбаруссар… Аргон смотрел на нее некоторое время. — Ты в дурном настроении? — спросил он снова. — С чего ты взял? — Ты читаешь свой любимый "Поход на Восток", — он кивнул на раскрытую и лежащую корешком верх рускописную книгу. Эледвен слегка смутилась и, подняв, закрыла ее. Копию из книгохранилища для нее велел сделать Карнтир, а Арнориэн расписала виньетки в тексте — это был подарок к Середине Лета от Феаноринга и его сестры. — Так что случилось? — повторил свой вопрос Аргон. — Если ты из-за нашего разговора, то я соглашусь с тобой, лишь бы ты не расстраивалась. Эледвен подняла голову и улыбнулась. — Нет, это не из-за него, — ответила она. — Это вообще-то из-за полной ерунды и я скорее больше расстраиваюсь, что она меня расстраивает, чем сама суть. Синда явно ждал продолжения рассказа, но она не хотела говорить об услышанном. Да и по сути, оно — лишь сплетни помощниц Лалвэндэ. Они готовили покои для Маглора и, как обычно, раскрыв все двери и окна, болтали то, что в голову придет. Эледвен, после того, как привела себя в порядок, вышла немного пройтись по крепости и перед тем, как уйти на конюшню, извинится за утреннюю выходку перед Нинквенаро (и заодно раздобыть что-нибудь поесть), слышала их голоса и невольно то, о чем они говорили. Речь шла вначале о братьях Карантира — об Амбаруссар, которые умчались на охоту в чащу несколько дней назад и их ожидали следующим днем; о Маглоре, чей Голос они надеялись услышать в один из вечеров празднества; о Маэдросе и о том, что все ждали, что он приедет, но старший брат обещал быть в Хитлуме. При этом они делали весьма прозрачные намеки на всякие обстоятельства и слухи, которые достигли даже Таргелиона, да так, что даже Эледвен, никогда до селе ничего не слышавшая, составила себе вполне ясную картину. Лалвэндэ, пришедшая проверить подготовку, приказала им умолкнуть и не молоть чушь, повторяя безосновательные сплетни, но аданет услышала достаточно, чтобы на ее сердце опустилась тень. Почему это произошло, она не знала: слезы то и дело наворачивались на глаза, а ведь по сути ей бы радоваться: девочка так хотела побывать на севере, в Химринге, в Аглоне… Если Маэдрос сделает тот шаг, о котором говорили девы-нолдиэр, то ведь наверняка всех братьев и Арнориэн позовут в белую цитадель на Вечностуденом, и она наконец там побывает, ведь Феанариэн никогда не поедет туда без нее. Так почему же все внутри сжалось так, словно сердце стало размером с лесной орешек? «Мне стоит быть мудрее», — говорила себе Эледвен, идя к конюшням и сжимая в руках книгу. О еде она забыла — все сейчас, даже самые вкусные яства Нинквенаро, были бы подобны пеплу. «Я не Андрет-Аданет и не Халет-Аданет. Я буду умнее, я буду осторожнее, я должна помнить о них. У них была надежда, а у меня ее даже быть не может». Эледвен молчала, а Аргон ждал ответа. Внезапно хмыкнув и вздохнув, словно догадавшись, о чем она думает, он взял ее за руку. — Я не хочу, чтобы ты менялась, — сказал синда — Хочу, чтобы ты всегда была такой, какая ты сейчас. Чтобы ты догнала меня в возрасте и росте — как Тириссэ — Менельдо. Эледвен улыбнулась, почувствовав облегчение, и положила голову себе на колени. Солнечные лучи играли на ее длинных, забранных в хвост, волосах. Аргон думал, что догадался, что ее печалит — но да тем и лучше. Есть такие тайны, которыми никогда и ни с кем нельзя делится. — Я тоже не хочу меняться, но я ведь человек, — ответила она. — Я скоро вырасту… Уже через год я буду с тебя ростом, а потом, очень скоро по счету эльфов, я выглядеть буду старше, смогу называться твоей старшей сестрой. Буду такой же, как Арнориэн… А потом я начну стареть. — Давай убежим, — вдруг сказал Аргон. — Зачем? — Эледвен удивленно подняла голову. — Не знаю. Чтобы ты не старела. — Это не поможет, не могу же я убежать из Арды, — аданет вздохнула. — Но ведь ты права: люди стареют и умирают. Я буду еще совсем молодым, а ты… я видел эдайн, когда был ребенком. Видел их седые волосы, их лица. Они сморщенные, как сухой виноград. Я не хочу, чтобы и ты становилась такой. Чтобы ты… перестала быть красивой. Эледвен снова посмотрела на Аргона и увидела, как запылали его уши. Она тихо рассмеялась. Людей она помнила, но очень смутно, ведь с того самого дня, когда ее нашла Арнориэн, она ни разу их не встречала. Но их седые волосы, старые лица и, казалось, потухшие глаза навсегда остались в ее памяти. — Не бойся, ты меня такой не увидишь, — ответила Эледвен. — Я уйду, когда начну стареть. И ты запомнишь меня молодой. — А куда ты уйдешь? В Химринг? — спросил Аргон. — Нет, не в Химринг, только не туда. Куда-нибудь… — И тебе не страшно? — Страшно. Очень страшно. Я бы хотела остаться с Арнориэн навсегда. И с Морьо… и с Турко… и с Амбаруссар… и с тобой… Но я знаю, что не смогу. — Ты уйдешь к эдайн? — Нет. Я не хочу к ним. Я бы хотела их увидеть, но жить среди них… Нет. Они чужие мне. Я хочу быть одной. Совсем, -Эледвен утерла глаза, чтобы Аргон не увидел ее слезы. — Лучше одной. — А что ты будешь делать? — Писать. Я буду как летописцы нолдор. Буду писать то, что вижу и описывать все происходящее вокруг меня. Как орки будут разбиты лордами нолдор, как Моргот будет повержен… — А ты веришь в это? — Во что? — Что Моргот будет повержен. Эледвен ответила не сразу. Она смотрела на красивую зеленую стрекозу, что села на край лодки. Обычно, будучи наедине, они с Аргоном говорили на синдарине, но сейчас, когда речь зашла о победе над Врагом, она невольно снова подумала про Маэдроса и снова, невольно, перешла на квенья. — Верю. Майтимо его убьет, разобьет Железные Врата и достанет Сильмариллы из короны. Он вденет их в серебряное ожерелье и будет носить их, как их носил Феанаро. И будет сиять, как Тилион среди звезд… Аргон неожиданно фыркнул. — Опять у тебя Майтимо на языке! — сказал он. — Как будто бы он самый сильный и смелый! И других героев и воинов нет в Белерианде! Да тот же Финдекано Астальдо! А братья-Арафинвионы?! Эледвен посмотрела на Аргона и потом звонко рассмеялась — ее друг часто взрывался в последнее время, когда речь заходила о старшем сыне Феанора и это почему-то веселило аданет. Синда же нахмурился еще больше. — Что?! Что смешного?! — спросил он, наклоняясь. — Ничего! — все еще смеясь, ответила Эледвен. — Ты так злишься, ты что, ревнуешь?! — Вот еще! К нему! Да ты его и ни разу не видела, откуда ты знаешь, какой он! Может, он на гнома похож! У него нет правой кисти, он калека! И еще… еще он весь в шрамах, так я слышал! Эледвен засмеялась снова. — Майтимо? А ты его имени не понимаешь, что ли? Ты знаешь, что это значит на квенья? «Ладно-сложенный»! Ты хоть раз видел красивых гномов? Ох, Арондо… — она покачала головой. — А вот насчет «калеки» ты бы лучше помолчал. Арнориэн говорила, что шрамы его все давно зажили и развечто несколько особенно глубоких стались видны, а уж то, что он воин в сотни раз лучше, чем все остальные, даже с одной рукой, то ты и сам знаешь. Я не слышала, чтобы кого-нибудь еще называли «Белым Пламенем» и чтобы орки бежали от него, бросая оружие, даже не вступая в бой. — Лорд Карантир лучше, — мрачно буркнул синда. — Морьо — это Морьо, — ответила аданет. — А Майтимо… — она вздохнула и посмотрела на воду. — Это Майтимо. Вот бы увидеть его хоть раз… Как странно, что он не приезжает сюда никогда… Хотя я знаю, что Морьо звал его, приглашал на Середину Лета. Вот Макалаурэ приедет, а он — нет, отказался… — Это, наверное, потому, что ему сказали про тебя, — отозвался Аргон, переходя на синдарин. — Ты, небось, прилипнешь к нему как пиявка, и ему спасу от тебя не будет! Больно ему нужна какая-то аданет! — Я — пиявка? Это ты меня пиявкой назвал? — обиделась Эледвен — друг, не зная, задел самое больное в ее душе. — Да сам же прилип, никуда от тебя убежать не могу! Даже сюда за мной пришел! — Да очень мне надо! — отозвался возмущенно синда. — Мне просто велено за тобой следить, чтобы ты ничего не натворила! Эледвен всхлипнула и, вскочив, толкнула Аргона что есть силы, и тот плюхнулся в воду. Она, хоть и была ниже ростом, но все же была сильной да и застала синду врасплох. Лодка закачалась на воде, но Эледвен схватила весло и стала грести подальше от берега и вынырнувшего Аргона. — Раз больно надо, вот и плыви к берегу, мориквендо! — крикнула она, называя его так, как порой презрительно отзывался о синдар Келегорм. Аргон попытался уцепиться за лодку, но рука соскользнула, и Эледвен гребла быстро и он с силой ударил по воде. — Глупая энгварэ*! — крикнул он Эледвен, но та и не подумала вернуться, и ему пришлось плыть обратно самому. Аданет видела, как он вылез на песок и стал выжимать одежду, то и дело смотря на нее. — Видеть тебя не хочу! — закричал он ей еще раз, но потом вдруг сорвался и пробежался по берегу, старясь догнать ее. — Эледвен! Эледвен, прости! Прости, пожалуйста! Я не хотел!.. Пожалуйста!.. Вернись!.. Но она ему не отвечала — она гребла все дальше и дальше от своего друга. Обида ее так и душила. Ей было так больно слышать все это от него, ведь они с Аргоном знали друг друга так давно! Во всяком случае, ей так казалось… Но что такое какие-то жалкие несколько лет солнца в жизни эльдар? Для нее это целый срок, полный воспоминаний и событий, а для них?.. Прав был ее друг. Она вырастет и состарится, а он останется вечно молодым… Ее не будет на свете, ее кости будут белеть в земле, а он все будет таким же… Ходить себе по лесам Таргелиона, петь на ходу… И волосы его будут светиться серебром, как и сейчас… И Арнориэн будет мчаться по степи на своей Тавариль, и щеки ее будут такими же румяными, и Карнистир будет пировать с наугрим и охотиться с Тьелькормо и Амбаруссар, и Атаринке будет ездить в Белегост и Ногрод, и Макалаурэ — очаровывать всех своим пением и своей печальной улыбкой… и Химринг будет стоять, и Майтимо все будет таким же… Они все останутся, а она умрет. Как быстро они забудут ее? Как скоро ее лицо сотрется из их памяти, а имя перестанет упоминаться? Течение подхватило лодку и понесло вначале к середине озера, а потом, осторожно, точно не желая причинить вреда, обратно, к лесу, пока не прибило к берегу. Эледвен перестала плакать только тогда, когда нос ее ладьи мягко не ударился о песок. Тогда она вылезла и привязала ее веревкой к большой коряге, взяла свою книгу и побрела в сторону дороги. Везде стояла такая тишина, что Эледвен начала невольно прислушиваться к пению птиц, к стрекоту кузнечиков, к цикадам, к шуму озерной воды. Как же красиво! И вот это все она должна была покинуть, оставить навсегда. Больше не видеть ни Хэлеворна, ни сосен, ни елей, ни рябин; ни кустов малины и высокого болиголова. Неба над головой и света звезд по ночам… — Это все Арондо, дурак! — прошипела Эледвен самой себе. — Начал свои разговоры о жребии людей! Не буду об этом думать! И о Майтимо не буду — не хочет приезжать, и не надо. Путь едет в свой проклятый Хисиломэ и терпит, как вокруг него вертяться эти дурацкие синдар! И, тверда в своем решении, она покрепче прижала к себе книгу, быстрым шагом направляясь обратно к крепости. Ее унесло достаточно далеко от пристани и того места, где пасся Альквэ — конь, правда, почуяв, что его всадницы нет поблизости, вскоре появился на дороге, рысцой направляясь к ней и тревожно заржав. Эльфийские кони, как и эльфийские гончие и волкодавы, были необыкновенно умны и чутки, и многие из них понимали речь, особенно те, бессмертные, привезенные своими хозяевами из Благословенно Края. Лошади отличались статью и ростом, и такой же молодостью, как и их всадники. В Средиземье нолдор пасли их в степях Эстолада, на юге, и в Лотланне; увы, рожденные по эту сторону Моря кони уже не обладали долгой жизнью, но годы их длились почти как людские. Альквэ не был рожден в Амане — он был приведен из полей поблизости от Сарн Страда и подарен Эледвен Карантиром, когда девочка достаточно подросла, чтобы самой ездить верхом. Этот соловый конь, с широкой белой проточиной на носу, белыми бабками, золотой гривой и хвостом, был постоянным спутником Эледвен, как и ее борзая — Нелет. Лишь в те случаи, когда девочка отправлялась в плавание на лодке, она оставляла собаку в крепости. — Не бойся, ты меня не потерял, — Эледвен ласково погладила Альквэ по носу и, схватившись за его гриву, легко вскарабкалась на его спину. Конь тут же развернулся и шагом направился в обратный путь, лишь пару раз громко фыркнув и всхрапнув. - Ну, ну, не сердись. Я бы вернулась, ты же знаешь. В крепость, однако, она не спешила: проехав некоторое время по дороге, Эледвен направила Альквэ вверх, по тропе в лесу, к спрятанным от глаз лугам. Там она пробыла до самого вечера — лежала в траве, купаясь в летнем тепле и стараясь не думать ни о чем, что приносило ей печаль. Аргон уже успел улетучится из ее мыслей — но вот не думать о Маэдросе она не могла. Та же книга напоминала о нем через одну страницу, и рисунки Арнориэн не меньше. Но то ли она успокоилась и вняла голосу разума, то ли летнее солнце своим светом изгнало все дурное, но грусть понемногу улеглась. Сплетни — они и в Нан-Татрене сплетни, как любил говорить Инглорион, и незачем к ним прислушиваться. Вернулась Эледвен лишь под вечер — Ариэн уже вызолотила крепость и ее округу, окутав золотой дымкой. Аданет решила пройти к себе в комнату через Кухню — все же надо было извинится перед Нинквенаро, да и голод давал о себе знать урчанием живота, но тут же она вспомнила, что там она может повстречаться с Аргоном. Так и было — аданет увидела его сидящего на Кухонном Дворе на винной бочке. Он знал, что она вернется отсюда, вот и ждал — тогда Эледвен вовремя успела прошмыгнуть мимо ворот и пойти к себе через Охотничьи Ворота и оружейную. У дверей покоев ее ждала Нелет, которую девочка оставила в крепости перед тем, как уйти. Она подскочила со своего места и тут же облизала ей все лицо, поскуливая и приветственно виляя хвостом. Делать особенно было нечего, настроение было плохим, и Эледвен, вместо того, чтобы переодеться и отправиться обратно на дорогу — дожидаться Маглора — разделась и легла в постель. Усталость сказалась тут же и аданет заснула крепким сном. Нелет запрыгнула к ней на постель и устроилась под боком. Проснулась Эледвен поздно ночью. На стенах плясали желтые отблески — кто-то заходил к ней, разжег огонь в камине и поставил накрытый салфеткой поднос с едой. Аданет чуть подпихнула Нелет, которая заворчала и спрыгнула с кровати, цокая когтями по деревянному полу; девочка села, потянулась и… поняла, что она не одна в комнате. Высокий нолдо в темно-синих одеждах сидел перед очагом на невысоком стуле и что-то читал. Его волнистые и черные, как вороново крыло, волосы, струились по плечам, а на пальце правой руки Эледвен отчетливо увидела тонкое серебряное кольцо, поблескивающее сапфиром. — Очень хорошо, Эллэвэндэ, — сказал он, и от его мягкого и глубоко голоса захотелось улыбнуться. — Это ведь ты сама писала, верно? Он обернулся — и девочка действительно заулыбалась. — Макалаурэ! — произнесла она. — Ты приехал! — Приехал. И удивился, что ты не встретила меня, — улыбнулся в ответ нолдо. — Тьельпериэль тебя обыскалась, все перепугались, когда Арондо сказал, что ты уплыла вниз по озеру. Тьелкормо даже отправился искать тебя. Зачем ты оставила Нелет в крепости? Ее же не просто так подарили тебе — а чтобы она защищала тебя, если что. Эледвен поморщилась. — Карнистир и Тьелкормо сильно ругались? — спросила она. — Не сильнее обычного. Все больше волновались из-за тебя, чем злились. Потом кто-то сообразил пойти проверить конюшню, и когда увидели, что вернулся Альквэ, то и тебя нашли без труда. Не стоит уходить вот так, одной, без весточки, не сказав, где тебя искать. Да, сейчас все спокойно и грядет Середина Лета, но опасность таится везде. Ты должна знать это больше и лучше остальных. Эледвен вздохнула и посмотрела на листок в руках Маглора. — Тебе понравилось? — спросила она. Продолжать разговор о том, как она себя повела, не хотелось: утром все с лихвой восполнит Карантир, его с радостью поддержит Арнориэн, а Келегорм будет отпускать едкие замечания об остроте ее ума. — Очень, — ответил Феаноринг. — Выходит красиво. Дальше, думаю, будет лучше. Только ты должна помнить, что повторяющиеся слова портят quetta. Квенья настолько богата, что умелец тот, кто не повторяет слова на одном, а то и двух листках. Феанаро, к примеру, мог написать и четыре, и ни одно слово не повторялось… Ты же не обиделась, что я пришел и прочел без спроса? — нолдо встал и пересел на кровать девочки. — Тьельпериэль сказала, ты хотела мне показать… — Нет, я не обиделась. Только вот… — аданет закусила губу, вспоминая обо всем, что было этим днем. — Зачем все это? Квенья так широка, и так много в ней слов, я не успею все выучить. И все это, — она кивнула на стол, — не имеет смысла. — Почему ты так говоришь? — удивился Маглор. — Такие печальные мысли тебе не свойственны. Ты всегда радуешься всему, что видишь. Ты еще слишком молода, чтобы думать о таком… Ко всему прочему, не стоит так думать, даже если бы ты была эллэт. Арда — не конец. За ней есть Эа, и Эа несравненно больше, чем все, что ты видишь. Эру Илуватар никогда ничего не делает зря. Все имеет смысл. Даже слезы, даже горе, даже смерть, и все, начатое в боли и тьме, однажды засияет радостью и светом, — нолдо мягко улыбнулся и пригладил Эледвен волосы. — Написанные тобой строки могут пережить и меня, и братьев, и Тьельпе. Нас могут предать забвению, а написанное тобой — будут помнить. Так что не думай, что все зря. Иди своим путем. Никогда не знаешь, куда он приведет в конце. Эледвен вздохнула. Слова Маглора влились в нее, как исцеляющий отвар из душистых трав, и она посмотрела на нолдо. Его она видела редко — но каждый раз, с самой первой встречи, он относился к ней неизменно ласково: так же, как Арнориэн, так же, как Карантир. — Можно спросить? — Эледвен подвинулась поближе. — Конечно, можно, — ответил Маглор. — А почему Майтимо не приехал? Морьо его приглашал, я знаю, но он не приехал. — Он не смог. Химринг самый близкий из наших цитаделей к Железной Твердыне. — Но Морьо говорит, что это не мешает ему ездить в Хитлум. Маглор рассмеялся. — А, это он из-за Астальдо так злится! Но помимо крепкой дружбы у Майтимо есть еще и другие дела, и вовсе не с Финдекано. Если он об этом не со всяким говорит, вовсе не значит, что этого нет. — Он собирается жениться? — ляпнула Эледвен и тут же пожалела, густо покраснела и отпустила голову. Не ее это дело, ее это вообще не должно заботить. Сейчас и Маглор еще разозлится или, чего доброго, заподозрит что-то неладное. Феаноринг, однако, от души рассмеялся. — А, снова об этом сплетничают? У эльдар длинные языки, — сказал он. — Уж не знаю, где ты это слышала, милая атанет, но нет, у Майтимо пока только одна возлюбленная — это война с Врагом. Для других у него нет времени. — Значит, он никогда сюда не приедет, — заключила Эледвен, чувствуя печаль и какое-то странное облегчение от слов нолдо одновременно. — Может, и приедет. А может, ты раньше поедешь в Химринг, — ответил Маглор, вставая. — И вот еще что, Эллэвэндэ: помирись завтра с Арондо. Он места себе не находил, переживал, что это ты из-за него убежала. Карнистир его наказал. Конечно, по сути, брат прав, но ведь я тебя знаю — как и все мы. В долгу ты не осталась бы и за словом в карман не полезла. Верно? — Верно, — букркнула Эледвен. — Ну, вот. А теперь спи. Ночь спокойна, и звезды на небе чисты. Завтра будет новый день, и все ошибки можно будет исправить. Эледвен вздохнула и юркнула обратно под одеяло. Нолдо вышел, тихо прикрыв дверь, а Нелет тут же заняла свое место на кровати под боком хозяйки. Эледвен запустила руку в ее мягкую длинную шерсть и улыбнулась, когда борзая повернула свою узкую морду. — Надо бы завтра и правда помириться с этим синда, — сказала она и закрыла глаза, а Нелет лизнула ей нос. — Он, конечно, дурак и мориквендо, но по сути, я тоже не лучше, — девочка зевнула. — Совсем даже не лучше — еще глупее и дурнее него. Нелет положила голову на бок хозяйке и тихо заскулила.***
Утром Эледвен поднялась очень рано — едва-едва рассвело. Выговора ей так и не досталось: Тьельпериэль была очень занята приездом Маглора, Карантир уехал по делу на Горные Перевалы, а Келегорм был занят стрельбой по мишенями с Амбаруссар; девочка видела их, окруженных своими дружинниками и некоторыми девами из крепости, веселый и шумных. Амрас, завидев Эледвен, пригласил присоединится, но Келегорм, перед тем как красиво спустить стрелу с тетивы под восхищенные вздохи, едко заметил: — Повтори свое приглашение через год, Амбарусса. Эллэвэндэ стреляет как пьяный косой орк. Правда, она обещала исправится. Девочка, пользуясь тем, что Феаноринг стоит к ней спиной, показала ему язык. — У меня глаза даже на затылке, — громко хмыкнул он. Амрас рассмеялся. — Ну, то, что у тебя глаза где угодно, кроме нужного места, это всем известно, — заметил он, беря девочку за руку и потянув за собой. Нелет, которая по пятам следовала за хозяйкой, громко залаяла, и то и дело пыталась схватить нолдо то за рукав, то за штанину. Он, впрочем, не обращал на это внимания. — От того ты и тэнгвы разбирать научился позже всех. Если пересчитывать на возраст, то наша атанет научилась читать раньше, чем ты. — А это общеизвестно, что ниси учатся быстрее и раньше, чем нэри, — заметила одна из дев-нолдиэр. Она была единственной нис в дружине Келегорма: высокая, как и все из ее народа, с роскошными волнистыми волосами цвета темного янтаря. Ее настоящего имени Эледвен не знала, но все звали ее Финдэссэ. Амрод тихо прыснул, а Келегорм, бросив взгляд на эльфийских дев, только покачал головой с улыбкой. — Зато ты у нас грамотей, Амбарусса. Ты как долго писал свое имя как «Амбаруско»? А, Последний Лис? И пусти сейчас же нашу атанет, пока ее собака тебя не покусала. Эледвен рассмеялась и уперлась, не давая Амрасу вести себя дальше. Нелет громко гавкнула и уселась рядом с хозяйкой. — Амбарусса, я ищу Арондо. Ты его не видел? — Видел, как нет, — снова встрял Келегорм. Его очередь стрелять прошла и он уступил место Морилиндэ, своему дружиннику. — Он разгребает навоз на конюшне под зорким взором Сэлиндо. Из-за тебя, между прочим. — И правильно, — хмыкнул Амрас. — На месте Морьо я бы лучше отослал с Лалвэндэ, за курятником и перепелятником следить. Келегорм смерил брата взглядом, очень долгим, но ничего не сказал. Только потрепал Эледвен по голове, взъерошив ей волосы. — Иногда друзья ссорятся и могут наговорить друг другу то, о чем сильно жалеют после, — заметил он тихо. — Простить их бывает не легко, особенно если их слова попадают в цель. Но вопрос тут в том, насколько дорога дружба и насколько глубока обида. Что перевесит? И стоит ли прощать? Может, лучше оставить все, как есть. — Я ищу его, чтобы помирится, — ответила Эледвен. Келегорм хмыкнул. — Ну, раз так… тогда иди. Хотя я думаю, лучше бы все оставалось так, как есть. — Почему? — А ты не понимаешь? Эледвен покачала головой. Слова Феаноринга казались ей странными, он словно бы намекал на что-то, но на что? Она даже уже собралась спросить, но вмешался Амрас. Он, хмурясь и смотря на брата так, словно до него дошел тайный смысл, встал между девочкой и Келегормом и твердо сказал: — Не лезь, куда не надо. Не наше это дело. Эллэвэндэ уже приняла решение, — и, обернувшись к ней, добавил. — Беги, питья. Он на конюшне. Эледвен еще раз удивленно взглянула на обоих братьев — они теперь смотрели друг на друга, но Келегорм первый пожал плечами и ушел к своим. Девочка заметила, как Амрас сжимал кулаки и потом потер пальцы, словно после удара. Интересно, что они сказали друг другу? Ведь Высшие Эльфы могли общаться с помощью мыслей без всяких слов, особенно те, кто были с близком родстве. Но, рассудив, что Келегорм вряд ли посоветовал ей что-то путное (тем более, всем было известно, как он относился к синдар и прочим, кого презрительно называл «мориквенди»), Эледвен поспешила прочь со двора оружейной. Аргона она нашла на конюшне — увидела его сразу же, с тележкой сена, которую он толкал впереди себя. Аданет он не увидел и скрылся внутри ряда денников. Конный Двор был тих — только несколько помощников Сэлиндо, Главного Конюшего, чистили лошадей, а один из них приделывал бубенчики к упряжи из светлой кожи. Сам Сэлиндо сидел на невысокой треноге у одних из ворот конюшни и натирал воском седло, жуя травинку и что-то напевая. В детстве Эледвен его побаивалась — у Конюшего Карантира был широкий шрам, пересекающий лицо и шею. Арнориэн рассказала, что он был в Битве Под Звездами, и рану ему нанес балрог огненным бичом — а такое не заживало без следа и даже все искусство эльфийских целителей с их травами и снадобьями, привезенными из Валинора, не смогли что-либо сделать. Похожий шрам был и у Лаурэндила, друга и советника Карантира и, как говорила та же Феанариэн, у Маэдроса — на спине и на руках — мифриловый шлем защитил его лицо от бичей, когда он бросился в битву, защищая отца, но колдовский огонь легко прожег латы, откованные из простого металла, оставляя полосы не только в доспехах, но и на коже. После этих рассказов Эледвен перестала боятся Сэлиндо и всегда относилась к нему с большим уважением — не всем под силу выстоять в битве против валараукар. Подойдя к нему, она склонила голову в поклоне и очень вежливо обратилась к нему: — Мастер-Конюший, светлого утра тебе. — И тебе, госпожа Эллэвэндэ, — он подмигнул ей. — Пришла за Альквэ? — Нет, я пришла поговорить с Арондо. Я знаю, что Карнистир его наказал, но это из-за меня, я бы хотела извинится перед ним. Если позволишь, я его отвлеку всего на минуту. Сэлиндо ухмыльнулся и кивнул. Эледвен большего и не надо было — она тут же забежала в одну из конюшен, в которой трудился Аргон. Он как раз взбивал сено вилами, то и дело шмыгая носом и утирая лоб рукавом. Завидев аданет, кони перестали хрумкать ячменем и овсом и высунули морды из денников — вороной Турмо, конь Карантира, тихо заржал, как и Тавариль, а Нарвэ — конь Келегорма — ударил копытом о дверь. Знавшие Эледвен, они привыкли, что она всегда давала им какое-нибудь лакомство — морковь или же яблоко. Аргон поднял голову на шум. Завидев девочку, он на некоторое время замер, а потом, молча, вернулся к своему занятию. — Дуешься? — спросила Эледвен. — Дуются томные ниси, а я — воин, — сухо ответил синда. — Я делаю выводы. — И какие же? — К примеру, что дружить с девами — хоть с человеческими, хоть с эльфийскими гиблое дело. До добра этого никого еще не доводило. При этом Аргон поморщился и оглушительно чихнул. Эледвен тихо рассмеялась. — И кто тебе это сказал? — Морилиндэ. Аданет вздохнула. — Извини, что я нагрубила тебе и обозвала мориквендо, — сказала она. — Я не хотела. Но ты меня обидел, больше, чем ты можешь подумать, я не сдержалась. Аргон хмыкнул. — Ты меня два раза за один день искупала в Хэлеворне, — проговорил он, утыкая вилы в сено. — Лорд сказал, что там скоро вся рыба меня за своего принимать будет. Но, если честно, я сам виноват — и ты меня прости, я не хотел обозвать тебя… в общем, ты не энгвэ. Мне, знаешь, как досталось от лорда и его братьев, и еще Инглорион добавил, когда они узнали, что тебе хватает сил будущего воина в воду спихивать. Прости меня. Я не хотел. Помолчав минуту, он добавил, опустив голову: — Я уверен, что если Маэдрос приедет, он будет рад знакомству с тобой. Если только ты его не будешь макать в озеро и обзывать… как там говорят… голдо. Эледвен рассмеялась и, встав на цыпочки, обняла Аргона. — Ты самый лучший друг, Аргон, — сказала она. — Ты всегда им будешь, а я буду твоим другом — пока длиться моя жизнь. Синда ничего не ответил, только зарылся лицом в ее волосы, обнимая в ответ. — Тебе долго еще тут в сене сидеть? — спросила Эледвен, отпуская его. — До самого дневного колокола, потом меня ждет на тренировке Инглорион, -ответил он. — Я только вечером буду свободным. — Ах, вот как… — А ты? — Я должна быть на утренней трапезе, а потом поеду кататься в лесу на другом берегу. Аргон вздохнул. — Я бы поехал с тобой, но я больше не могу прогуливать и быть постоянно наказанным. Иначе меня никогда не возьмут в дружину к лорду. Эледвен кивнула и улыбнулась. — Ты прав. Я не буду тебе мешать. Мы увидимся вечером. Я же еще буду тут около месяца. Синда, казалось, заколебался. Но он был прав — она знала это. У него была мечта и цель, и тратить время ради того, чтобы шататься верхом по лесу до темна, было бы глупо. Чтобы Аргон не успел передумать и навлечь на себя еще какое-нибудь наказание, Эледвен поспешила из конюшни, через дворы наверх, к чертогу, чтобы успеть к утренней трапезе. Где —то совсем близко запели рога — и аданет, поднимающаяся по лестнице на одной из террас, увидела как небольшой отряд появился на мосту — возвращался Карантир. Солнце сияло на латах воинов нолдор, и звездное знамя развивалось над ними, как яркий, алый луч. Смотря на это, Эледвен невольно улыбнулась: да, вот оно, место для Аргона. Среди них, высоких, сильных, статных эльфийских воителей. Эледвен обратила свой взор дальше, на Запад, туда, где мир терялся в золотой дымке. Ее мысли, точно влекомые ветром, мчались по дорогам через степи, по высоким скалистым тропам, охраняемых древними соснами, через хвойные леса, мимо гордой крепости, что высилась надо всем краем, и золотые знамена реяли над ней; мимо Топей Сереха, по горным перевалам с вершинами острыми и белыми, как серебряные копья; мимо озера, столь великого, что оно казалось морем, по туманным путям снова среди скал. Там шел дождь — сквозь рваные тучи проглядывало небо, голубое, как незабудки, и копна света мешалась с водной стеной; в густых лесах пели птицы, а на лугах паслись серые кони. Там, у кромки леса, наблюдая за ними, стоял некто, весь вымокший до нитки: капюшон плаща обрамлял невидимое лицо, а в пальцах левой руки стоящий сжимал яблоко, видать, принесенное для своего коня. Он хотел было сделать шаг, но внезапно обернулся, точно на чей-то зов, и Эледвен увидела его: потемневшие от дождя рыжие волосы, острый взор серых глаз. Казалось, что он смотрит на нее, прямо в душу, точно так же, как она на него, сквозь пространство и время. Словно он видит ее так же ясно, как она его, как если бы внезапно они оказались друг на против друга. Сердце замерло и, будто-то бы остановилось, она охнула и сделала шаг назад, зажмурившись, а когда снова открыла глаза, все это исчезло: снова царил яркий день, в деревьях над ней стрекотали цикады и пели птицы, в крепости кипела жизнь. Увиденное, как во сне наяву, заставило Эледвен сесть на лестницу, по которой она поднималась. Переполняемая странным чувством, не то радости, не то испуга, она зарыдала, закрыв лицо руками. Было ли то лишь ее воображение, или же то, что эльфы называют осанвэ? Сколько спорили эльфийские мудрецы в Эндорэ, со времени встречи их с людьми, доступно ли оно смертным или нет? Кто-то говорил, что нет, крепкое аквапахтиэ защищает эдайн по велению самого Эру, дабы Моргот не проник в их умы, не столько стойкие, как у эльдар. Кто-то же говорил, что людям доступно осанвэ и те, кто может и желает научится, особенно если между учащим и учеником есть связь дружбы или узы любви, то нет ничего невозможного. Финрод, встретив людей, общался с ними, не зная их языка, а они не зная его. Маглор, который был на той охоте, говорил, что кузен пошел к ним с разумом изначально открытым, точно ладонью для друга и получил тоже в ответ. Что Беор Старый научился синдарину за несколько дней и то было великим чудом, а как это произошло, никто, в том числе и он сам, не мог сказать. Подняв голову, Эледвен снова посмотрела на запад. Голоса, идущие с другой, более широкой лестницы, заставили ее вздрогнуть и обернуться — и тут же зажмурится снова, в этом раз от собственной глупости. Кого она ожидала увидеть, поднимающегося к чертогу? То был лишь Карантир, в окружении своих приближенных: они смеялись, о чем-то переговаривались и спешили в чертог. Феаноринг, завидев девочку, помахал ей рукой и позвал за собой; но, видать приглядевшись к ней, что-то сказал Инглориону и вместо того, чтобы скрыться за двустворчатыми дверьми, ведущими во внутрь, он легко сбежал к ней. — Ты что тут сидишь, одна, да еще и глаза на мокром месте? -спросил Карантир. — Тебя, небось, обыскались. Эледвен утерла глаза. — Меня постоянно ищут, ни минуты покоя, чтобы побыть самой по себе, — пробормотала она. — То Тьелпе, то Арондо, то еще кто-то. А потом удивляются, что я сбегаю в леса. Карантир тихо присвистнул. — Так, это что-то новое, — заметил он, сложив руки на груди. — Прости, это звучит так, словно я неблагодарная. Я знаю, — ответила Эледвен. — Я больше не буду. — Из-за чего слезы? Арондо снова нагрубил? Или кто-то отчитал? Девочка покачала головой. — Нет. Ни то, ни другое. С Арондо мы помирились, никто не ругал. — А что тогда случилось? — Я не могу сказать, Морьо. Прости, не могу. Есть такие вещи, которые говорить нельзя. Я сама их боюсь, словно если я скажу, признаюсь самой себе, то оно обретет силу и я уже не смогу сбежать. Феаноринг хмыкнул. — Ты влюбилась, что ли? — спросил он с улыбкой, явно сам не воспринимая свои же слова всерьез. Но Эледвен не ответила, только отвернулась. — Ты веришь, что у смертных в разуме аквапахтиэ, оставленное там самим Илуватаром? Или это всего лишь аванирэ и его можно преодолеть? Как если бы ты сам запер себя в комнате, и потерял ключ, и пытаешься открыть дверь изнутри? Карантир промолчал. Он расстегнул пряжку на легком плаще, снял его и отбросил в траву, садясь рядом с аданет. Некоторое время они так и сидели, и оба смотрели вдаль — на запад. — Сложный вопрос, — ответил он, наконец. — Я слишком недолго знал людей, но за то короткое время, что я был среди них, я видел, ощущал, как порой не нужны были слова, просто все вокруг… складывалось из мысли, чувств, и это было понятно. Это было похоже на осанвэ — только мягкое, тонкое, как разница между паутинкой и шелком. Но все же ясное. Говорят, что такое может быть лишь между теми, кого связывают крепкие узы — родство, дружба, любовь. А еще сильное желание узнать и понять другую сторону. Не каждый эльф может дозваться до другого эльфа, порой даже если они родня. А порой между двумя из разных не то что семей, народов, может быть такая крепкая связь, что только одно может разорвать ее, да и то — может ли? Оно похоже на сияние, вечное, тусклое, как далекие звезды в небесах, но они есть. И ты видишь их свет, ощущаешь их присутствие. Эледвен смотрела на Карантира и, как ей казалось, понимала, о чем и о ком он говорит. Ей хотелось спросить его, почему он уступил. Почему он, самый вспыльчивый и упрямый из братьев, отпустил ее? Почему не умчался за ней, почему не забрал, не уговорил? Почему не нашли другого выхода? Если не было у халадин вождя, Халет могла остаться под защитой эльфов пока не подрос бы сын ее брата, а люди растут быстро, да был же у них совет старейшин? Почему Карантир дал ей уйти? Но что-то подсказывало, что там было что-то еще. Какая-то тайна, может, лишь между двумя, но о которой было известно лишь немногим и о которой нельзя было говорить и лучше было не трогать. Эледвен была достаточно взрослой, чтобы Арнориэн рассказала ей все, без утайки и она знала, что не просто признания связывали четвертого сына Феанора с Халет-Аданет. — Морьо, я должна спросить. Я знаю, что только ты ответишь мне правду, — сказала Эледвен, решив задать совсем другой вопрос, но не менее важный для нее самой. — Почему твой старший брат не едет сюда? Вот уже сколько лет я с вами, и сколько лет, почти всегда вы все собираетесь здесь, на Середину Лета. Дела, нет времени, и так далее — это все хорошо, я понимаю. Но год за годом? Карантир усмехнулся. — Ну, то, что для тебя долго, для нас - не такой уж и срок. Все познается в сравнении. Поверь, я сам себя спрашиваю, что за… кхм, у него там за дела такие, что он сюда не едет, но подозреваю, — сказал он. Сердце у Эледвен замерло и словно заледенело, точно его схватила громадная, когтистая лапа, но следующие слова заставили ее незаметно перевести дух. — У него давно какие-то задумки есть о том, чтобы перейти эти горы, — Феаноринг кивнул на Эред Луин, что сейчас были за их спинами. — Финдекано с ним всегда был согласен, но другие наши родичи, чьи слова имеют вес, не желают подвергать риску Белерианд. Нолофинвэ колеблется. По сути, конечно, прав и он, и его сын Турукано и другие военачальники, и Финрод — но Майтимо поддерживают Аэгнор и Ангрод. Мы знаем, что земли те не безопасны, что в лесах там бродят вражьи твари и что без боя там не обойтись. Мы уже посылали туда несколько отрядов — никто не вернулся. Но наугрим-то спускаются с гор и встречаются там, в долинах, со своими родичами из их великого Казаронда. Казад-Дум, вот как они зовут тот город, а у его врат озеро Келед-Зарам на их языке — Звездное Стекло… Майтимо хочет уговорить Нолофинвэ отправить туда войско, хорошо вооруженное и готовое к любым трудностям. — Но зачем? — За мифрилом, — ответил Карантир. — За истинным серебром, из которого можно ковать доспехи, которые не берет даже огонь бичей валараукар. Когда случился Исход, мы забрали всю сокровищницу Форменоссэ с собой, но она почти вся потонула в буре, что устроили нам Валар. И почти весь мифрил ушел на дно морское. Потом, большую часть, Майтимо выплатил Нолофинвэ, как виру за тех, кто погиб во Льдах. Остаток хранится в Химринге, кое-что и тут есть, разумеется. Но даже если собрать все, что есть, мифрила не хватит на то, чтобы вооружить даже половину войска. Нам нужны не только копья, мечи и стрелы, но и кольчуги, латы. А там, в Казаронде, его больше, чем мы можем представить. Помнишь того гнома, несколько лет назад? Тарина? Он рассказал об этом. Сказал, что своим родичям продавать его они не будут — у них нет ничего такого, чего не было бы в их подгорном королевстве. Но у нас есть. Самоцветы и металлы из Амана, каких тут не сыскать. Секреты мастерства, которым можно обучится. В конце концов, у нас есть гобелены Мириэль Тэриндэ… Эледвен охнула. — Но ведь это ваше величайшее сокровище, Морьо! — произнесла она. — Наше величайшее сокровище в короне у Морингото, — ответил он. — А гобелены Тэриндэ… мы отдадим их, если будем знать, что получим мифрил. Если будем знать, что в конце это послужит самой важной и великой цели. Если нужно платить ими за спасение наших Сильмариллов и… будем честны, наших феар от Извечной Тьмы, то мы их не пожалеем. Если уж быть совершено честными, то если бы она была менее упрямой, всего этого д… всего, что было после, не было бы. Эледвен молчала, думая о том, что услышала. Не первый раз она слышала намеки — и от Морьо, и от Арнориэн — что не одну Индис стоило было винить во всех бедах, и Финвэ с Мириэль были виноваты не меньше, но такое говорилось лишь в узком кругу семьи, и то не при Куруфине и Келегорме. — Майтимо тоже так думает? — спросила она. — Кто же его знает, что он там думает, — хмыкнул Карантир. — Этого он вслух даже при нас не скажет — он никогда не любил Индис, хотя именно его она осыпала любовью и заботой, и мать старалась сгладить неприязнь, которую сеял в нем отец. Но, увы, бесполезно. К нам Индис-тари была уже не так привязана — у нее были дети своих детей. Да и перед Финвэ не нужно было разыгрывать заботу о тех, кто не мог отплатить ей той же монетой. Майтимо, хотя бы, вел себя прилично, не то, что Тьелко или Курво или я… — Никто из вас ее не любит, — подытожила Эледвен. — А есть за что? Нет, винить ее сложно тому, кто познал любовь, но с другой стороны… — Карантир внезапно прервался и сменил тему. — Ты так и не сказала, из-за чего плакала. Я тут сижу, распинаюсь о мифриле, осанвэ и прочем, и даже не заметил, как ты ловко ушла от этого вопроса. — Мне просто было грустно, что тут говорить? — отозвалась Эледвен, при этом краснея. Врать Карантиру всегда было стыдно. Зачастую еще и бесполезно. Впрочем, допроса и неизбежного признания не последовало: он только смотрел на нее, больше ничего не говоря, но внезапно — лишь на миг — Эледвен показалось, что его глаза блеснули, словно он нашел ответ и был поражен тому, о чем догадался. Доказательством тому были его слова: — Слова, вне сомнения, имеют силу, Эллэвэндэ. Но вот что я тебе скажу: бежать от правды, какой бы она не была, вечно невозможно. Она все равно сожжет изнутри, оставит один пепел. Необязательно говорить это кому-то вслух — ты права, есть вещи, которые надо хранить в секрете. Но не от себя. Не от себя. К тому же… как знать, к чему приводят слова? Не всегда же к разочарованию и боли? Но в этом я плохой советчик. У каждого свой путь. С этими словами он протянул ей руку — Эледвен ухватилась за нее и поднялась. — Пойдем, Тьелпе нас уже заждалась, наверное, — сказал Карантир. Она кивнула — и вдвоем они поспешили вверх по лестнице, к чертогу.