***
― Тааак, а квартирка-то ничего… Жить можно! ― заключает гостья, оценив с порога уют небольшой, но милой квартирки под потолком, мансарды. Точно кошка, которую пускают перед новосельем, Йоруичи проверяет не менее внимательно каждый сантиметр жилища, заглядывает в каждый его уголок, сует нос в каждый ящик, шкафчик, баночку, коробочку, случавшиеся ей на пути, словно бы пожаловала к давнему другу не на ночлег, а собралась остаться у него навечно. ― Ну, естественно, ты расстелешь себе футон, а я буду спать на кровати, ― на ходу бросает самая наглая из женщин, которых знавал Ичиго, и направляется так по-свойски прямиком в ванную. ― Ты распоряжаешься в моем собственном доме?! ― вскипает парень, однако его возмущенный тон даже не намереваются воспринимать всерьез, не то чтобы бояться его опалы. ― Подай мне полотенце и какую-нибудь футболку! ― кричат из ванной вместо этого, а потом еще и настойчиво щелкают пальцами из приоткрывшейся двери. Ичиго едва не взвизгивает от злости, но, скрипя зубами, достает из шкафа первые попавшиеся вещи. Отдав их, он извлекает оттуда же и свернутый футон, попутно проклиная небо, что маячит рассветными полосами в продолговатых окнах покатой крыши. Танцы с Йоруичи продлились до зари, как она и желала, хоть потраченное время того стоило. С ней оказалось здорово. И весело. И ярко. И жарко. И страстно… Ичиго рассеянно чешет щеку, ощущая, как та и он разом насквозь пропитаны ароматом поцелуев и объятий. Он рад был встретить ее. Честно. Но он никак не ожидал, что она уговорит пригласить ее к себе! Не то, чтобы логичные мысли о продолжении слишком тесных и контактных танцев не взбредали Ичиго в хмельную голову, но все-таки… ― Ну и как я тебе? Ягодка-кун? ― Йоруичи, выпорхнув из ванной, отбирает мысли на себя, а сама едва сдерживается от смеха: оказавшаяся под руками вместо футболки майка засвечивает все ее выдающиеся прелести в горловине безо всякой утайки. ― Твой размерчик мне явно не подходит, ― нараспев протягивает гостья, и почему-то Ичиго слышит в этом упрек вовсе не гардеробу. Он внезапно краснеет, будто ему снова пятнадцать. Ее смешливые кошачьи глаза так шаловливо шарят по его телу, которое он по привычке одиночного проживания уже успел обнажить до пояса. Ичиго невольно сглатывает: в горле разверзается пустыня, что начинает осыпаться обжигающе колким песком в низ живота. Ичиго тупо пялится на полуодетую соседку по спальне, на ее смуглый атлас ключиц, на взмокшие завитки на висках, на бессовестную улыбку и на тот белый жемчуг ровных зубов, укусами которых до сих пор пульсируют его губы. Ичиго облизывает их, сухие, и фыркает. Звучно. Сердится на себя и на нее. Резко ныряет обратно в шкаф и через миг перебрасывает белую футболку, что стала ему давно мала. ― Переоденься! ― рыкает он, хлопая дверцей. ― И ляг спать уже! Мне через три часа на работу! Йоруичи хмыкает, не таясь, но, судя по шороху одежды, все же меняет футболку. Затем забирается на кровать: скрипит матрасом, шуршит простынями и одеялом, подбивает подушку. Ичиго, не глядя на нее, проходит мимо, в душ, и возвращается только через полчаса. Взбодренный холодной водой, избавленный от дурного хмеля в голове, вернувший себе контроль над ситуацией, он собирается с чувством, с толком, с расстановкой пояснить проклятой сексуальной кошке, взволновавшей его, что он не Урахара, и прислуживать ей не собирается! И помыкать собой не позволит! И вообще он разрешит ей только переночевать, а после пускай проваливает… ― …куда хочет, ― заканчивает свой бурный поток возмущений Ичиго вслух. Шепотом. Ибо останавливается со своей бравой решительностью в полной растерянности перед кроватью. На ней мирно спит Йоруичи. Так по-детски подперев щеку ладошками, что в сердце сладко щемит и губы дрожат в умилительной улыбке. ― Вот тебе и кошка, ― рассеянно ерошит парень волосы на затылке. Беспомощно озирается по сторонам. Пожимает плечами. Укрывает свою приблуду одеялом повыше, чтобы скрыть в тепле ее озябшие смуглые плечи и грудь с торчащими сосками. Ичиго опускается на футон, но не ложится. Опирается спиной о стену, подтягивает колени к себе, положив на них уставшие руки. Ноющее тело страшно хочет спать, просит отдыха, безмятежной горизонтали, но в голове ясно, точно с включенной лампочкой. Да и в глазах нет места сну. Они с придирчивым вниманием оглядывают беззаботно спящую Йоруичи уже по десятому кругу. Ищут подвох. Задаются сотней вопросов. Как она оказалась в этом городе? Специально ли повстречалась ему на пути? Хотела ли попасть к нему в квартиру? Ей что-то понадобилось? Что-то случилось? Чего нужно этой женщине ― поиграть с ним или просто разузнать информацию о выросшем временном шинигами? Но самое главное: почему ей вздумалось вдруг его поцеловать? Куросаки тихонько стукается затылком о косой потолок крыши: его призрачный, но все же мир, похоже, вновь нарушен, а в дом снова заявляются не совсем нормальные для людей гости. Снова ночью. Хотя небо в окнах успело сменить розово-лиловые краски на голубые, чистые; они не предвещают грозы. Как в его внутреннем мире с давно устаканившимся морем. Испортит ли его штормом внезапная гостья, Куросаки знать не знает. Да и времени на размышления у него практически не остается, когда будильник разражается сигналом. В отличие от вольной кошки, ему нужно идти и чем-то занимать себя, дабы не дать темным воспоминаниям поглотить дни и душу. Ичиго тихо одевается, оставляет записку со своим номером телефона на всякий случай и уходит, даже не щелкнув замком, чтобы не разбудить Йоруичи. Он надеется, что застанет ее, когда вернется, и сумеет выспросить, почему она здесь и кому понадобился вновь временный шинигами. А пока он, просто человек, отправляется, как все, на рутинную человеческую работу.***
― Ичиго! Разворачивайся! Мы идем гулять! У Куросаки глаза неумолимо лезут на лоб. И не от прозвучавшего шального предложения, а от того, как цепко хватают его за руку, едва он успевает порог переступить, как ластятся к ней щекой, как мурлычут ― точно мурлычут, блин! ― где-то в области сердца. ― Сдурела совсем?! ― парень шарахается от сей манипуляторши в совершеннейшем смятении. Видит в ее лице невинное удивление, а за душой ее слышит торжествующий хохот. Вот же ведьма! По голове бьют молотами догадки о ее пакостях, в ушах шумит предостережение, внутри грохочет желание противостоять и, если не победить, то хотя бы не поддаться этой чертовке. Но стоит Йоруичи только голову чуть набок наклонить, слегка провести по волосам, освобождая от них крутой изгиб шеи и острое плечо, и улыбнуться, уголком рта пронзая округлившуюся щеку, как у Ичиго отбирает речь. Ксооо… Вроде бы ничего нет в этом, а он, как дурак, с завораживающим эффектом изучает каждый миллиметр ее кожи и чувствует острую тягу прикоснуться к ней, и не пальцами, а дыханием, губами, языком и… ―…Ичиго? Ау-у! Малыш, ты чего это? Куросаки трясет головой. Словно выбирается на ее голос из дремучего леса. Принцесса Шихоин, скрестив руки под пышной грудью, выпнув ту еще сильнее, с любопытством изучает его реакцию. ― Ничего, ― буркают ей в ответ. Рыжий сбрасывает сумку на пол, разувается, игнорирует сумасбродную женщину и с демонстративно равнодушным видом направляется на кухню. ― Я никуда не хочу идти, ― кричит он уже оттуда, ― я устал! Все, чего хочу, ― поесть и отдохнуть! ― Вот и отдохнешь на улице, ― Йоруичи запрыгивает на столешницу шкафа рядом с плитой и заглядывает в глаза. ― Говорят, прогулки перед сном очень полезны для здоровья. К тому ж у тебя мышь повесилась в холодильнике. Заодно поедим где-то, пока будешь показывать мне свой город. Ичиго с шумом выдыхает, задевая воздухом челку. Недовольно взирает на выжидающую Йоруичи: закинув ногу на ногу, установив на колено локоть, положив подбородок на кулачок, та сверлит хозяина квартиры с заведомо знающим видом, что он согласится. ― Ты ведь все равно не отстанешь? ― Не-а. Я всегда добиваюсь того, чего хочу. Тихие улочки, неторопливые шаги. Местные достопримечательности, ленивые речи. Люди, как нарочно, сидевшие сегодня по своим домам. Звезды, в явном сговоре со вселенной, светившие ярче обычного с неба. Ичиго плохо соображает, что рассказывает сейчас о городе, в котором живет уже семь лет, зато он точно подмечает что больше всего приходится по душе спутнице. Он невольно прислушивается к ее торопливо-восторженной поступи, ловит каждую ее широченную, ликующую улыбку ― кажется, довольная Йоруичи по-другому улыбаться не умеет, ― и ловит себя на мысли, что хочет знать ее не только такую, а любую, разную, доселе неизвестную. ― Йоруичи-сан? ― окрикивает он ее, почему-то снова учтиво, и сам же запинается, когда она, бодро шагавшая впереди, оборачивается и пронзает его взглядом своих лун. ― Эм-м, здесь неплохой ресторанчик, ― находится Ичиго, сориентировавшись быстро на местности, ― зайдем? Она не просто кивает ― юркает под руку ему, сама открыв дверь, не дожидаясь джентльменских расшаркиваний своего «гида» и кричит с ходу, едва к их столику подходит официант: ― Десять порций сашими! Официант смущенно оглядывает парочку и, осененный догадкой, осклабляется: ― А-а… это для молодого человека, так? А какой же ваш заказ, госпожа? Ичиго прыскает со смеху. Хохочет и вовсе по-ребячески, видя, как опешившая Йоруичи хлопает ресницами, явно борясь с внутренним желанием не то дать в рожу недалекому официанту, не то сожрать того вместо аперитива. ― Ей принесите то же самое, ― наконец выдает Куросаки. ― Госпожа ― гурман, как и я. ― Хм-м-м, ― Шихоин прищуривает заинтригованные глаза, ― хочешь посоревноваться, в кого из нас больше влезет рыбы? ― Не-а, я просто тоже ужасно голоден! Так и не выявив победителя в гастрономических предпочтениях, парочка «обжор» отправляется домой сытыми и совершенно счастливыми. Сил бродить дальше по городу просто не остается, да и долг не отпускает молодого хирурга Куросаки. Он теряется: расставаться с расшутившейся за вечер Шихоин не хочется, а уговорить остаться ― не позволят ему ни стыд, ни гордость. Терзающийся противоречиями, парень не знает, как задержать кошку хотя бы еще на ночь, договорить обо всем, о чем только начали болтать. Однако его мнения никто и не спрашивает, да и приглашений не ждут особо. Йоруичи обыденно поворачивает к его дому сама, открывает дверь подъезда, как к себе домой, нажимает столь привычным жестом на нужную кнопку в лифте, так же уверенно выходит из него и без особых стеснений щелкает пальцами у нужной двери: ― Ключи! У рыжего ползет челюсть вниз, но рука протягивает связку ключей с брелками без каких-либо сомнений или промедлений. ― Я в душ, а ты не вздумай уснуть! ― бросает через плечо ему гостья. ― Ты еще не поведал мне, как оказался здесь и чем вообще занимаешься! И мне чихать, что завтра тебе вставать рано! ― Да я как-то, ― Ичиго замолкает с хлопком двери в ванную: эта женщина перекраивает его режим как ей удобно и угодно, а у него даже желания не возникает возразить такой наглости. Йоруичи, хоть и призрак из его прошлого, но она ― первая за долгий час, кто возбуждает в нем живой интерес, кто не вызывает оскомину, однообразие, скуку, чувство пресыщения в общении. Несмотря на то, что меж ними ― разница в столетия, Ичиго не может не ощущать, что наконец дорос до нее, что наконец и говорят они на одной волне, не как ученик и учитель ― как прежде, а совсем на равных. Да, Йоруичи ― легенда, но и Ичиго тоже как герой вроде. И это бремя не давит на него рядом с нею, не заставляет быть другим или играть в «нормального человека». Йоруичи знает его от и до, и у них обнаруживаются также схожие взгляды, вкусы, пристрастия. А еще меж ними явно бурлит некая химия. Ичиго чувствует это, по крайней мере, ему хочется так видеть. ― Ну что, малыш? ― Йоруичи заваливается на кровать перед ним и подпирает голову рукой. ― Рассказывай о себе всё-всё-всё! И не думай, что я дам тебе уснуть, пока это всё-всё-всё не узнаю. Ичиго усмехается: с нее станется. То, что кошка зубами выгрызет из него все подробности, пока не удовлетворит свое любопытство, ― правда. А насчет «химии» ― наверное, просто его фантазии. В золотых очах по-прежнему стоит отражение рыжеволосого мальчика, а не мужчины. Несколько уязвленный подобным отношением, Ичиго всё же душит самолюбие и, закинув привычно руки за голову, с некоторой тоской глядит в потолок: сегодняшней ночью его сон, похоже, отменяется. ― Что ж. Ну, началось всё с поступления в местный университет…***
Ичиго подрывается с постели. Не от рева будильника, а от запаха чего-то… удивительно вкусного, ароматного, сладкого, такого домашнего, что в мыслях невольно возникает образ матери. Ичиго сонно моргает и силится вспомнить: какой на дворе день и разве Юзу собиралась к нему приехать? На кухне раздаются звуки. Что-то грозно шкварчит, потом шипит удовлетворенно, затем снова струится по квартире приятными запахами. Ичиго подымается с футона, привычно озадаченно потирает затылок, пытаясь почесать полусонное сознание и заставить извилины зашевелиться. ― Йоруичи-сан? ― выдает он вслух и сам себе не верит. Посему тянется за джинсами, напяливает те на себя наскоро и направляется на нотки чего-то лакомого, щекочущего ноздри и желудок. ― Йоруичи-сан?.. ― роняет Ичиго повторно, когда натыкается взглядом в первую очередь на стопку блинчиков на столе, а после ― уже на их создательницу: смуглую девушку, запахнутую в его большой фартук, точно в платье, ― то есть, вполне себе довольно прилично. ― Эм-м?.. ― Попробуешь усомниться в моих кулинарных умениях, ― переворачивает Йоруичи блинчик лопаткой, ― получишь промеж глаз сковородкой. ― Д-да… даже не думал об этом! ― врет Куросаки и торопится занять место за столом. На всякий случай сразу затыкает рот первым из блинчиков, но тут же выдает непроизвольно: ― Мммммм! Хозяйка у плиты подозрительно сканирует рыжего на предмет обмана, но тот мотает головой. ― Вкуфно! ― Жует за обе щеки завтрак. ― Ф фамого тома не ел нифего потофного… ― Ичиго запивает стаканом молока съеденную за один присест половину блинной башни и уже сам смеряет недоверчивым взглядом «кошку», решившую поиграть в повара. ― А с чего это ты? То есть, откуда продукты взяла и вообще, к чему такая забота? ― Ну-у, скажем так, я же должна отблагодарить тебя как-то за ночлег? ― У Ичиго ожидаемо увеличиваются в диаметре глаза, что вконец доводит Йоруичи до смеха. ― Да ладно тебе! Мне захотелось поесть, а холодильник был пустой. Я взяла у тебя пару тысяч йен и, пока кое-кто дрыхнул, сходила за покупками. Прости, кроме блинчиков Тессай ничему не смог меня научить. ― Ты стащила у меня деньги?! ― вскакивает парень. ― Я приготовила тебе завтрак, ― усаживают его обратно на стул тяжелой оплеухой, после ― закидывают нахально ноги ему на колени и, развалившись на стуле напротив, тоже берутся трапезничать. Совершенно невозмутимо. Приводя Ичиго в бешенство этим и еще кучей попутных вещей, начиная от масленых глаз и заканчивая маленькими пальчиками стоп, что берутся игриво щекотать его голый торс как бы совершенно «невзначай». Дуэль взглядов завязывается сама собой. Золотые очи, слепящие самоуверенностью, вызывающие не то на бой, не то на забаву, гордые и наглые в то же время, такие вроде бы светлые и ясные, но полные стольких неизведанных тайн, что сам Айзен в них не разберется! ― Зачем ты приехала сюда? ― Карие глаза, полные взыскательности и чаяний разобраться во всем ему непонятном, все равно не сдаются. Эта врожденная черта не дает покоя Ичиго, хмурит рыжие брови пуще прежнего, не дает вздохнуть полной грудью и беззаботно идти по жизни вперед. ― Какая разница? Заставить бывшую шпионку ответить хоть что-то? Смешно. А уж поверить ― тем более, ведь ее речи всегда отличались витиеватостью и многогранностью. Правда? Ложь? Мудрые советы? Или намеренное замалчивание? Неуловимая истина, необузданная воля, неизведанная природа этой женщины ― крепкий орешек даже для Урахары, и Куросаки понимает, что проиграет сразу же, как только настоит на своем. Он всё равно слишком юн для нее, он слишком нетерпелив для долгих путей трактовок всех ее загадок, он слишком горяч, и слишком горд, и слишком самоуверен тоже. ― Ты пришла, чтобы найти меня? Верно? ― Попытка ― не пытка. ― Зачем тебе? ― Ты о чем, Ичиго? ― отвлекается она от облизывания пальцев. Смачно причмокнув под конец, она так и держит ноготок меж зубов. Смотрит долго на насторожившегося парня. Чуть поводит плечом. Расплывается во всё скрывающей широкой улыбке. Снова играет. ― Я путешествовала. Сюда попала случайно. Ты здесь абсолютно не при чем. Но если я тебя смущаю, я могу и уйти… У Куросаки дергаются зрачки. Он практически уверен, что в унисон им дергаются и уголки губ Шихоин, но гордо поднятая голова принцессы не меняет положения даже на полградуса. ― Я ничего такого не говорил, ― Ичиго раздраженно подымается, безразлично роняя ее ноги на пол. Он сам поворачивает обратно в комнату. ― Можешь оставаться, сколько вздумается, ― бросает в дверях, не глядя, ― ты мне не мешаешь. А когда наиграешься ― можешь уходить. Плакать не стану. Как и держать тоже. ― Я учту, ― хмыкают ему в спину и добавляют резко новое: ― Счастливого рабочего дня!***
Ичиго возвращается домой позднее обычного. Он размышлял над поведением Йоруичи целый день, но так и не смог найти пояснений, почему она оказалась у него и что задумала. Разговаривать на этот счет ― себе дороже, вернее ― нервам, поэтому выход приходит сам собой: нужно быть в стороне от стиля жизни дикой кошки, гуляющей по своему пути, предоставляя ей полную свободу действий во всем, кроме себя. Ичиго с полной уверенностью берется держать натиск хитроумной женщины, в каких бы манипуляциях тот бы ни проявлялся. Однако стоит ему только переступить порог, как его решительность сдувается лопнувшим шариком. ― Йоруичи-сан? Кровать пуста. В душе сухо. На кухне ― идеальный порядок, будто утром там и не хозяйничали. Ичиго растерянно проходится по комнатам несколько раз, но на чье-либо присутствие нет никакого намека, даже след реяцу ему не оставили в подсказку. ― Ушла так быстро? ― парень выдыхает с нескрываемым огорчением. С унылым жестом вешает ключ на крючок и задерживается, упершись лбом во входную дверь на время. Снаружи ― тихо. Никаких шагов. Спящий лифт. Глухая ночь, пробиравшаяся в подъезд из окон. Внутри квартиры ― какая-то густая пустота, давящая, обволакивающая, душащая. Такая же, что и в душе временного шинигами. Снова. «Хэй, вот только дождь возвращать нам не надо…» Язвительный комментарий Зангетсу ранит. Потому как занпакто прав. Потому как тот осознает быстрее те истины, которые его тугодумному хозяину только разжевывать надо. Своенравная, так внезапно появившаяся, буквально ворвавшаяся в его жизнь, Йоруичи полоснула когтями слишком больно. Оставила Ичиго свои отметины совсем не на его коже. «Бред! ― огрызается с деланным возмущением он. ― Мне не нравится она! Это гулящая кошка, избалованная принцесса, наглая женщина, привыкшая всеми повелевать и охотиться на тех, кто впадет ей в око. Пф, но не на того напала! Вот она и сбежала…» Зангетсу только цокает в ответ. Ичиго злится на него, ругается, клянет почем зря, ибо винить самого себя язык не поворачивается. Да и винить себя он устал. Он занимался этим все семь лет. Смертельно уставший за день, физически ― от потока операций и морально ― от конвейера придумок касательно причин визита непрошеной гостьи, он почти час стоит без движений под душем и наблюдает пустым взглядом, как в воронке исчезает вода, вслед за мыслями о том, что Йоруичи ― порождение его уставшего мозга. Ичиго буквально вдалбливает в себя правильность представлять случившееся именно так, а кулаки разбивает кровь о кафель ванной комнаты. Футон не греет его, хотя тело объято огнем. Стоило бы перебраться уже на кровать, но почему-то интуиция цепляется за призрачный хвост надежды, как у кошки, повернувшей за угол, но еще не успевшей скрыться и дававшей шанс ее догнать. Ичиго смеется над собой, над такими иллюзиями. Бьет подушку за ее твердость. Футболит одеяло за духоту. Смотрит в небо сквозь окно и ненавидит весь город, пустой, чужой, черный, беспросветный, беззвездный как небосвод город, лишенный той пары лун, что испускали сияние сквозь золото одних очей. ― Ксо, и зачем ты только появилась вновь?! ― В сердцах Ичиго укрывается с головой. Вспоминает, что недаром презирает свое прошлое, поизносившее муками его нутро. Умершие друзья и подруги. Развороченные миры. Отдалившиеся соратники. Отчужденные приятели. Семь лет прошло с победы над квинси. Семь лет прошло с тех пор, как Ичиго обрубил все связи с шинигами. Семь лет прошло, как он стал сильнее человеком, не-воином, наконец, повзрослев умом и сердцем, а не душой и мыслями. Так, по крайней мере, Ичиго думал. Пока не встретил Йоруичи. Почему с ней всё не так, всё по-другому? Парень тяжко выдыхает в подушку. Прежде, он легко как встречался, так и расставался с девушками. Помнить имена ― не его конек, но их лица также смывались с памяти рыжего ловеласа. Готовые на авантюры медсестры. Раскованные официантки. Любительницы клубов и знакомств на улице. Никаких связей. Ноль привязанностей. Низкий интерес. Техничный секс. Ичиго изнывал от скуки, но его все устраивало. Ичиго даже оправдывал свое поведение потерей тех, кого действительно мог полюбить, да не успел. Ичиго и не рассчитывал уже на то, что сможет повстречать кого-то, кто сможет что-то в нем пробудить, и уж тем более не ожидал, что на эту роль подойдет ветреная и своевольная кошка… Но отчего же тогда, точно полчищем пустых, так невыносимо грызло внутри? С тех пор как он осознал ― она ушла с концами. ― Ичиго? Ичиго, спишь, что ли? ― внезапные мыслительные процессы засыпающего мозга прерывает вовсе не бережливый шепот, а увесистые толчки в бок. ― Йо-Йоруичи-сан? ― Ичиго подпрыгивает с места и округляет глаза на темный силуэт в комнате с выключенным светом. Проморгавшись порядком на это явление, парень выдает самый неподходящий, в его стиле, вопрос: ― Как ты попала в квартиру? Ты ж в гигае! ― Я давно сделала дубликат твоих ключей, ― будничным тоном отвечают ему. А потом ― меж парой нависает долгая немая пауза. Тупая, основанная невесть на чем. ― Ляжешь со мной? ― слетает вдруг с уст Йоруичи. Предложение ― как гром посреди ясного неба. ― Я ужасно замерзла. ― И даже пояснение не в силах смягчить тот шок, съевший окончательно сон Куросаки. ― Д-да… ― соглашается он машинально, совершенно бездумно. Ждет, пока она заберется в постель, и лишь потом ложится на кровать поверх одеяла. Йоруичи вся дрожит. Возможно, это только кажется, но Ичиго несмело все же приобнимает ее за плечи. Йоруичи ерзает в этих неуклюжих объятиях, что-то пыхтит, клацает зубами, барахтается в ворохе покрывал, пока не задевает стопой чужую ногу. ― Ксо, где ты шлялась?! ― вскидывается Ичиго. ― У тебя пальцы ― что ледышки! ― И не дожидаясь ответа, тем более ― разрешения от «больной», забирается под одеяло сам и обхватывает озябшую Йоруичи ногой, тщательно стараясь отогреть ее теплом своего тела. ― Если вздумаешь ко мне полезть ― получишь в то, что сейчас пристроилось к моей заднице. ― Ее голос пронизывает тишину мрака и мгновенно осаживает неловкую возню соседа по кровати. Ичиго фыркает на угрозу, но на всякий случай чуть отодвигается от волнительных изгибов женской фигуры вернувшейся к нему «кошки». ― Спи давай, ― огрызается он, но тихо. Окольцовывает ее за плечи покрепче и вжимает своим весом в подушки. Он отчаянно пытается не прижаться щекой к шелку волос, что отдельными нитями щекочут его кожу. Он пытается абстрагироваться от сладковато-горького запаха ее кожи. Он пытается не думать о том, как безумно хочется поцеловать ее за ухом, прикусить легонечко ее шею и вырвать из ее горла стон удовольствия. Ичиго зажмуривается и пытается через свои надуманные терзания снова хоть как-то уснуть. ― Спи, Йоруичи, спи, ― бормочет он и ей. ― Завтра расскажешь, что с тобой произошло…***
Снова дурная ночь. Вязкий сон, пунктирами прошедшийся по сознанию. Снова молодому врачу придется не отходить от кофе-автомата, потому как кошмарнее невыспавшегося хирурга этот мир еще не придумал профессии. ― Йоруичи? Хэй? Йоруичи-сан? ― Ичиго необходимо добудиться до той, что умостилась на нем совершенно беспечно, точно забыв о собственных недавних предостережениях. Убедившись в тщетности оных попыток, парень вынужден сам выпутываться из смуглых лодыжек, что так цепко поймали в плен его ноги. Осторожно приподняв полог одеяла, Ичиго вытягивает стопу из кошачьей хватки и… замирает, когда обнаруживает себя выпачканным в крови по колено. ― Что за черт?! ― на голых инстинктах срывает он ненужную ткань, укрывшую от него Йоруичи, и видит ее рассеченные, исцарапанные чьими-то огромными когтями ноги. Кровь из ран впитали черные пятна на постельном белье, но профессиональный взгляд Куросаки нельзя обмануть ― порезы выглядели очень серьезными. ― Йоруичи! Йоруичи! Что произошло?! Но та, что-то причмокнув спросонья, лишь лениво отмахивается. ― Йоруичи, чтоб тебя! ― ее прежний ученик, давно послав к меносам остатки субординации, дергает ее за плечи, заставляя проснуться силой. ― Подъем!!! У тебя на ногах нет живого места! ― Ой, ну подумаешь… всего-то какой-то доморощенный арранкар напал… ― зевает Шихоин и насилу открывает заспанные глаза. ― Чего ты так орешь? ― морщит нос от не-доброго утра. ― Вот уж не помню, чтобы у временного шинигами встречались приступы истерики? ― Истерики? Истерики?! ― срывается на рык его голос. ― Я тебе покажу, что такое истерика! Через секунду Йоруичи наблюдает чудеса мгновенной поступи в человеческом теле: Ичиго носится по квартире так быстро, что едва поспевает за ним око. Миг тут ― и он звонит в больницу, чтобы взять отгул. Миг там ― и у него в руках огромная аптечка. Миг еще где-то ― и он вбегает в комнату с тазом горячей воды и грудой чистых полотенец. Усевшись у кровати, чересчур деятельный врач берется очищать поврежденные участки тела для последующих манипуляций, но неожиданно получает подзатыльник. ― Эй, это всего лишь царапины от пустого! ― кричат ему с высоты вскочившей «пациентки». ― Здесь дело на пару исцеляющих кидо, а ты развел тут целую подготовку к операции! Прекрати! Капитан-легенда, которой не впервой бывать в переделках и получать ранения, раздосадованно топает мимо недооценившего ее ученика, но ее догоняет еще до ванной: ― Что плохого в том, чтобы помочь тому, кто тебе дорог? Ичиго так и сидит с поникшей головой у кровати, даже не шевельнувшись с места, когда Йоруичи заглядывает обратно в комнату. Его застывший взгляд впитывает кровь с белых простыней в почерневшие от воспоминаний глаза, отчего в воздухе тянет холодом, а еще смертью. Йоруичи ежится, видя, как его тело покрывают мурашки. Но она звучно и больно прогоняет их, врезав ладонью меж лопаток, встретив пощечиной и растерянное лицо, обращенное к ней; схватив за подбородок парня, сделавшегося вдруг вновь растерянным мальчишкой, кошка шипит ему в губы: ― Перестань спасать всех за тех, кого не успел! Твоя блажь стать врачом ― плохое прикрытие для искупления бремени вины, которое ты сам же на себя и навесил. Перестань искупать ее. Просто отпусти. Как и тех, чьи души давно упокоились с миром. ― Я не нашел их в Руконгае. Ты же знаешь! ― Ичиго уворачивается взглядом от колких глаз и вырывается из беспощадных пальцев. ― И не указывайте с отцом что мне делать! Я сделался врачом не по этой причине. Я хочу защищать людей не только в облике шинигами! ― Защищать людей ― это похвально, ― Йоруичи хмыкает, снова хватает Ичиго и, на сей раз, за волосы, дергая того за затылок на себя. ― А тебя кто защитит, м? ― Я-в-пол-ном-по-ряд-ке, ― цедит по слогам тот знакомую уже всем отговорку. ― От чего меня нужно защищать? Шихоин рыкает, живо садится на корточки и тычет этого героя больно в грудь: ― От пустоты в сердце, которую ты никак не можешь заполнить. Куросаки смотрит на нее со вспыхнувшим любопытством в зрачках. Оно же окрашивает его щеки в красный, тянет губы в кривой, дерзкой, хищной улыбке. Он не отнекивается ― дерзит лишь: ― Может, ты попробуешь заполнить ее? ― Может быть, ― с ходу, ловя подтекст, принимают его вызов, ― если будешь слушаться меня. ― Я тебе не Урахара, ― выдает давно заготовленное самоуверенный парнишка. ― Конечно, ты не Киске, ― хмыкает Йоруичи, поднимаясь с колен. Она направляется по своим незаконченным делам, бросив между ходом едкий упрек: ― Даже у Киске нет столько наглости, чтобы щеголять в одних трусах перед принцессой.***
Потратив целый день на препирательства вперемешку с применением исцеляющих кидо, Йоруичи наконец-то удалось обучить им Ичиго, а тому, в свою очередь, удалось заживить раны как на гигае наставницы, так и на ее сокрытом духовном теле. За разборками, кто прав, а кто виноват, ночь подкралась к парочке шинигами незаметно. Ужин пришлось брать на заказ. Поборовшись опять ― теперь не на словах, а на палочках за лакомый последний кусочек, порядком наевшись и насмеявшись, Ичиго неожиданно обнаруживает повисший в воздухе вопрос о том, как дальше ночевать с Йоруичи. С одной стороны, его гостья теперь совершенно здорова: ее уровень реяцу, подкрепившийся ужином, скакнул вверх и довершил естественным путем все прорехи в исцелении. С другой стороны, ощущение тепла лежащей рядом Йоруичи будто тенью не отпускало его весь день, всё время. От обретенного ощущения душевного комфорта его голова кружится, заставляя Ичиго чувствовать себя снова совсем юным, стеснительным, а не циником, постаревшим в один день лет на триста. ― Ну, я, это, ― топчется он на разостланном футоне перед лукаво усмехавшейся женщиной на кровати. ― Эм-м, ну, спокойной ночи, что ли? ― Его рука нарочито медленно тянется к выключателю и нехотя клацает-таки. Мрак обрушивается на голову «Черным гробом», а в комнате не гаснут два золотых пятна, глядевших на него неотрывно, не мигая, неравнодушно. «Я, кажется, пропал…» ― выдыхает Ичиго в темноту, пока его слабости не видно. «Ты попал!» ― рифмует Зангетсу и хохочет над душевными метаниями хозяина. ― Йоруичи-сан? ― «К черту все!» ― М? ― Можно, ― Ичиго запинается, давясь от волнения воздухом, ― можно я лягу снова с вами? ― Хм, почему нет? ― отзываются на диво быстро. ― Но условие прежнее ― без приставаний. Ичиго закашливается, собираясь не то согласиться, не то возмутиться. Зато он точно не собирается терять время даром и переползает на кровать с футона. Только ложится с краю, а мигом окунается в теплый душистый плен свежего белья, уже пропитавшегося ароматом волос и благоухающей кожи принцессы Шихоин. ― Хо-о, ты в спортивках? Послушный мальчик, ― не минует подколоть его ее властная натура, но после иная ее сторона ― покладистая и ластящаяся, сама льнет к нему в руки, вжимается позвоночником в его тело и подставляет шею, оголенную от гривы, под горячее дыхание с губ. Куросаки поджимает их. Чувствует как вместо крови по венам растекается жидкая ртуть. Каждая клеточка его тела восстает против реальности, хочет сжаться в малюсенький комок, чтобы только не соприкасаться с Йоруичи, но дух, инстинкты, желания, грезы, мысли упорно толкают его обратно, клеем тянут прилипнуть навечно к этой женщине, чтобы никогда не отпускать ее от себя. ― Зачем ты пришла ко мне? ― Ичиго как под гипнозом ― трется носом у нее за ухом, и уже от одного этого теряет нещадно контроль, будто песчинки из перевернутых песочных часов. А Йоруичи так беспечно не осаживает его, так спокойно пожимает плечами, так опрометчиво прячет ладони под щекой по привычке… Ичиго закрывает глаза и пытается сосчитать до десяти, игнорируя измывательства занпакто. ― Тебе настолько важно это знать? ― окатывают его будто ведром ледяной воды. Ичиго хмурит брови в раздумье: он не из тех, кто хладнокровно взвешивает все за и против, он привык доверять своему естеству. Даже сейчас Ичиго ощущает им, что игры с этой кошкой ему не по зубам, только ничего уже не может поделать с собою. Пойманный, словно мышь в клетку из ее коготков, ослепленный сиянием магматического золота ее хищных глаз, взбудораженный оживший, отогретый ее дикой энергией, неуемной жаждой жить и двигаться дальше, радоваться и брать от жизни всё, что угодно, Ичиго больше не может противиться тому, что, возможно, он ее… ― Тебе холодно? ― Его ноги сами ползут и оглаживают ее ледяные стопы. В глупую голову лезут глупые мысли. ― Странно, я думал, что кошки теплые, а у тебя пальцы ― как лапы Хьеринмару. ― Интересно, и когда ты успел Хицугаю пообнимать? ― сотрясается Йоруичи всем телом от хохота. ― Может, у тебя и здесь проходной дом для всех шинигами, как было в Каракуре, а? Ичиго прыскает смехом и, скользнув рукой по фигуристому стану, обвив гостью за талию, шепчет: ― Нет. Ко мне попадают только самые настойчивые. Одна кошка, к примеру. Вышедшая таки на мой след. Правда, как ей это удалось, она упорно не хочет рассказывать. ― Правильно. Много будешь знать ― скоро состаришься. Вот я и берегу тебя, неблагодарный. Правда… ― издает она тихое, но протяжное шипение. ― Еще каких-то пара миллиметров ближе к моему телу ― и до старости кто-то вообще может не дожить! Смех снова заставляет кровать заходить ходуном, и в темноте рыжий, промахиваясь, прячет свою улыбку не в подушке, а в макушке шелковых на ощупь волос. Растворяясь в непонятной нежности родной души, успокаиваясь под тихое дыхание самой мягко мурлычущей из кошек, он радуется как дитя, что ему позволяют это. Может, большего и не надо для счастья? Герой в отставке скалится по-идиотски, во весь рот, а глаза закрывает со всей блаженностью, словно выиграл в бою. ― Я рад, что мы встретились, снова, ― признается почти сквозь сон он. ― Глупенький мальчик, ― пеняют ему негромко, но Ичиго не обижается даже. Он уже не слышит.***
Ичиго жарко. Кажется, будто его бросили в огромную кастрюлю с кипящей водой, посыпали жгучим перцем сверху, а под ним разожгли тридцать три костра. Ичиго так жарко, что он задыхается. Сдается, будто зовет на помощь, спрятанный в спичечный коробок в кармане равнодушного незнакомца, заживо похороненного на околице миров. Ичиго настолько жарко, что он живо чувствует, как заживо сгорает дотла, а, открыв глаза… находит себя в серой, но различимой, своей комнате, рядом со спящей Йоруичи в обнимку. Как лихорадочный, он выдыхает с дрожью. Это стоит ему титанических усилий, ведь тревожить ту, которую ощущает сейчас каждая клетка его тела, совсем не хочется, хоть от нее исходит пугающий жар. Или все ж он так полыхает? Ичиго удивленно моргает, спросонья не в силах разобрать причины сей аномалии, но слышит: как по его щеке со лба скатывается крупная капля пота, как мокрые ныне колючие вихры встали на дыбы, как по позвоночнику струится ток напряжением в 520 Вт, как оголенной без одеяла спине совершенно не зябко под открытым окном. «Черт, что это со мной?» ― Карие глаза вновь упираются в чернющее небо в тщетном поиске ответов. Молодой врач перебирает в мозгу признаки элементарной лихорадки, а по вискам так шумно стучит опровержение. Оно такое беспокойное, словно бы тоже болезненное. А еще очень похожее на что-то такое, с чем Ичиго имеет дело в операционной. Сердце. Это оно так лихо трепещется. Это оно так неистово колотит в ребра. Это оно ― вовсе не спящее, и, верно, даже не уснувшее ни на миг, ударяется ему в грудь. Вот только… эта бешеная чечетка принадлежит вовсе не его сердцу. «Ты не спишь?» ― Ичиго пораженно смотрит в затылок Йоруичи. Та, по-прежнему, лежит к нему спиной, он же обнимает ее за талию целомудренно, так по-детски, что становится смешно даже. Позабыв об озвученном предостережении, чисто из любопытства, а может, открывая в себе мазохистские наклонности, Ичиго решается на серьезный шаг: что, если он осторожно, как бы невзначай, либо спросонок ― ведь в том, что он не спит, его сейчас не смогут уличить, ― обнимет ее чуть сильнее, повыше и посмелее, а? Как отреагирует она на подобную попытку? Не обратит внимания, сходу врежет в нос локтем или затаится в том же выжидании дальнейшего действия? Парень снова осторожно выдыхает, хоть, на сей раз, сознательно волнует дыханием волоски на шее гостьи, покрывшейся тоже испариной от близкого лежания, да еще и от того, что забрала себе всё одеяло. Сейчас она согрелась, и, если хорошо сосредоточиться ― можно ощутить, насколько же обжигающе горячая ее шелковая кожа, касающаяся и его раскаленного тела. Ичиго сглатывает: так все-таки этот жар его, а Йоруичи ― его причина. Или всё же наоборот? Куросаки переводит дух. Мышцы в его руках напрягаются, наливаются пробуждением, в венах заметно ускоряет бег кровь. «Черт, как же это сложно просто взять и сделать это!» ― ругает себя он. Просто обнять ее покрепче, ну! Просто признать, что он хочет ее. Хочет давно. И немедленно. С челки срывается очередная капелька пота, и, точно в синхроне с ней, рука Ичиго дергается, рефлекторно обвивая пришедшую к нему женщину покрепче, заключая ее в кольцо. «Ты боишься?..» ― Ичиго изумленно моргает: он ожидал всего, но только не вжавшегося в спину живота Йоруичи, которая будто бы желает всеми силами дистанцироваться от соприкосновения с ним. Ичиго бы посчитал, что он ей противен или что его не принимают, да только барабанящее сердце в пышной груди, под которой теперь покоится его захватническая рука, говорит об иных реакциях на его спонтанное наступление. «Ты и боишься?» ― Ичиго умиленно улыбается в душе, игнорирует комментарии Зангетсу, и уже прижимается к взволнованной не на шутку кошке со спины. Между ними ― миллиметры, а он подбирается к ней словно бы через широченную реку: так медленно, так осторожно, так трепетно, будто в его руках могут рассыпаться. Йоруичи и впрямь выглядит хрупкой: сейчас, в его объятиях, маленькая, тонкая, с узкими костями, она словно бы на грани того, чтобы переломиться, но от этого хочется лишь обнять ее еще сильнее, чтобы не дать этому произойти никогда. Он прирожденный защитник, и новый смысл, новый объект его защиты, пускай и ненужной, воскрешает его душу, точно Феникса из пепла. Ичиго убивает окончательное расстояние меж них. «Скажи хоть слово, ну?» ― молит он упорно молчавшую кошку: она будто бы замерла, окаменела в его руках, и если бы не заметно волнующаяся грудь ее, то парень бы точно обеспокоился. Вместо этого он берется сделать все, чтобы спровоцировать ее хоть на какой-то ответ. То с придыханием подует ей за ушком, то потрется чувственно носом о скулу, то запретно коснется губами в основании шеи, то зароется лицом в волны ее волос, разделявших их тела словно бы простыней. Йоруичи даже не чирикает на это, хоть Ичиго как рентгеном видит, насколько же широко сейчас распахнуты ее глаза. Чего она ждет? Каким его хочет? Желает его нежного и во всем ей подчиняющегося или, напротив, принцессе нужен дерзкий и решительный, но всё равно раб? От незнания у Ичиго плавится мозг, кружится голова, пропадает голос, сгорают в спазмах легкие, а где-то глубоко внутри мучительно стягивает узлом. Он ведь уже перешел черту, так какого черта? Если рисковать ― так до конца. Он аккуратно, неторопливо, но целенаправленно подтягивает к себе колени и упирается пахом в ее крепкие ягодицы. От этого соприкосновения у Ичиго начинает ошалело пульсировать живот, который теперь заполняет собой крутой изгиб поясницы Йоруичи, словно уже подставившейся. «Ксссо… Она издевается…» ― По щеке скатывается новая капля, и рыжий уже сомневается, что это всего лишь след испарины от напряжения. Ее молчание, ее обездвиженность так нестерпимы, что бедному сердцу хочется слез, когда в паху демоны соблазна разворачивают чисто адские муки. И Ичиго сам не понимает, как выдает приглушенный стон. Пальцы рефлекторно скользят вниз по ее коже дальше; Ичиго теряет контроль, хочет сдаться лишь на власть инстинкту, что есть мочи зажмуривается и тянет наверх футболку Йоруичи за край. Она томно вздыхает, и рыжего поражает десятикратной молнией, когда она, шевельнувшись, чуть поворачивает голову к нему. Ичиго не знает как, ― сделал это сам или она позволила, ― но ловит, как ее бедра наконец теряют стальное напряжение и позволяют нырнуть меж них коленом. У Куросаки перехватывает дух. Он был с десятками женщин за эти годы, но чувствовать отклик на него, ощущать кожей влажный след на ее кружевах, заставляет его лишиться разума и взяться целовать ее. В щеку. Миллиметр за миллиметром. Будто выпрашивая, будто призывая повернуться к нему, будто понимая ее намеки на то, что инициатива отдана лишь ему, безоговорочно, бесповоротно, на славу победителя, и окрыленный надеждой, давно заведенный ею, еще с танцпола, он наконец-то и самозабвенно ныряет в ее приоткрытые уста. ― А-ах, ― выдыхают ему в поцелуй, а после раскрывают рот шире, упоенно беря его; увлекают его язык своим, углубляют, стонут, пробирают мурлычущими вибрациями и его горло заодно. Йоруичи разрешает повернуть ее, обнимать за грудь, за плечи. Наставница позволяет уложить себя на лопатки и нависнуть сверху. Принцесса даже не возражает против того, насколько до остроты волнительно он трется пахом о ее лобок ― напротив, подтягивает колени выше, скользит по его торсу ногами, обвивает за поясницу и подмахивает в ответ. Ичиго, не скрывая собственного шокированного состояния, не веря реальности, понимает, что «зеленый свет» таки подан, даже без единого слова в противовес, даже без формального подзатыльника, даже без привычных ёрничаний; он испытывает такое чувство, будто его сейчас в сладком сиропе выкупали, как вдруг… ― Би-бип, би-бип, би-бип! ― Ксссо! ― Ичиго бросается к телефону, вырубает ко всем чертям установленный на работу будильник и отбрасывает его в противоположный угол спальни. Он заворожено смотрит на розовое небо над головой и рассеянно затем ― на Йоруичи. Ее золотые глаза глядят задумчиво, не мигая, прямо в душу, вызывая сотню самых нежнейших эмоций, но, по-прежнему, не давая и намека на те, что творятся в ней. Это немного притупляет щенячью радость Ичиго, но его желания ничуть не сбавляет. Он снова наклоняется над ней, захватывает ее губы целиком, размыкает тут же, отогревает ее поостывший без его дыхания язык. Ичиго что-то приплетает в неразборчивые стоны, начинает беспорядочно шарить руками по бокам Йоруичи, норовя избавить ее от немногочисленных, но все же одежд… ― Би-бип, би-бип, би-бип! ― Снова. Парень подрывается с кровати, чтобы схватить ненавистный предмет и уже навек заставить его замолчать, приложив тот хорошенько о стену. Взбелененный замахивается и тут же воровато оглядывается через плечо, стыдясь своей не самой лучшей из сторон. Однако в ответ ловит заинтригованную усмешку. Так вот какие мужчины нравятся этой кошке? Ичиго поворачивается на пятках и на миг замирает, глядя на раскинувшуюся на постели взъерошенную Йоруичи. Под светлеющим днем, что пробирается к ним в окна на крыше, она выглядит чарующе. Сверкающие глаза. Переливающаяся атласом смуглая кожа. Ошеломительные изгибы ее роскошного тела: футболка слезшая на острое плечо, теперь открывала вид на полную грудь, а подобранные края обнажали красивый живот и крепкие бедра в черных трусиках. Слюна куда-то испарилась из горла, и сколько бы рыжий ни силился сглотнуть, внутри царапала жажда, которую могли спасти лишь одни губы на свете. Ичиго, сохраняя остатки мужской гордости, неторопливо подходит обратно к кровати, будто ему и не сильно хочется. Однако стоит Йоручии только потянуть игриво уголок насмешливой улыбки, как он наваливается на нее и берется снова страстно, уже бесконтрольно, дико зацеловывать ее до исступления. Она отвечает. «Кошка» так одурительно работает язычком, что у парня сносит крышу. Еще больше его начинают заводить руки на его спине, что берутся щекотно, но ощутимо прокладывать продольные царапины вдоль позвоночника. Коготки принцессы явно рисуют какие-то узоры, при этом намеренно, с каждым заходом, умудряются стягивать с хозяина квартиры его спортивки все ниже и ниже. Полуобнаженного, Йоруичи вновь обнимает Ичиго ногами за таз и впивается в его волосы на затылке слишком требовательно, потянув его назад, от себя. Ичиго усмехается, не прерывая поцелуй: думает, что так его принуждают к скорейшим действиям, и втайне, все еще не желая поддаваться хитрой своенравной женщине, решает противостоять ей до конца. Однако все его чаяния заканчиваются провалом, стоит только Йоруичи сцепить губы, не давая в них проникнуть ни единым вдохом. На нее смотрят удивленным, непонимающим взором, но не успевают задать вопрос, как слышат новый сигнал будильника. Уже не своего, а чужого. Ичиго растерянно обводит взглядом комнату, а Йоруичи преспокойно выуживает мобильный из-под подушки. ― Мне нужно на автобус, ― произносит она, как ни в чем не бывало. ― То есть… ка-ак?! ― оголтелый парень не верит ушам. ― Что значит твое «как»? ― лениво ответствуют ему и смотрят в глаза и нахально, и надменно. ― Я… подумал… что… мы… ― нескладно бормочет Ичиго и чувствует себя снова пятнадцатилетним пацаном, которым он впервые ее встретил. Он садится на колени, не смея глаз поднять на нее: она таки играла с ним? Выходит, он не ошибся изначально? Позволил себя не просто обвести вокруг пальца, но еще и завести, да выбросить к чертям и либидо, и сердце??? Йоруичи выбирается из-под него, подымается с кровати, собирается быстро, ни слова не проронив, ни звука не издав по ходу. Огорченный рыжий только слышит ее шаги, а глазами сверлит опустевшее ложе; в душе борется с двумя самыми главный на данный момент желаниями ― уткнуться носом в подушку, пропахшую запахом ее волос, или броситься гостье наперерез, забаррикадировав входную дверь собственным телом. ― Ичиго? Эй, Ичиго?! Оглох, что ль? Парня приводит в себя настойчивое щелканье пальцами перед глазами. Лицо собравшейся Йоруичи ― прямо перед ним: лишь руку протяни, да завали ее обратно на постель, но он, увы, не из тех, кто действует против воли, кто ему дорог. ― Чего тебе? ― сипло выдает он севшим голосом, пряча досаду за челкой. ― Я вечером вернусь, ― притягивает его за подбородок к себе властная принцесса и смачно чмокает на прощанье. ― Так что не вздумай опоздать на работу! ― бросает она уже с порога, даже не дожидаясь ответа. ― Твое ночное дежурство совершенно не входит в мои планы на сегодня. Самоуверенная сволочь.***
Злой на весь свет Ичиго пытается спастись душем. Он не моется ― просто стоит, подставившись под ледяной поток воды, где-то лишь остатками разума, задаваясь вопросом, почему не реагирует на ее температуру. Он чувствует себя скверно, то есть совершенно разбитым, ведь весь день у него пошел коту, вернее ― одной кошке, под хвост. Сначала он опоздал-таки на работу и схлопотал выговор, затем сорвался на ассистенте, после ― чуть не угробил пациента во время операции, ну, а в довесок ко всему срезался с главврачом. И все из-за нее! Из-за чертовой, влезшей ему в голову и проевшую всю душу насквозь, кошки, которая… так и не вернулась вечером домой. ― Всё к черту! К дьяволу! Женщин к черту, и кошек, и всё, да пошло оно. ― Ичиго ударяет в стену кулаком от бессилья сладить с собой. Одна его, здравая, непримиримая, гордая половина восставала против другой, той, безрассудной, что могла мыслить только о магнетической харизме Йоруичи, а еще о татуировке на ее левом бедре, что кончиком уходило под кружево ее бикини. Ичиго влупил со зла уже ногой в дверь душевой: о, как же ему хотелось сорвать ту проклятую черную тряпку с нее! Как же хотелось языком провести по завиткам мудреного узора метки ее клана! Как же хотелось ощутить в руках, насколько крепки мышцы натренированной Богини скорости. А еще невыносимо, до помешательства, хотелось почувствовать ее истинный запах… ― Ксо! Ксо! Ксо! ― Рыжий едва ли не орет в ванной. Орет на себя, на дурака такого, попавшего-таки под чары женщины, с которой его самоуверенности вовек не сладить ― уж больно сильным соперником считалась Йоруичи. И, как оказалось, не только в битвах. ― Ненавижу, ― хрипит парень, набирая в спазматически открывающийся рот потоки воды. Слез нет, мужчины не плачут, вот только сердце разрывается так, словно дыру пустого смещали теперь на его место. ― Ненавижу… ― обреченно выдает Ичиго, устав, упираясь лбом в стену, с отчаянием вспоминая о том, как жил последние дни. Он жил. Жил, мать вашу! Благодаря этой чертовой кошке! Ни разу не вспомнив о тех, кого потерял. Ни разу не вернувшись к той пустоте, что поселилась в его истерзанной потерями душе. ― Не-на-ви-жу, ― шепчут оцепеневшие уста, роняя звуки в водосток, уносящий воду и жизнь Ичиго, оставшегося вновь в одиночестве, под откос. Проходит несколько бесконечно долгих минут прежде, чем Куросаки ощущает теплые капли воды, побежавшие по спине. Он не совсем уверен в ясности происходящего, возможно, он даже сам бессознательно повернул вентиль в иную сторону, однако… руки на его плечах? Ичиго резко оборачивается, едва не поскользнувшись на пене, которой почему-то был намылен с ног до головы. И не только он. ― Ты?! ― таращит он свои глаза в изумлении на намокшую макушку цвета индиго. Да, Йоруичи ниже него на две головы, и он не видит ее лица, но это она, точно, и она так сосредоточенно берется елозить мочалкой по его груди, что у Куросаки замирает сердце аккурат под ее ладонью. ― Что ты?! ― шикает, тем не менее, вслух его гордость. Ичиго грубо хватает Йоруичи за ладонь и дергает на себя, заставляя посмотреть на него, явить свои бесстыжие очи. И он прав: в тех не находится ни грамма раскаяния, одна видимость ее невиновности и с ней на самом дне ― бесенята. Ичиго вминает ее в дверцу душевой ― не ударом: он джентльмен, он старший брат, кое в чем даже дамский угодник, и он даже с квинси-девушками сражался через силу. Нет, Ичиго втискивает Йоруичи поцелуем ― напористым, неуемным, ненасытным, властным, не допускающим с ним никаких игр, приказов или отрицаний. Он не Урахара ей, тем более ― не прислуга, он ― победитель везде и во всём, а еще… он, кажется, до безумия любит кошек. Подхватив гостью под действительно накаченные от бега ягодицы, заставляя обвить себя за талию, Ичиго толкается рукой и ее спиной в дверь, выбирается из душной, полной пара и тесноты, комнаты, даже не удосужившись ополоснуться после душистого, размазанного по телам геля. Это несколько мешает ― приклеивает кожу друг к другу, перебивает запах тела, его и Йоруичи, а еще наверняка оставит следы на постели, но кто подумает о ней в такие минуты? Сплетшись в неуступчивом противоборстве языками, Ичиго и Йоруичи шумно заваливаются на кровать. Он вминает ее в матрас собственным весом и задетым ею эго. За последнее хочется отомстить: искусать ее шею изголодавшимся зверем, наставить на ключицы следов от жарких губ, с силой ласкать умопомрачительные груди, что сводили его с ума одним лишь только видом. Сейчас те так откровенно упирались затвердевшими пиками ему в торс и кричали о самых сокровенных желаниях обладательницы, что Ичиго прощает ее. Он готов все снести за то, что она тоже его хочет. ― Почему ты вернулась? ― звучно разорвав поцелуй, Ичиго сверлит своевольную кошку требовательным взором. А она смеется в ответ лишь и запечатывает его речи, приложив поперек губ палец в не менее приказной манере. ― Так у нас ничего не получится, ― мотает головой рыжий, настаивая на своих правах лидерства. Он отстраняется от кошки, так жаждущей его. Конечно, блефует. Смотрит на нее свысока, а во взоре ― томная нега. И кажется, что Ичиго стоит лишь поманить пальцем, и он ляжет ковриком под ее ноги, но Йоруичи и этого мало. Она приподымается на локтях, нахально смотрит в упор, не дрожа ресницами, ухмыляется вовсе не лукаво, а так коварно, что у Ичиго по позвоночнику пробегает холодок. В жутком вожделении, в неописуемом смущении смотрит он на нее, бесстыже раскинувшуюся под ним, а она в мгновение ока юркает из поля зрения и прислоняется к нему задом в самой откровенной из поз. Волосы, переброшенные на одно плечо. Пьяный взгляд, которым она глядит исподлобья. Ее губы приоткрыты и облизанные языком блестят, заставляя Ичиго уже сглотнуть, хоть взгляд его скользит еще только по ее вздернутым кверху плечам. «Кошка…» ― завороженно выдыхает про себя Ичиго, прикипев всем вниманием к выгнутой в крутой дуге спине. Йоруичи собирает в пальцы простынь и играет ими как втягивающимися когтями. Йоруичи прогибает поясницу, еще невыносимее поднимая бедра выше и танцующе покачивая ими перед ним, словно бы хвост был и сейчас при ней. ― У тебя совсем нет тормозов, ― бормочет Ичиго, и не растерянно, а восхищенно. Она вжимается в его поджатый пресс бедрами. Она елозит по кубикам того влажной плотью и вызывает на себя все сладострастные мурашки в его паху. Она призывно виляет тазом, ласкается, чувственно трется, стимулирует чертовски простыми движениями, а у него уже встает, а у Ичиго и ждать нет сил больше. Он также, уже заведшись, всегда слетал с тормозов. Она жадная и так легко его не отпустит. Куросаки понимает это, стоит ему только оказаться в ней. Она обхватывает плотно, она тесная, она сама двигается, она насаживается резко, часто и до конца. Она в прямом смысле его берет, даже в этом процессе обладая властью, и смотрит, стоя на четвереньках, вминаемая щекой в подушку, все равно как завоевательница, как куноичи перед убийством, как истинная королева, а никакая не принцесса. ― Ты бешеная! ― Ичиго подхватывает ее под бока и подтягивает ее к себе, заставляет подняться и вновь упереться руками в кровать. Он наматывает ее волосы на кулак, но не дергает, не помыкает: это чокнутая кошка все равно кошка, а не ездовая кобыла. Она кошка… Ичиго в порыве экстаза гладит ее по спине без разбору ― хотел бы более нежно, хотел бы не хватаясь за волосы, хотел бы выцеловывать каждый ее позвонок на извивающемся змеей хребте, но эта самка и впрямь заразила его бешенством, хоть в нем, точно в сюнпо, Ичиго никак не поспеть за ней. Она взрывается им ― только и того, что молниями своими не снося к чертям крышу. Чуть потянув ее, на миг обескураженную, за гриву, Ичиго мягко усаживает Йоруичи к себе на колени. Он переплетает их пальцы, нежно касается губами ее наэлектризованной кожи, напряженных плеч. Теперь, когда она так близко к нему, когда на одном уровне их лица, когда они оба двигаются в унисон и менее рвано, не так по-звериному, Ичиго нравится этот секс больше, а еще тот румянец на ее щеках, который он издали не мог лицезреть. ― Потрясающая ты, ― шепчут его губы ей на ухо, а она глотает сей комплимент с его языка. Ластясь шею о шею, задевая его строптивый ежик, Йоруичи понижает градус оскала и улыбается теплее, пробираемая новой волной удовольствия до самых кончиков подворачиваемых на ногах пальцев. У этой женщины даже оргазм странный: разный, неповторимый, совершенно чарующий ― и в своей дикости, и в своей нежности. Ичиго укладывает размякшую кошку на спину, разомлевшее тело ее очерчивает языком ― сейчас даже он заставляет ее вздрагивать, чувственно откликаться на малейшую ласку, реагировать на каждое движение обостренными рефлексами до нельзя. Ичиго усмехается. Вспоминает кстати о своем желании: очерчивает дуги, завитки на ее тату подушечками пальцев, перекладывает ее красивые стройные ноги на сторону и углубляется в нее вновь именно так. С наслаждением глядя на ее блаженное лицо, он чувственно мнет колышущуюся в такт его толчкам грудь отогревшимися ладонями, он срывает томные стоны из ее уст, а еще смех, щекоча поцелуями под ребрами. Ичиго нравится этот озорной котенок в ней, который хоть ненадолго, но убивает в принцессе заносчивую противоестественную суку. ― Йоруичи-сан, ― дразнится он, ― Йоруичи-са-ан? ― льнет к шее, кусает за венку; Ичиго ускоряет темп, упирается лбом в ее шею, но не сдается: ― Йоруичи-сан, расскажите хоть что-то. ― Ммм-аргх! ― вскрикивает она, запрокидывая голову назад. Ичиго изливается на простыни рядом. Ее когти оцарапывают его бедро, исчезают, когда щадяще проходятся по еще влажной крайней плоти, затем серпантином рисуют линии вдоль собственного тела и приземляются себе на губы. ― Вкусно, ― облизывает их один за одним ее острый язычок. ― Этих слов достаточно? ― смеются горящие двумя лунами очи. И ее тайны снова им не раскрыты.***
Куросаки устало выдыхает на сторону: кофе не способно ни сон прогнать после бурной бесконечной ночи, ни заменить вкус Йоруичи, которую он испил сполна сегодня. У Ичиго ломит поясницу и шею, ноют колени, а спину, не затихая, пекут ссадины от ее безжалостных в страсти когтей. Желудок жутко тянет от голода, сердце разбирает тахикардия, а глаза все равно светятся. Они неотрывно следят за каждым порхающим шагом Йоруичи. Та воздушна как никогда, ведь наконец-то ей позволено с чистой совестью разгуливать тут в неглиже. «Бесстыжая женщина», ― по его искусанным губам скользит ребяческая улыбка, да и шаловливое око подмечает ее самые интересные выдающиеся места, не вызывая в Ичиго ни румянца, ни рыка. ― Давно занимался этим? ― смешливо выдает она, замечая как скользит по ее телу страстный взгляд карих очей. Потемневшие, они походят на цвет кофе, что без надобности болтается в чашке у обоих: сон ― естественная реакция у тех, кто потратил много энергии. Особенно с непривычки. Ичиго фыркает на столь интимный вопрос: ― Тебе не кажется, что спрашивать о таком не слишком-то корректно? Мне что, стоит назвать конкретную цифру девушек, с которыми у меня был секс? Кошка каверзно скалится, будто подловив его на чем-то, а сам парень ― даже не при делах будто. ― А-а… ― наливает она молоко в чашку, оборачивается, опирается на холодильник спиной и пригубливает белое питье, намеренно, не стесняясь, оставляя такие пошлые следы над губой и протекшие капли на подбородке, что ее хочется поиметь ― именно поиметь! ― прямо на кухне. ― А-а я и не о сексе спрашивала, ― посверкивают довольные глаза и пришпиливают сердце. Рыжий запинается. Силится вспомнить изначальную формулировку вопроса. Вспыхивает, когда догоняет, в чем допустил оплошность. Он чувствует себя не иначе как пристыженным подростком пубертатного периода, чувствует, как сгорает до самих кончиков ушей. ― После Иноуэ… несильно и хотелось, ― выдает он тихо и теребит осипшее горло, пряча глаза. ― Со смерти Иноуэ прошло семь лет, ― говорит словно бы воздуху Йоруичи. ― Это много. Парень привычно угрюмится: как бы ни старался, как бы ни пыжился, его зрелая, умудренная опытом любовница видит его насквозь, и если словами от нее можно еще оторваться, то языком тела ― никак. И вроде бы стыдиться нечего: любовь, нежность, ласка ― что могло быть прекраснее всего этого, что он подарил ей сегодняшней ночью? Ей. Он и впрямь ни с кем не был так нежен после Орихиме… ― Хэй, прекрати хмуриться! ― Йоруичи меняется враз в лице и запрыгивает к нему на колени, верхом прямо. Бесцеремонно, с нажимом, проведя пальчиком по морщинке меж насупившихся бровей, она истово старается ее разгладить. Чуть склонив голову набок, обняв Ичиго за плечи, она смеется, чтобы взбодрить его: ― Взгляни на меня, эй, малыш Ичиго! Я всегда в хорошем настроении и бодром расположении духа! Вот почему я выгляжу как юная девочка, хоть мне сто лет в обед! ― А говоришь как древняя-предревняя бабушка, ― ерничает он и бросает новый упрек ей, хоть и в сторону: ― Не называй меня «малышом», а то я сразу про Бьякую вспоминаю. ― Ммм? ― томно тянет кошка, ставит локоть на рыжую макушку, деланно задумывается о чем-то, лукаво щурится. ― Ты прав. Ты не идешь ни в какое сравнение с Бьякуей! Ичиго вскидывает на нее мгновенно взгляд: хищный, собственнический, уязвленный. ― О-го-го, какие глазища! ― заходится смехом кошка, которая привыкла гулять где хочет и с кем хочет. И это ранит. И напрягает. Да что там ― откровенно бесит Ичиго, и из глаз его чуть искры не сыплются, стоит только представить Бьякую за спиной у Йоруичи и то, что он может там вытворять. ― Ну так давай… ― фыркает наконец рыжий, доведенный ревностью до белого каления. ― …«проваливай к нему»? Это хотел сказать? ― сужаются златые очи, ничуть не страшась ультиматума. ― Нет! ― не раздумывая, выпаливает Куросаки и в следующую же секунду опрокидывает непокорную ему женщину на стол. ― Нет, ― повторяет он уже тише и целует ее бегло. ― Впрочем. Мне все равно. Соприкоснувшись лбами, он смотрит в упор. Его язык лжет: Ичиго готов сказать ей все что угодно, лишь бы кошка осталась с ним, выбрала лучшего, а он, он уж не подведет! На сей раз он точно не упустит свою любовь, и не станет… ― Я люблю тебя. …медлить. Больше ни за что не станет. Ему показалось или в глазах Йоруичи он впервые уловил испуг? Ичиго невольно, со всей пристальностью вглядывается в самое дно ее свободолюбивой души, но не находит ничего, кроме тайн. Нутро кошки ― потемки, сущая чернота, как и цвет ее шерсти, маскирующей ее от мира. Она неловко пожимает плечами, заключает щеки Ичиго в ладони и неожиданно целует так нежно, так мягко, так проникновенно, будто бы совершенно иной человек. Выгнувшись навстречу его телу, она в два счета стягивает ногами штаны с Ичиго и обнимает ими так же жарко, как и ночью. Йоруичи льнет, ластится к нему всем шелком кожи и впервые закрывает глаза, самозабвенно растворяясь в той ласке, что пролегла спонтанно меж ними. Ичиго недоумевает: данные перемены в гостье ему по душе, хоть он считает их необычными. Это немного смущает, настораживает, отвлекает его от радости, но все же он не может заставить себя ждать замурлыкавшую ему на ухо какие-то глупости кошечку; он с трепетом принимает ее и овладевает прямо на столе. Ванная, коридор и снова спальня. Казалось, что диалоги им обоим проще дается строить языком тел, а не словами. И Ичиго не возражает уже против этого. Он чувствует то, что было едва уловимо вчера ― а именно, отзывчивость. Йоруичи теперь откликается на его поцелуи и прикосновения, а не берет свое и не гнет чисто свою линию. Отныне Йоруичи слышит его и прислушивается; она нежничает с ним, когда он с нею ласков, она активничает, поддерживая его игривость. Меж ними будто рождается особенная гармония, в которой они общаются на каком-то подсознательном уровне, ловя улыбки, поцелуи, взгляды другого и отдавая взамен свои такие же. ― Я люблю тебя, ― повторяет Ичиго где-то на склоне дня, хоть и не уверен, что это не тысячный повтор его признания за сегодня. Он говорит то, что чувствует, не стыдясь, ведь ему нет резона собой гордиться и играть в какие-то игры. Он ― один, а с нею ― целый. Он уверен, что поступает верно, не кривя душой, и готов сказать это еще миллион раз, только бы услышать от нее ответ. В словах. Не в отношении, которое она показывает. ― Правильно, малыш, ― дразнится она, а глядит серьезно, ― не бойся полюбить снова. Куросаки кивает: конечно. Он уже понял это. Даже не понял, а вспомнил, каково же это любить и быть с кем-то и душой, и сердцем, и мыслями, и телом. Он обнимает ее покрепче и засыпает уже привычно на ее груди. Он счастлив. Она рядом. На дворе мир. Прошлое больше не повторится.***
Ночь незаметно сменяет день, полный сладких и дорогих сердцу утех. Ичиго давно не помнил такого невероятного выходного, ведь прежде, находясь вне работы, ему хотелось повеситься от смертельной тоски и скорби, сейчас же ему ни грустить, ни горевать по ком-то не было времени. ― Ты мой глупенький мальчик, ― Йоруичи говорит, будто медом уши мажет, и все же ее снисхождение напрягает. Ичиго беззлобно, но фыркает на «мальчика». ― Ну, хорошо, ― усмехается Йоруичи и проводит по его непослушным волосам, горячим под стать их огненному цвету, ― «ты мой мужланистый придурок», нравится? Хочешь грубостей, да, Куросаки? ― Не-а, ― мотает Ичиго головой и дарит ее шее новый поцелуй. Он обнимает ее крепко-крепко за талию, умащивая на себе поудобней и пытается немного вздремнуть, укрывшись столь приятным «покрывалом». Они занимаются любовью больше суток, точно молодожены, прерываясь лишь на душ и еду, словно бы завтра планете предначертан конец света, а им напоследок все нет мочи насытиться друг другом. ― Ты что-то хотела мне сказать, ― бормочет сонный Ичиго, ― может, наконец-то признаться, что и я тебе не безразличен? ― Герои не сдаются. Йоруичи намеренно ворочается на нем, чтоб побольнее сделать ― где-то локтем прижать, где-то и коленкой заехать «случайно»: этот любовник уж больно разговорчив, а еще требователен. Но Ичиго никогда и не таил своего упорства. Он морщится от ее смешных пакостей, с куда большей проникновенностью он ловит старательно очерчивающие его профиль пальцы. Она проводит по нему вдумчиво, точно собираясь запомнить на ощупь его лик. ― Конечно, ты не безразличен мне, ― признается она и, помедлив немного, добавляет более откровенно: ― Я вообще не сплю с теми, кто мне неинтересен: от секса без любви стареют. Рыжий вмиг просыпается, распахнув глаза, позабыв про любой сон. В его встрепенувшемся взгляде читается закономерный вопрос, уточнение даже, но ему даже рта не дают раскрыть. ― Мы не мастера трепать языком, как Киске. Так давай не будем зря тратить жизнь на болтовню? Она целует его, вдавливаясь ладонями ему в плечи, нависая над ним, спрятав лица обоих в водопаде своих густых темных волос. ― Обещай, что твое, заштопанное мною, сердце не треснет по швам снова? ― просит Ичиго гордая кошка, и в глазах ее действительно не читается приказ. Посему он кивает практически с ходу, проводит вожделенно ладонями от ее локтей до плеч и обратно, спускаясь к запястьям, целуя поочередно те, словно навешивая на своевольную женщину наручи с отпечатком его губ. Ичиго пробегает пальцами дальше, уже вдоль позвоночника выгнувшейся Йоруичи в позе наездницы. Он оглаживает ее выпяченные сейчас бедра, поражаясь себе, насколько же сильно ему нравятся эти ее ошеломительные округлости, упругие мышцы ягодиц на острых костях, жаркая гладкость меж ними, а еще невероятная гибкость, которую демонстрирует богиня скорости в постели. ― Обещай, что будешь со мной вечность? ― просит он взамен и ласково гладит ее по бокам, улыбается в предвкушении нового раздолья, хотя в глубине глаз скрывает боязнь ошибиться в расчетах. Ичиго осторожен и беспечен одновременно: он боится потерять, что обрел, и в то же время за один миг, проведенный вот так, просто говоря с ней, готов отдать всю жизнь, полную одиночества. ― Что ж, если сможешь вечность выдержать мои причуды, то почему нет? ― подмигивает лукавая Йоруичи и тут же шепчет Ичиго на ухо, что же причудливого она хочет попробовать нынче ночью. ― Такие причуды, значит? ― хохочет с заметным облегчением он и смешно ерошит свои давно не расчесываемые волосы. На плече любимой кошки оставляет легкий укус, затем взбирается ощутимыми поцелуями к ее лицу. Она загадочно улыбается, щурит хитро глаз; Йоруичи крепко обвивает его за шею, чуть приподымаясь с его ног и позволяя широкой жаркой загребущей ладони Ичиго поползти шаловливой змейкой по ее спине и нырнуть под невидимый хвост, где уже разгорается новый жар. Йоруичи издает довольный стон и, сев на пятки, увлекает Ичиго за собой. Ухватившись за его могучие мускулистые, вовсе не мальчишеские руки, она подставляет шею его смелым ласкам и закатывает глаза от удовольствия новых ощущений и эмоций, а еще от того, насколько же ей свезло с ним так легко и быстро сговориться. Они и впрямь двигались на одной волне. ― Еще, ― она также делает волну, входя в нее от самого сосредоточения их сущностей, толкаясь грудью в грудь, клюя в губы, второпях, в перерывах меж заливистым хохотом. Ичиго перехватывает ее ― руками и взором, долго вглядывается в ее озорное моложавое лицо, осязаемо сминает талию Йоруичи в ладонях в желании убедиться ― эта кошка здесь, с ним и только его. Он дует на ее челку, сдувает волосы, рассыпавшиеся по плечам и спускавшиеся до самых ягодиц. Ичиго следует им ― ныряет пальцами под оттопыренную попку, задает желаемый ритм. Любая поза, ласка, поцелуй ― всё ее приходится и ему по вкусу; Ичиго и впрямь неожиданно находит смысл в жизни: доставлять удовольствие этой женщине, что ждет его дома по вечерам, что сворачивается теплым мехом вокруг его сердца, что зализывает все полученные им прежде раны. Ичиго понимает, что уже и не представляет без Йоруичи ни свой завтрашний день, ни свою жизнь.***
Солнце над городом давно уж встало, и ныне игриво пробирается лучами по крышам домов, заглядывая первым делом в окна чердаков и мансард. В одной из таковых оно находит себе собрата: рыжая голова его, что так контрастно горит на белых подушках, не может не привлечь его внимания, а потому солнце шаловливо щекочет его сомкнутые веки солнечными зайчиками. Ичиго жмурится сквозь сон: просыпаться ему и не хочется, и сложно ― за последние две ночи он устал больше, чем за времена войны с Яхве. И потом ― он взял отгул, спешить никуда не надо, разве только неугомонная кошка подорвется с постели раньше него и заставит силой потащиться вслед за ней на кухню. Она, оказывается, до ужаса прожорливая, эта самая кошка. Как раз под стать ему тоже. Он улыбается бессознательно: одно упоминание об их схожести, об этом пресловутом «мы» греет парню сердце и разгоняет последние тучи над небоскребами в царстве Зангетсу. Несмотря на ворчание того и на его сдержанное отношение к роману с Йоруичи, Ичиго чувствует, очень хорошо и отчетливо чувствует, помощник, его частичка души, рад за него, за то, что он наконец-то вновь обрел того, ради кого хочется просыпаться, вставать, жить и не умирать. Рука ползет по простыням в желании приобнять этого самого человека, но не находит его. Ичиго раскрывает глаза, недовольно морщится от света, заполнившегося всю спальню, и неторопливо обводит комнату в поисках любимой девушки, женщины, кошки. ― Йоруичи-сан, ты в ванной или на кухне? ― сразу кричит он, еще с постели, чтобы знать, куда направляться за ней и новой порцией любви. Однако отвечает ему лишь тишина. Рыжий садится на кровати, протирает заспанные глаза, потягивается сладко. Недовольно что-то ворча под нос, поднимается на ноги и шлепает босыми ступнями в коридор. Прислушивается. Не слышит ни звука от шумной гостьи, не стеснявшей себя ни в чем. ― Йоруичи? ― снова окликает ее парень, рассеянно лохматя затылок. На то, чтобы проверить все комнаты его небольшой квартиры, уходит не много времени, минимум шагов. И сердце наконец-то выдает первый удар тревоги. Ичиго возвращается ко входной двери. Обычно, если Йоруичи убегала за покупками, то брала его ключ, висевший на крючке, забывая о своем дубликате. Однако сегодня ключ был на месте. «Если бы она ушла совсем, то наверняка бы оставила свой ключ мне», ― почему-то всплывает подобная мысль в его голове, но Ичиго отмахивается от нее, как от смешной или бредовой. Чтобы Йоруичи и ушла? Бросила его? Зачем? Они только начали… и потом им ведь так здорово вместе! Куросаки направляется обратно в спальню, чтобы при помощи своего чудом выжившего телефона выяснить у не очень-то тактичной подруги, куда это она отправилась без него? Они вообще-то планировали вместе выбраться в город прогуляться вечером. ― Данный абонент выключен или временно недоступен. Пожалуйста, попробуйте набрать этот номер позже, ― раздается вместо ее мурлыканья. А потом еще раз. И за третьим кругом тоже. ― Что за? ― Ичиго не успевает возмутиться и жмет опять на кнопку вызова. Где-то на двадцатой попытке, он обводит опустевшую на одного обитателя спальню невидящим взглядом и, не в силах контролировать себя, выдает сердитое: ― Что за хрень? Куросаки не кричит, не бьется головой о стену, не мечется по комнате, заглядывая в каждый ее угол, надеясь, что всё ― просто очередной дурацкий розыгрыш. Она мастак на такие штуки, вот только внутренний голос монотонно развенчивает сей миф. Куросаки зажимает уши ладонями и вымученно опускается на кровать. Пусто смотрит на подушку рядом со своей: та даже не примята, будто на ней и не спал никто вовсе, будто... Ичиго всё это и впрямь только приснилось? Он ведь так старательно убеждал в этом себя. Нет, это был бы полный абсурд и прямой билет до психиатрической клиники, потому парень тянется рукой под подушку, он отчаянно хочет найти там хоть какое письмо с дешевой отмазкой, любое доказательство, что Йоруичи была с ним, что не привиделась и не приснилась. Пусто. Пусто под подушкой. Пусто в этой неостывшей еще от ночи спальне. Но не пусто почему-то внутри Ичиго. На душе его ― какое-то абстрактное «ничего». Куросаки голову опускает ниже плеч. Облокотившись рукой о колено, он набирает на телефоне того, кого меньше всех касается данная ситуация, но кто мог, в тот же момент, стать ее концом. Раздается гудок, второй, третий. Ичиго не дышит, заставляет пульс умолкнуть. Он как тот ребенок, что, потеряв игрушку, тут же бежит к старшим. Он нуждается в ясности или в совете, а на деле боится, что ему ответят иным голосом. ― Алё-алё? — В трубке раздается хрипловатый, заспанный, елейный баритон. И Ичиго навзрыд рад слышать именно его, а не чье-то бархатистое мурлыканье, хоть это еще ничего не проясняет. ― Урахара-сан? ― начинает Ичиго и тут же будто ежа глотает: он не готов к беседе с вроде как соперником, но ему больше не у кого расспросить о ней. ― Куросаки-сааан? Какими судьбами?! ― оживляются по ту сторону, и рыжий почти видит бессменную глупую улыбку, которую скрывает ото всех старенький веер. ― Урахара-сан? ― Ичиго тяжко вздыхает и трет нервно глаза, основанием ладони вжимая их в череп, желая навсегда ослепнуть, ну, или хотя бы испытать ощутимую боль. Ее ему почему-то остро сейчас не хватает. ― Урахара-сан, от меня ушла Йоруичи. Что мне делать? И бездонная пауза съедает ответ. В трубке молчат. Впрочем, телефон не отключили: чужое присутствие в нем чувствуется явно. Ичиго напрягает слух, так, что болят все завитки ушной раковины и тянут жилы в шее. ― Урахара-сан? Вы здесь еще? ― Его разбивает нетерпение. Вздох, чужой, и Куросаки вдруг чудится, как вместе с ним из уст вылетела струя табачного дыма. ― Значит, она сделала это… ― слова следом. ― Что? ― У Ичиго ухает в пятки сердце. ― Ничего, Куросаки-сан, ничего. В Урахаре будто отключили его придурковатость, заставляя не на шутку разволноваться: ведь если шляпник переставал шутить, то мир как замирал на грани армагеддона. У парня некстати начинает барабанить сердце пошумней звонкой тишины. Спина от этого покрывается холодным потом, а под ложечкой начинает тянуть неприятно. ― Добро пожаловать в Клуб любителей кошек, мой юный друг. Урахара словно слышит его испуг и пытается пошутить, но в голосе его ― такое явное отчаяние, и боль, и горечь, и столь абсурдная грусть, что Куросаки остро различает их у себя на языке, как они отдают цинковым привкусом в горле. Он читает по едким металлическим словам и притворному смеху всё о предстоящих годах ожидания, о пустой вере в сюрпризы, о никогда не запираемой отныне двери и нескончаемом запасе молока в холодильнике. Ему будто только что показали будущее. Да, повзрослевший, поумневший парень всё понимает. Он ограничивается лишь вздохом досады и задает один-единственный вопрос. Просто так. Чтобы облегчить сознание. ― Она вернется? Ему не стыдно, что он не расспрашивает о боли учителя, ему нет дела до того, кто еще состоит в этом чертовом кошачьем клубе, кого и как, в какую трудную минуту кошка пришла и согрела, Ичиго эгоистично думает лишь о себе одном. Он точно слепой котенок, брошенный на перекрестке: ему необходим хоть кто-то, кто просто укажет ему верный путь к спасению. Шляпник на другом конце Японии хмыкает. И тут ― уже до боли знакомо: снисходительно, с ложью во спасение, даже понимающе как-то. ― Кошки всегда возвращаются, Куросаки-сан, просто не всегда в одно и то же место. Все, что остается нам ― ждать. Неделю, месяц, столетие. Никто не знает сколько. Наверняка, Йоруичи-сан предупреждала вас о своих причудах. ― Да, ― выдыхает тихо Ичиго и отключается. Телефон жалобно хрустит в его кулаке до тех пор, пока не ломаются в нем микросхемы.***
Откинувшись на спину, широко расставив руки в стороны, Ичиго лежит так, не шевелясь и бездумно глядя вверх, не подсчитанную бездну минут. Небо над его головой успело сменить кажется все оттенки, от дневного до закатного, от ночного до рассветного. Будь Ичиго художником, он бы впечатлился, бросился бы за краски и холст, выплеснул бы на тот всё, что накипело, но он всего лишь сдержанный лекарь. Хирург. Давно сделавший себе операцию на сердце, чтобы то перестало чувствовать, болеть, биться. На этой неделе ему показалось, что эта операция дала сбой, что что-то ненужное вновь зашевелилось в его груди. Но он ошибся. К счастью. Всё оставалось по-прежнему. И он, и мир вокруг, и жизнь, просто менявшая краски по чьей-то указке свыше, но отнюдь не задевавшая этим тех, кто жил ею на земле. В косой потолок начинают стучаться капли дождя, будто прося впустить их в дом, приютить, обогреть, накормить, дать выспаться, как той кошке, чьи мохнатые лапы сейчас быстро бегут по крапчатому асфальту, чтобы укрыться от ненастья. Кошки не любят дождь. И Ичиго дождь не любит тоже. Он с опаской прислушивается к себе, к своей душе, но внутри него совсем не так хмуро, как снаружи. Вроде бы вновь опустошенный, а внутри так противоестественно ― тепло, пускай не солнечно, но довольно ясно. Ичиго легко, и он теряется, не зная причин сего парадокса. Он бы назвал его в честь ее имени, да только не знает, нужны ли кошкам такие почести. Мягкая кровать, полное брюшко, ласковая рука ― кажется, им нужен такой мизер для счастья, а сколько его нужно эгоистичному человеку? Ему нужно много ― посадить любимицу под замок и смотреть на нее часами, точно она создана радовать лишь его глаз и душу. Ичиго криво ухмыляется. Слезы дождя, что стекают по его окну на крыше, теневыми полосками ложатся ему на щеки. Сам он не плачет: сердце обнаруживается, но заштопанное заботливыми лапками не болит, не рвется больше на куски, не тоскует, как и было обещано. Вот только не бьется живо и так весело, как рядом с этой странной целительницей. Йоруичи оставила по себе не пустоту; оживив у Ичиго все умершие с гибелью друзей уголки души, она наполнила их собой и такой животворной надеждой на новую встречу. Будет ли она? Снаружи светлеет, ночь рассеивается, утро тревожит прохладой. Ичиго дышит часто и жарко: в спальне сутки горит свет и работает кондиционер, будто кто знал заранее, что они понадобятся рыжему «глупому мальчику», впавшему в прострацию с уходом любовницы. ― Что за…? ― из ступора тот выходит неожиданно. От разницы температур снаружи и внутри комнаты, на стекле собирается конденсат и неожиданно в нем проступает… рисунок. Ичиго подрывается с кровати и неверяще проводит пальцами поверх очертаний кошачьей мордахи. Она усмехается и подмигивает глазком, выведенным чьим-то старательным пальцем на память. У Ичиго вырывается изо рта истеричный смешок и он обреченно качает головой. Она неисправима, неординарна, непредсказуема. Щеки Ичиго округляются, он бы и рад воспротивиться, но уголки улыбки сами ползут вверх, а глаза оживают, и подмигивают блеском ему в отражении. Взволнованные движением простыни поднимают в запах аромат ночной фиалки, которым были пропитаны густые длинные волосы цвета индиго, а еще одолженная футболка, которую Ичиго сам не помнил, когда успел на себя напялить. ― Чертова ты кошка, ― смеется парень и накрывает счастливое лицо подушкой, окунается носом в запах страсти на ней, и только теперь блаженно закрывает глаза. У него еще есть пара часов до работы и появляется уйма времени на то, чтобы подготовиться, когда Йоруичи вернется. Пускай однажды. Рано или поздно. Все равно когда, раз эта кошка то и дело возвращается к каждому из своих мужчин. И здесь Ичиго не до гордости: он рад, что оказался в числе избранных ею хозяев. Он несказанно признателен кошке за желание возвращаться домой и желание жить. Хотя бы ради того, чтобы ей было кому подлить в блюдечко молока, окажись она снова на его пороге.