Ultimate fire

«Мой брат. Ещё раз посмотри в эти глаза. По-прежнему они не лишены огня, стреляющего жарче автоматной очереди, которую я ожидаю без сомнений и надежды на свободу. Ты смотришь прямо и безжалостно, пытаясь спрятать страх перед расправой над тобой и близкими людьми. Всего лишь пешка, получившая приказ играть до самого конца…» Их сила лежит на поверхности выпотрошенных до дна оболочек. Непомерно огромная, зомбированная армия, готовая лечь трупами в развёрнутом свыше бою. Любой из них понимает, что может оказаться на месте военнопленного и сгнить в грязной канаве на каторге, когда отбитый камнями позвоночник окончательно перестанет держать костлявое тело. Два года назад Юно познакомился с полненькой девушкой, которая сидела за столиком летнего кафе и заказывала третью по счёту внушительную порцию мороженого. Казалось, что её желудок никак не может насытиться, но был ли, в таком случае, смысл поглощать только сладкое? Решив, что причиной тому вовсе не голод, а глубокие личные переживания, парень не представлял, каков истинный размер их корней, берущих начало из самого детства и тянущихся из тёмных недр до этого солнечного, летнего дня, белоснежного столика уличного кафе и третьей порции шоколадно-ванильной сладости. Внимательно слушая рассказ, даже спустя несколько лет новой жизни обрамлённый еле сдерживаемым отчаянием и паническим страхом возвращения на родину, он много раз сопоставлял каждую фразу с той информацией, которую, кажется, давно знал наизусть. Тем не менее, теоретическая осведомлённость хоть и шла примерно вровень с повествованием девушки, однако эмоции, полученные в результате стороннего просмотра какого-нибудь документального фильма, не попадали ни под какое сравнение с теми, что молодой человек испытывал в данный момент. Она сидит прямо здесь, перед ним, по-прежнему неспособная справиться с навязчивой мыслью о том, что в один прекрасный день еда может закончиться. До сих пор она слишком отчётливо помнит и голод, и потерю членов семьи, пытавшихся сбежать за границу, и красноту заплаканных глаз после осознания полученной свободы, в которую едва ли можно было поверить. Меньше всего на свете хотелось отпускать её прямо сейчас, хоть понималось прекрасно, что именно в новом доме, куда направится девушка, наверняка, обитает то самое необходимое спокойствие и чувство защиты. Можно было бы мягко взять её за руку, внушить, что кошмары остались далеко позади, и отныне никто не посмеет причинить ей вреда. Однако Юно впервые не смог сообразить нужных слов. Случайная знакомая, тем не менее, приятно улыбнулась, искренне благодаря молодого человека за спонтанно составленную компанию. Она не знала его имени, но, кажется, неделей раньше видела это лицо на обложке глянцевого журнала, когда проходила мимо киоска. Не столь важно. Привыкать к новой жизни, возможности мыслить свободно и с головой теряться в обилии пёстрых красок, разнообразных магазинов, товаров и дальнейших жизненных целей оказалось намного сложнее, чем представлялось в далёких мечтах. «Сразу несколько кандидатов на пост правителя государства? Я была в шоке, узнав, что можно делать самостоятельный выбор». Чанмин не раз вспоминал рассказ Юно об этой кратковременной встрече. Вызубрив наизусть каждое слово, молодой человек стремился отомстить не только за незнакомую девушку, с самого детства познавшую боль, но и за каждую безвольную жертву противоправной системы. Пожалуй, он и сам не заметил, как желание разрушить мощный барьер, натравивший брата на брата, переросло в одержимость, которая отпускала душу лишь изредка, в перерывах между стрельбой, когда на лицах поверженных он мог разглядеть кровь не врага, а, быть может, кого-то из своих дальних родственников. Единый народ, разделённый на две совершенно разные части. Обе достаточно долго молчали, опасаясь быть уничтоженными. Лишь иногда можно было услышать конкретные угрозы, но, впрочем, граждане Юга, отчётливо предполагая осуществление сказанного, всецело проживали мирное время и мысленно радовались, что не живут где-то к северу от строго охраняемой границы между двумя государствами. Происходившее за ней вряд ли можно вписать в рамки разумных объяснений. Словно чей-то целенаправленный эксперимент по контролю над миллионами… Убивая нападавших, Чанмин освобождал каждого из них от той ноши, что возложило правительство, послав на откровенную смерть. Быть может, кто-то из них не хотел воевать и отправился в бой всё под тем же немыслимым страхом оказаться в могиле. К слову, в итоге он там и окажется, только более лёгким путём. Стреляя, Чанмин представлял, как отпускает на волю растерзанные в клочья, обезображенные до неузнаваемости души. Пожалуй, это единственный шанс продолжить защищать свою территорию, а не вскочить на пьедестал, отчаянно призывая две стороны одного и того же народа к разумному решению конфликта. Юно многократно твердил, что начатая Севером война очень скоро закончится. Этих простых, пускай и немного наивных слов, сказанных всего лишь для утешения, до боли в сердце не хватало прямо сейчас, в этот самый момент, когда без остановки льёт дождь, и еда, столь необходимая для поддержания сил, никак не хочет лезть в глотку. Она буквально застревает неприятным, плотным комком, как и воспоминания о пёстрых красках, любимых магазинах, самых неожиданных подарках для Юно на Рождество и красных огнях, усеивающих стадион во время очередного концерта. Всё было привычно и, в то же время, из раза в раз по-иному. Огромные сценические прожекторы освещали фигуры молодых людей, казавшиеся чрезмерно маленькими на фоне шумного океана преданных зрителей. Все люди сливались в единую волну необъятных размеров, охваченную восторгом и предвкушением. Каждый из них, вероятно, в глубине души мечтал быть замеченным любимыми артистами, но ещё больше удовольствия получал от того, как артисты замечали друг друга. Их нерушимая связь могла поразить даже самое искушённое воображение. Потеряв из поля зрения того, с кем доселе был почти неразлучен, Чанмин остро чувствовал его боль каждой клеточкой тела. В свою очередь, Юно, находясь в это страшное время под гнётом врага, душой ощущал, как молодой человек стремительно сходит с ума, пытаясь быстрее всех прорваться вперёд и отпустить на волю озверевшие души нападавших людей. Как жаль, что он не успеет подобраться достаточно близко. С другой стороны, это, как нельзя, очень кстати, учитывая количество охраны, которой ультимативно приказано без предупреждения открывать огонь по врагам. Его сила заключена в том смелом огне, что по-прежнему бросает вызов через стреляющий на поражение взгляд. Она идёт изнутри, а потому ни тени страха не мелькает в глазах, несмотря на избитое до черноты, практически полумёртвое тело. Спустя полчаса его расстреляют, и будет, возможно, среди опустошённых сущностей тот, кто не хотел бы поддаваться противоправной системе, но должен, обязан, иначе встанет на место этого несчастного военнопленного вместе с женой и ребёнком. Не знает, что, ровно час назад, пытаясь сбежать, семья безжалостно подверглась расстрелу… Крупная капля холодного пота отвратительно медленно прокатилась вдоль позвоночника. В очередной раз прицеливаясь, Чанмин невольно поёрзал, хоть и давно перестал обращать внимание на неприятные физические ощущения, мешающие, как следует, сосредоточиться. Последние капли дождя, отступившего минуту назад вместе с тяжёлыми, хмурыми тучами, упали с волос и оставили холодные дорожки на обнажённой, избитой до крови спине. Юно солгал бы, рассказав об отсутствии страха. Пожалуй, его состояние с трудом можно сравнить как с боязнью смерти, так и с полным смирением. Скорее, нечто иное, не имеющее точного, односложного определения, неподвластное гибели, но при этом полностью потерявшее всякую надежду на продолжение жизни. Но ни в коем случае не на продолжение боя. Юно сражается до тех пор, пока дышит, пускай и незримо, зачем-то улыбаясь мокрой бетонной стене и собственной тени, очертания которой проявились на грязно-сером цвете вместе с солнцем. В этой улыбке – и месть, и безумная боль за тех, кто незаслуженно погибает в результате жестоких политических игр. Автоматная очередь в одно мгновение изрешетила спину, минуту назад ощутившую на себе крупную каплю холодного пота. Внезапно обернувшись, Юно впервые дал волю ужасу, распалившему внутренний огонь до масштабов пожара и застывшему на поверхности зрачков после синхронного падения на землю двух мёртвых тел.