Лжецы.

Эбигейл не знает, может ли она теперь жить по-другому. За эти две недели она пережила так много, что сама да сих пор не могла поверить во все происходящее. Что это все происходит не с кем-то другим, а именно с ней. Тот факт, что те жуткие и ужасные убийства — совершил её отец, она не могла до сих пор принять. Её подсознание отказывалось поверить в то, что её отец, такой добрый, отзывчивый семейный человек, мог оказаться таким ужасным монстром. И она не могла принять и то, что она ему помогала во всем этом ужасе. Помогала убивать. И вот теперь к ней приходят кошмары в образах тех несчастных девушек и они прочно, а может навсегда, засели у неё в голове, словно какой-то опасный вирус, разъедающий все изнутри ядовитыми парами, которые словно пробираются не только через нос, но и через глаза. Окунаются в кровь, находят убежище в сжимающихся отчаянно лёгких, очерчивают второй костной тканью надломившиеся кости. Чернильными ножницами разрезают и выдирают швы и шрам на шее начинает предательски болеть. «— Ты могла нас спасти...» «— А ты нас убила...» «— Это все ты...» «...Эбигейл...» «...Ты виновата...» Из-за этого каждую ночь она задыхается, проваливаясь в тёмную пучину ночных кошмаров, запутывается в прочных колючих сетях личного страха, любящего тихо смеяться. В глазах танцуют вальс чёрные круги, и в ушах слышится смех убийцы – смех её отца. Как будто он ожил и пришёл сюда специально посмотреть, насколько сильно она задыхается. И иногда ей даже кажется, что он стоит сзади смотрит на неё холодно, будто продевает ядовитыми иглами каждую частичку её тела и при этом смеётся. Как бы сильно она хотела его ненавидеть, она не может этого — любовь к отцу, похороненная в её больном разуме, каждый раз выходит из своей могилы, восстаёт из сожженного пепла в крематории, регенерирует, сколько бы её ни стреляли из пистолета или не резали бы ножами. И каждый раз это причиняет ей ужасные боли, пробираясь к каждому уголку её души, и от этого, увы, нет лекарства. Ей сняться тысячи кошмаров, где ей ломают лучевые кости, где её сбивает грузовик, где ей в глаза заливают серную кислоту. Она кричит, просыпается в лихорадке, жадно хватая воздух открытым ртом, и дышит, дышит, дышит, сжимает пальцы в кулаки до белых полумесяцев на ладонях. Она всхлипывает, её должно скоро отпустить, это как ломка, но, видимо, спасительные шансы-круги исчерпали свои возможности — Эбигейл не может вздохнуть даже через рот, и ногтями царапает нежную кожу шеи, словно пытаясь протолкнуть живительный кислород, пытаясь протолкнуть сквозь кожу. У Эбигейл ничего не получается, она лишь слышит истошный смех и противное хлюпанье вязкой крови. Ей снится та самая истина, от которой хочется завыть и лезть на стенки. Утром она вновь приходит в себя, спокойно идет на завтрак. Врачи и медсёстры не замечают в ней изменений и просто дружелюбно каждый раз с ней здороваются, а после идут по своим делам. Но на самом деле она задыхается, и её некому спасти. В клинике её ни кто, кроме врачей и психиатров, не навещал. После всего того, что было у неё не осталось вообще друзей, из-за тяжёлой работы в полиции Уилл стал появляться у неё все реже и реже, но он не сможет ей помочь, хоть он и спас её из лап смерти. Эбигейл кажется, что никто не сможет вытащить её из этой глубокой бездны, в которую её загнали, как раненую птицу. И выбраться оттуда она уже не сможет. Эбигейл любит самой себе давать ложные обещания, и она каждый раз сама себе обещает: стать сильной, чтобы защитить. Но только вот, что ей теперь защищать? Если никого уже нет, кроме неё. И от этого ощущения иногда так больно становится, что хочется всё бросить и скинуться с моста в надеждах, что жгучая острая боль исчезнет навечно. Потому что Эбигейл не привыкла жить в одиночестве, её всегда кто-то оберегал, давал советы, как выбирать координаты жизни, но потом всё пошло крахом — исчезло всё, чем раньше она жила. И это стало её якорем, тянувшем медленно куда-то в темноту. Вниз. Эбигейл, просыпаясь, не любит оглядывать свою маленькую палату, не любит запах свежести, исходивший от постельного белья, она даже игнорирует серый потолок — лучше закрыть глаза, ущипнуть себя за плечо, попробовать проснуться, вынырнув из этой всей реальности.

***

Перевернув страницу, Эбигейл, поглощенная книгой – единственной спасительной для неё вещью, не заметила приближающихся шагов к её палате и как замок двери цокнул. От протяжного скрипа, она вздрогнула и отвлеклась от буквенных строчек. — Добрый день, Эбигейл, - холодные тёмные глаза Доктора Лектера смотрят на неё, а на губах играет добродушная улыбка. Хоббс только лишь кивнула, принимая сидячее положение, попутно откладывая книгу на тумбочку рядом с кроватью. — Медсестры говорили, что твоё психологическое состояние постепенно приходит в норму. Ты неплохо справляешься с этим. - Доктор Лектер взял скрипучий стул и сел на против её кровати. После того как она побывала в своём доме и после того, что произошло, по настоянию врачей Лектер стал навещать её чаще, чем прежде. — Кошмары тебя больше не мучают? – девушка закусила губу и подняла на него глаза. Мужчина лишь усмехнулся, смотря на неё. Она слаба и беспомощна, и он об этом знал. Она боится самой себя, и лжец не может не использовать такой шанс. Эбигейл знает, что он ей лжёт. «Неплохо» никак не может относиться к тому, что она каждую ночь задыхается от всех ужасов, что роятся у неё в голове и желанию спрыгнуть с моста. Но всё же Эбигейл рада его редким приходам, они действуют на неё по-странному усыпляюще, ей просто не страшно после даже десятиминутной встречи лечь спать и думать, что она больше не увидит кошмары, пробирающийся чёрным вязким дымом через уши в мозг. Она просто может завернуться в тёплое одеяло, оставив видимым только глаза и нос, и больше никто не потревожит её чуткий сон. Он помогает ей, даёт советы, опекает. Она всё равно благодарна ему. — Кошмаров больше нет, все вернулось в норму. И так быстро как ни странно, я даже рада этому - она улыбнулась только краешками губ. Она тоже лгала. Ведь она знала, что Ганнибал кроме посещения должен был докладывать о её состоянии врачам, Уиллу и всей полиции. А если она будет себя вести по странному, расскажет, что с ней творится, расскажет о том, какие сны ей сняться, расскажет о том, что она убивала... То может свершиться самый худший из её кошмаров — её будут считать убийцей. Её будут считать такой же как и её отец — монстром. «— Придётся научиться лгать... » «— Тебе надо будет лгать только об одном... А со мной тебе не нужно будет лгать вообще ни о чем.» «Значит я буду лгать всегда и всем... У меня все всегда было хорошо. » - к этой мысли она сама пришла. Хоббс думает, уж лучше быть такой лживой, чем откровенничать. Но от этого у нёе разрывается сердце, кровоточа изнутри, создавая кровотечение. А внутренние голоса от таких мыслей отдаются истерическим смехом изнутри, ржавой скрепкой впиваясь в её сознание. Не отодрать и не сломать, как ни пытайся. — Это очень хорошо, значит процесс реабилитации проходит как нельзя лучше и через некоторое время думаю тебя выпишут от сюда. - он подпер рукой подбородок и сощурил глаза, наблюдая за реакцией собеседницы — Будешь после всего продолжать учебу в колледже? Тут из-за стекла единственного окна послышался треск, как будто что-то маленькое пытается проделать себе спасительный путь. Девушка встала и поспешно подошла к окну. Кажется, что птица вот-вот умрёт, настолько она дрожит и прячет клюв в тонком крыле с грязными переломанными перьями. Слабая, едва живая, но всё равно смотрящая на Хоббс блеклым глазом-бусинкой так, словно если она сунет к ней палец , то ей его не забрать целым обратно. Синица, дрожа почти каждую секунду, лишь старается спрятаться ещё сильнее, и ей, видимо, уже не хочется пытаться достать соломинку жизни — сломается от напора. Эбигейл смотрит на неё, не мигая. И видит в ней себя. Сжав ручку створки, она сильно закусила губу и закрыла окно. — Да, но скорее всего я перееду в другой штат и там буду подавать документы на обучение. - Эбигейл старалась не подавать никаких эмоций, но тут её голос предательски дрогнул, — Думаю многие будут очень рады, если я уеду от сюда. И мне спокойнее будет на новом месте, забыться обо всем легче будет... - она сложила руки в замок и посмотрела в пол. — Хм, думаю, ты поступаешь правильно. - он поправил темно-бордовый пиджак. Он как ни кто другой понимал, что реальность раздирает изнутри её по швам, пытаясь освободиться из своеобразной клетки, которую Эбигейл самолично для себя создала, прячясь от окружающей её реальности и думает, что так ей легче будет справиться со всем происходящим. Он все видит : как клокочет у неё в горле невыплаканное, как на ладонях остаются полумесяцы от ногтей. И Ганнибалу трудно объяснить ей то, что птица, с того самого дня как её отца поймали, а она чуть не умерла, внутри неё уже давно не жива — с разрезанной шеей попросту нельзя выжить. И поэтому он лгал ей. А она ему. Они оба лжецы. — Не хочешь выйти подышать свежим воздухом? Сегодня погода на редкость приятная и достаточно тёплая. - Ганнибал встал и направился к выходу. — С удовольствием. - девушка накинула на себя куртку и отправилась за ним в след.