Я на тебе, как на войне

Они никогда не занимались любовью. Трахались, ебались, сношались как кролики, но не занимались любовью. Их странные недоотношения оставляли на теле фиолетовые следы зубов, ссадины и царапины от ногтей, тянущую боль в заднице и ободранные колени с ладонями. Они не говорили друг другу комплименты, если только не считать за комплимент регулярные взаимные оскорбления. Никто не проявлял снисхождения к сопернику, кроя друг друга хуями на квиддичных тренировках и яростно вгрызаясь в чужой рот после, когда раздевалки уже опустели, а игроки разбрелись по своим комнатам. Перед матчем Вуд яростно сверкает глазами и грозится размазать противника по полю. Флинт скабрезно ухмыляется: он прекрасно знает, как саднит растянутый зад гриффиндорского капитана, и как мучительно-некомфортно ему будет усидеть на метле. В конце концов, он лично приложил к этому… хм… руку. Вуд вспыхивает под густым и тягучим, как расплавленная смола, взглядом и взмывает вверх, едва заметно покачнувшись. Цепкие глаза уловили это движение и чуть прищурились, выдавая обеспокоенность. Впрочем, это не значит, что кто-то поддастся. Их схватка будет яростной и по-своему красивой — как могут быть красивыми два диких грызущихся зверя. После идиотского розыгрыша с дементорами Вуд впервые отказывает Флинту. Он слишком зол, обижен и разочарован. Поддавшись собственной глупости и гриффиндорской наивности, он почему-то поверил, что честная игра важна не только для него. Однажды слизеринец — навсегда слизеринец, и никогда нельзя забывать об этом. Пролетая в расстроенных чувствах по коридору восьмого этажа, Оливер не заметил, как в стене образовалась дверь, которой до этого не было. Только почувствовав чью-то твердую руку, которая дернула его за мантию внутрь, он рванулся, выныривая из своих мыслей, но за спиной уже захлопнулась дверь, а перед лицом оказалась ухмыляющаяся рожа Флинта. Кулак впечатался в лицо, стирая вечное ненавистно-самоуверенное выражение, и они покатились по полу злобным шипящим клубком, метя в болевые точки и сдавленно хрипя от пропущенных ударов. После драки их секс больше похож на изнасилование. Мощный Маркус легко подминает под себя Оливера, выплевывает сквозь зубы заклинание, и руки оказываются скованы за спиной — неудобно и неловко. Мордредов слизеринец в моменты яростных вспышек колдовал без палочки — чистокровный, гиппогриф его задери. Пока Вуд извивается в попытках освободиться, штаны уже отброшены в сторону, а Флинт с размаху, почти насухую (не считать же за смазку смачный плевок) всаживает в него член. Оливер взвивается вверх от боли, изо всех сил впечатывается головой в склонившееся сверху лицо и пытается уползти из-под чертова тролля. Но Флинт быстро приходит в себя и не позволяет соскользнуть, смыкает руки на горле и, придавливая всем весом к полу, начинает быстро и размашисто двигаться. Оливер хрипит, сверху на лицо капает кровь из разбитого носа слизеринского капитана, а в задницу, кажется, вогнали кочергу. А потом Флинт чуть меняет угол, и перед глазами взрываются золотым фейерверком снитчи. Боль чередуется со вспышками острого, обжигающего удовольствия, воздуха катастрофически не хватает, а грудь распирает от проглоченных стонов и всхлипов. Руки на шее смыкаются все сильнее — так, что видимый мир сужается до черного тоннеля, в конце которого маячат окровавленный Флинт и вспышки яркого света. Сквозь шум в ушах Вуд слышит еще одно замысловатое заклинание и через секунду воет, забившись под массивным телом — член внутри него резко увеличился в размерах, распирая, растягивая так, как никогда раньше. Он без перерыва сильно давит на простату, голова кружится и кажется такой легкой, будто вот-вот оторвется от тела и взлетит. В какой-то момент ощущений становится слишком много, и Оливера выносит из реальности. Это даже не похоже на оргазм — наркотический приход, ядерный взрыв, вспышка сверхновой… Тело сводит мгновенной судорогой, а потом наступает абсолютная расслабленность — кажется, будто в нем не осталось ни одной кости, только растаявшее желе. Вуд не запомнил, в какой момент руки перестало сковывать заклинание, а чужой член покинул его. Отмахнувшись от Флинта, который осторожно его тормошил, пытаясь привести в чувство, Оливер с трудом сел, чувствуя, как ноет и стонет каждая мышца, а из растраханной, растянутой до неприличия задницы вытекает сперма. Маркус осмотрел его пристальным, тяжелым взглядом: растрепанные волосы, широкие следы на горле, перемазанное в чужой крови лицо, порванная рубашка, мелкие судороги, пробегающие по телу… Опустить взгляд ниже Вуд не позволил, швырнув в лицо мантию. — Пошел нахуй, тролль, — голос хрипел и срывался. — Вуд, — прищурился Флинт, стаскивая с лица тряпку, но гриффиндорец уже скрылся в душевой — слава магии Выручай-комнаты! — Чтобы когда я выйду, тебя здесь не было! — прошипел Оливер, на мгновение высунув нос обратно, и от души хлопнул дверью. Вымывая из себя чужую сперму и собственную кровь, Вуд сдавленно матерится, пытаясь залечить порванную задницу — исцеляющие чары никогда не давались ему особенно хорошо. До такого раньше у них не доходило, и повторять эксперимент нет ни малейшего желания. Слишком сильные ощущения — пугающе сильные, — и слишком неприятные последствия. За этими мыслями он не слышал, как открылась дверь, и, только почуяв порыв холодного воздуха, пославший по телу толпу мурашек, поднимает голову, натыкаясь на знакомый прищур напротив. Краска мгновенно залила грудь и шею, а рука твердо направила палочку на незваного зрителя. Но Вуд не успел ни сотворить заклинание, ни даже спросить: «Какого хуя?». Слизеринец шагнул под душ как был, в одежде. Он четким движением скрутил Оливера, заставив его выронить палочку, и прижал к холодной стене так, что тот даже трепыхнуться не мог — заломленные руки тут же отдались болью. По позвоночнику вниз пробежались шершавые пальцы, в ягодицу ткнулась чужая палочка. Дыхание сбилось испуганной птицей, послышался неразборчивый шепот сквозь шумящие струи воды, возникло щекочущее стыдное ощущение там, внутри — и вот уже ничто не напоминает о том, что секунду назад здесь был кто-то еще. Вуд ошалело смотрит на закрытую дверь душевой и смутно понимает, что у него больше ничего не болит. Последний курс наполнен странной тревогой: она прокрадывается искусным взломщиком в сердце, лишая покоя и поселяя в груди смутное беспокойство. Что-то будет. Тренировки становятся еще интенсивнее, а стычки — злее, пытаясь компенсировать яростью непонятную тоску. А еще их секс стал другим — более мягким, почти нежным. И это пугает до чертиков, до мокрых ладоней и холодного пота. То, что начиналось как еще одна грань соперничества, трансформировалось во что-то иное, более сложное. Вуд даже решил прекратить их связь, опасаясь того чувства, которое робко прорастало в его сердце. Раньше при взгляде на Флинта внутри вспыхивал азарт, а волна адреналина мгновенно прокатывалась по венам, отдаваясь тяжестью в паху. Теперь же… Когда после привычного обмена оскорблениями и яростной схватки на поле Флинт с незнакомой щемящей осторожностью касается его своими мозолистыми пальцами — он даже не думал, что эти грубые руки могут быть такими. Когда вечный враг плавно и мягко проникает внутрь вместо того, чтобы привычно ворваться, резким движением натянуть Оливера на свой член так, что яйца пошло и звонко соприкасаются с натренированной задницей. Когда Вуд плавает в послеоргазменной неге и чувствует прикосновение, невесомой бабочкой скользнувшее по лицу и очертившее скулы. После всего этого в груди поселился пушистый котенок, который начинает громко мурлыкать и перебирать лапками, как только они оказываются близко друг к другу. Все это пугает, делая слова более колкими, бьющими туда, куда раньше благородный гриффиндорец бить не решался. Он твердо пресекает все попытки Флинта приблизиться, а котенок внутри больно царапается, когда видит непонимание и тоскливую обреченность в свинцово-пасмурных глазах. А потом Гарри Поттер вернулся из лабиринта с мертвым Диггори. У Вуда на обратной стороне век несмываемым пятном отпечаталось пепельно-серое лицо Флинта и взметнувшаяся к горлу рука, будто тот пытался снять невидимую петлю с шеи. Он не запомнил прощальный ужин: лишь отголоски печального директорского голоса и непривычную тишину в Большом зале. Лежа в кровати и таращась в темноту, Оливер снова и снова видит перед собой Флинта — бледного и потухшего. Это неправильно. Он не должен быть таким. Злой, язвительный, самоуверенный и наглый — какой угодно, только не тусклый и как-будто бесцветный. Ведомый этим чувством неправильности и забывший о решении никогда больше не приближаться к слизеринцу, Оливер отправляется бродить по коридорам Хогвартса. В какой-то момент он чувствует запах дыма, тянущийся из пустого класса, и осторожно заглядывает внутрь. Флинт сидит на парте и курит. На фоне окна его силуэт тонет в чернильной тьме, окутывающей его плотным коконом — не уйти и не выбраться. Один, в ночной пустоте кабинета, нарушаемой только тихими нервными затяжками, он кажется заблудившимся призраком. Тусклый фитиль сигареты отчаянно пытается разогнать пыльную, душную темноту, но его свет слишком слаб, и Флинт растворяется, словно мираж — не дотянуться, не поймать. Вуд трясет головой, пытаясь выбросить из головы странные, пугающие мысли, и бросает на пробу что-то насмешливо-колкое, стараясь вызвать ответную реакцию. Вот только реакция оказывается совсем не такой, как он ожидал. Мгновенно выброшенная вперед рука хватает его за шиворот, и он впечатывается в широкую жесткую грудь. Сильные руки оплетают тело, не давая вырваться, и он оказывается сидящим между раздвинутых ног Флинта, прижатый к нему спиной, а на макушке устраивается острый подбородок. Оливер начинает ругаться, дергаться, пытается вырваться, но сухая холодная ладонь закрывает рот, и над ухом раздается низкий голос: — Заткнись, Вуд. То ли от тона, которым произнесена эта фраза — усталого и тихого, — то ли от тепла, исходившего от сильного тела, но Оливер затих и перестал вырываться, вдыхая горький полынный запах, окутавший их обоих. А еще через несколько минут он робко и неуверенно откинул голову на плечо, опасаясь услышать насмешку. Но Флинт промолчал и только плотнее сомкнул руки. На следующий день они ни взглядом, ни жестом не дали понять о том, что предыдущая ночь была реальна. Обменялись напоследок оскорблениями, да так, что чуть не сцепились в драке — Макгонагалл сняла со Слизерина пять баллов и неодобрительно покачала головой: — Мистер Вуд, то, что Вы выпустились из Хогвартса, не означает, что Вы можете творить, что вздумается. — Простите, профессор, — покаянно потупился Вуд. Они не виделись три года. За это время Оливер стал членом Паддлмир Юнайтед, заработал уважение в команде трудолюбием и полной самоотдачей, с которой он посвящал себя тренировкам. Официальное известие о возвращении Волдеморта застало его в Болгарии, откуда он вернулся домой, чтобы быть рядом с семьей. Читая новости об очередном нападении Пожирателей, перед глазами невольно вставала картина: широкая ладонь, пытающаяся снять невидимую удавку. Неужели уже тогда он знал? Неужели он сейчас там — среди жестоких убийц в безликих стальных масках? И какое ему вообще дело до тупоголового тролля, который только и умеет, что летать да трахаться? Хотя трахаться он не умеет. «Да ладно, Вуди, серьезно? Так уж и не умеет?» — подозрительно знакомым ленивым тоном протянул внутренний голос. Ну ладно, пусть даже и так, но судьба соперника не должна его волновать. Ведь не должна же? А потом Вуд начал видеть Флинта по ночам. Маркус тонул во тьме, которая пахла кровью и гарью. Рассыпался, крошился и исчезал без остатка, и только серые глаза продолжали смотреть пристально и отчаянно: так, будто Оливер — последнее, что он хотел бы видеть перед тем, как… После таких снов Вуд просыпался мокрый и задыхающийся, заливая литрами кофе пепел, осевший на губах. Потом была Битва за Хогвартс: страх и решимость выстоять во что бы то ни стало, ликование победы и горечь потерь. С замиранием сердца Оливер вчитывался в растущие списки погибших с обеих сторон, страшась увидеть там знакомое имя. Но спустя день, три, неделю имя Флинта так и не появилось среди павших. Тогда Вуд переключился на тех, кто был арестован. Выяснить их имена оказалось гораздо сложнее, но на помощь, как ни странно, пришел Поттер. Разом повзрослевший, с горькими морщинами и белыми прядями в темной шевелюре, Гарри молча выслушал сбивчивые объяснения, услышав и то, о чем Оливер промолчал. Неизвестно, с кем и о чем разговаривал Мальчик-который-выжил, но через несколько дней Вуд оказался в Азкабане, где ожидали суда пойманные Пожиратели смерти. Темные коридоры с низкими потолками будили клаустрофобию, грязные камеры и спертый воздух навевали апатию и тоску. Неудивительно, что многие заключенные здесь сходят с ума. А если он тоже… Руки нервно подрагивали, сердце бухало в горле, грозясь выскочить из груди, а ноги разом ослабели, так что пришлось опереться о стену. Комната для посещений отличалась от камер только наличием стола, двух стульев и окном — настолько маленьким и далеким, что оно казалось издевательством. Мерлин, что он здесь делает? Он же клялся себе забыть о Маркусе… «О, уже Маркус? Твердость твоих намерений может соперничать с твоим стояком, когда вы с командой отмечали победу в борделе. Помнится, у шлюхи челюсть свело, а твой дружок так и не встал», — захихикал в голове зловредный шепот. — Заткнись, — прошептал Вуд сам себе, зажмуриваясь до разноцветных кругов перед глазами. Сейчас он просто развернется и уйдет. Скажет, что передумал. По коридору раздались шаги нескольких человек, которые мгновенно спугнули панические мысли. В комнату втолкнули заключенного под номером шестьдесят девять, и дверь с режущим уши скрежетом захлопнулась, взметнув в воздух затхлую пыль, оставляя двоих наедине. Живой! Грязная одежда, косой шрам через правую щеку и бледное, осунувшееся лицо, но живой. И такая же сука, как три года назад — при виде посетителя на губах Флинта расползлась похабная усмешка. — Что, Вуди, твоя сладкая дырка так соскучилась, что ты аж до Азкабана добрался? От этого чуть ленивого и небрежного тона все сомнения улетучились, волнение и неуверенность мгновенно переплавились в злость, и с радостной ухмылкой Оливер засветил кулаком в челюсть. Флинт дернулся, неловко взмахнул скованными руками и полетел на пол, вздрогнув всем телом от удара о каменный пол. На боку мгновенно потемнела и намокла рубашка, в воздухе повис пугающе-знакомый запах металла. Весь запал тут же потух, а вина раздулась внутри ощетинившимся ежом. Вуд охнул и бросился поднимать Флинта, стараясь не задевать рану, скрытую грязной тканью. — Почему ты не сказал, что ранен? — спросил он, усаживая Маркуса. Нет, он не погладил Флинта по руке, он просто помог ему удобно устроиться на жестком тюремном стуле. Именно так. — Чтобы меня залечили до смерти? — скривился Флинт. — Не кипишуй, а то я тебя прямо тут загну — моих сил на это хватит, уж поверь. Вуд растеряно отступил, судорожно соображая, что еще можно сказать. Мерлин, они ведь никогда толком не общались — только трахались да ругались. — Ты… за что ты здесь? — отлично, Вуд, прекрасная смена темы. Маркус каркающее рассмеялся, запрокинув голову, и Оливер завис: несмотря на окружающую грязь, белая шея сияла в полутьме камеры, а острый кадык будил примитивные хищные порывы. — А то ты не знаешь. Я — мерзкий Пожиратель, приспешник Темного Лорда, чтоб его на том свете тестралы драли. — Но ты ведь никого не убил. Ведь не убил же? — голос позорно сорвался, выдавая страх. Страх услышать, что… — Нет, Вуди, не убил. Я применял непростительные. Как видишь, это не сильно меняет дело. — Но… но… — в глазах противно защипало. Это ведь не могут быть слезы, правда? Он же гриффиндорец, а гриффиндорцы не плачут. Тем более — из-за слизеринцев, заклятых врагов и Пожирателей. Каждый получил по заслугам. Ведь так? Флинт вдруг стремительно рванулся вперед, прижимая Вуда к стене и накрывая его губы своими. Он пил его дыхание, его непролитые слезы и невысказанные слова. Пил, как путник пьет воду, чудом найденную в пустыне — жадно, взахлеб. Маркус целовал так, словно хотел проникнуть под кожу, поселиться в каждой клетке Оливера и остаться там несмываемым клеймом, узором линий на пальцах, россыпью веснушек на золотистой коже. Безысходно. Спустя не-важно-сколько времени Маркус оторвался от зацелованных губ и прикоснулся своим лбом ко лбу Вуда, который замер, прижатый к Флинту всем телом, с руками, скованными над головой широкими ладонями, которые ничуть не потеряли своей силы — он отчаянно желал остаться в таком положении до конца своих дней. Невозможно. Оба вздрогнули от резкого звука, жестокой реальностью ворвавшегося в их зачарованную тишину. С внешней стороны двери охранник постучал по решетке, возвещая о том, что время визита истекло. Флинт на мгновение приник к изгибу между шеей и плечом — одно из тех чувствительных мест, которые он с таким усердием искал когда-то. Шумно, как пес, втянул воздух, стараясь впитать в себя запах теплого тела под собой, наполнить им легкие, чтобы потом не дышать как можно дольше — задохнуться, но не выпустить этот запах наружу. Губы чуть шевельнулись, едва слышный шепот ожег кожу, и Вуд всхлипнул, прикусив собственную ладонь. Охранник снова ударил по двери. Маркус оттолкнулся от стены, выпуская Оливера из капкана своих рук и отступая на шаг назад. На негнущихся ногах Вуд покинул камеру, не слыша и не видя ничего вокруг, по инерции шагая вслед за проводником. Холодный ветер ударил в лицо, вымораживая влажные дорожки на щеках. Он запрокинул голову, глядя в сумрачное небо, которое не хуже дементоров затягивало в пучину отчаяния воронкой низких туч, круживших над островом. Кожу жгло в том месте, где к ней прикасались горячие, сухие губы, а в голове набатом били слова, ставшие его концом. — Только ты. Всегда. Безнадежно. Если только… Хлопок аппарации закружил в вихре сухие листья. Узник под номером шестьдесят девять подмигнул охраннику и закрыл глаза, проваливаясь в сон, где его ждали карие глаза и теплая кожа, пропахшая солнцем, скоростью и маслом для метел.