Персонажи:
Аня – девушка семнадцати лет, вопреки вере матери молится Неправильному богу. Никому не говорит, но страдает недержанием мочи. «Порченая». Мать Ани – вдова. В фанфике никак не фигурирует. Гниль – бес со смолой в венах. Любит период времени с 3:00 до 6:00 и мурчать, прижавшись к Аниному животу. Имеет червяков в черепе. Вопрос о его половой принадлежности остается без ответа. По вечерам Аня запирается в ванной. Раздевается догола, стает перед зеркалом, мутным от осевшего на него пара, стирает влагу с поверхности и смотрит на свое отражение. Волосы убраны в хвост – как всегда; от этого сильно выделяются торчащие острые уши и высокие скулы. Чуть вытянутый овал лица, тонкая нить бледных губ и большие, прямо как у куклы, глаза холодного серого оттенка. Ане нравится ее внешность и хрупкая фигура, потому что этим она не похожа на свою мать – верующую до мозга костей женщину средних лет. Она не одобряет образ жизни своей дочери. Аня редко выходит на улицу, часто прогуливает занятия в школе и очень мало ест. От последнего вокруг ее глаз начали проявляться темные пятна, а ключицы проступать на теле двумя резкими, хорошо заметными линиями. Но Ане нравится, она не согласна с мнением матери и потому снова пропускает завтрак. И обед, кстати, тоже. Стоя в ванной и кривляясь перед зеркалом, вертясь на месте, словно юла, Аня напрочь отказывается замечать желтые и красные пятна-синяки на боках, животе и под коленками. Не обращает внимания на зеленые сетки вен на груди, на отпечатки зубов на коже тоже не смотрит. Она знает, что послужило причиной их появления, посему это кажется самым обыденным. В своей комнате же Аня ложится на кровать, сползши чуть с подушки, долго-долго смотрит неподвижным взглядом на черный потолок и грезит о чем-то своем, пока что-то несуществующее не заставляет ее повернуть голову вбок. Почти три ночи – и так всегда. Всегда она смотрит на настенные часы аккурат в это время; всегда желание повернуть голову пересиливает ее именно в этот момент. «Странно и нелепо», – подумала бы она несколько месяцев назад. Да, но сейчас мыслей нет, одно лишь чувство плещется в горле: чувство, что туда заливают сургуч, который вот-вот затвердеет и перекроет ей возможность дышать. Появление его никогда не должно быть резким. И думая о нем, Аня на самом деле гадает каждый раз, как можно назвать это нечто с красно-белыми белками глаз и по-козьи горизонтальными зрачками. Втягивая носом теплый аромат гнили, она садится на кровати и в очередной раз убеждается, что лучше его так и называть: Гниль. И каждый раз, к трем часам, ихорозный запах заполняет ее комнату до последней щелки, трещинки, не оставляет и самого жалкого напоминания о запахе воска и чайной заварки. Забивает и впитывается в стены, ворсистый ковер, одежду и постель. Однако сильнее всего трупной гнилью по-прежнему разит от Ани, да так, что глаза режет, а пищевод закручивается в узлы. Этот на самом деле мнимый запах словно взмахом тяжелой руки валит ее на кровать и беспрепятственно забивается в нос и рот, подбираясь к легким и оседая на них до следующего выжигающего вздоха свежего, чистого воздуха. Ну а пока – липкие комочки тухлого мяса внутри и непередаваемое чувство скорого превращения в буро-красную кашицу и сахарные, потонувшие в ней кости. Гниль забирается на нее медленно, показывая этим всю неординарность происходящего, ползет безумным змеем и прижимает к постели тяжелой глыбой, так что Аня ярко ощущает упирающиеся в спину завитушки пружин. Гниль не дышит – Гнили просто нет надобности в дыхании. Зато он глухо рычит и хлюпает вязкой белой слюной, прямыми нитями тянущейся к лицу Ани. Она закрывает глаза и чувствует, как слизь капает на закрытые веки и стекает к уголкам, холодеет и, точно клей, склеивает глаза. Аня открывает их – слюна попала на роговицу и создала весьма неприятные пощипывания. Внутри рефренами проносятся здравые слова: «Беги, беги, беги...». Оттолкнуть чудовищную Гниль и бежать из комнаты ко всем чертям, или все-таки от них. «Жди, жди», – повторяет Аня про себя, вслушиваясь в каждый рык и стон Гнили. Он трется об нее через тонкое одеяло и шумно шипит, как змея, такая большая, обвивающая кольцами все тело Ани и конвульсивно сжимающая до асфиксии. «Не шевелись», – кричит в душе, на периферии сознания ревет, а снаружи просто тихо выдыхает через щелку меж губами. Тем временем гнилые руки хватают за талию – ложатся четко на красные гематомы. Аня вдыхает через узкие ноздри. В пустоте над ней парит отвратительная вонь, горькая, резкая, схожая с запахом от дождевых червей. И стоило только ей подумать о червях, как снизу, к области меж бедер, к сфинктеру приникает мясистый отросток, могильно холодный, скользкий, твердый. Обезображенная головка, набухшая черной смолой, вдавливается в морщинистый вход, пытается протиснуться насухо, и из груди у Ани что-то выталкивается прямо в глотку, словно кто-то ударил в горло кулаком. Она задыхается. Гниль не стучался в дверь ее комнаты и не предупреждал о визите, именно поэтому Аня каждый вечер запиралась в ванной. Бесовщина полная, если б не нюанс один – Аня сама привлекла Гниль, она взывала к нему и давала какие-то обещания. Аня молилась Неправильному богу, мать бы не одобрила. А, плевать. Она ловит себя на мысли, что ни разу не смотрела на лицо Гнили. Это прочно втемяшивается в ее сознание и гудит роем пчел, пока взгляд вдруг не становится послушным, фокусируясь точно на бесформенном лице. Самое первое, увиденное Аней, – кривой рот, верхняя губа которого оказывается будто порванной до морщинистого, как тронутого пламенем, носа. Черная десна оттого оголена, частокол желтых зубов-клыков резко с ней контрастирует. Ну а дальше взгляд, точно по установившемуся течению, плывет вниз, на жилистую шею с острым кадыком, оседает на буро-сером, испещренном белыми линиями-зарубками теле. Аня снова вдыхает – у носа вереницами крутится запах плесени и ее собственного возбуждения, которое она чувствует в паху. В его жилах отнюдь не кровь течет. Там проползает лениво, буквально проталкивается загустевшими комьями смола. Такая же гнилая, как он сам, черная и густая, подобно болотной жиже. Смола бурлит в его синих жилах, что обвивают сетью бугристости гениталий, словно один большой, но очень длинный червяк. Только вот оные копошатся в его мозгу. Аня сжимает челюсть до боли и втягивает в себя живот, расслабляет мышцы. По ее ляжкам, по внутренней стороне бедер, струится резко пахнущая, горячая и жгучая жидкость, впитывается в постель под ней и остается напоминаниями в виде пятен. Моча крохотными каплями задерживается на черных курчавых волосках и прокладывает неровные дорожки к сжатому анусу. В этот момент Гниль, будто ощетинившись, резко тряхнул безволосой головой и со вполне таким энтузиазмом всего раз толкнулся в Аню. Выпускает вместе с теплой вонью изо рта как собачий рык-скулеж, замирает статуей на пару секунд. Только после он медленно отдаляется, так чтобы отросток покинул плен узких стенок кишечника и дал Ане судорожно сжаться от короткой, но сильной боли, а в следующий раз погружается в ее субтильное тело неожиданно легко и без сопротивлений. Аня вспоминает дурацкое «идти как по маслу» и бранит себя, ведь из-за этой мысли сосредоточиться сложнее. Сколько движений тазом сделал Гниль Аня не считала, но «очнулась» все же, оттого что внутри в нее залилось что-то холодное, клейкое, склизкое. Когда он вытащил отросток из нее, это же и оросило каплями впалый, молочно-белый живот Ани, смешиваясь с мочой. Между ягодиц у нее щипало, расширенный вход пульсировал и сжимался от липкой, ставшей непривычной пустоты. Гниль отполз назад, но, к сожалению или счастью Ани, уходить не спешил: он уткнулся носом в ее солнечное сплетение, тогда она почувствовала, как мощные его челюсти двигались, а грубый язык вновь и вновь скользил по коже. Бес заурчал почти по-кошачьи – у Ани от такого сердце чуть не замерло. А все потому, что похоже это было на то, что Гниль сейчас заговорил каким-то своим языком, понять который человеку от природы просто не дано. Голос у него осипший до невозможного, прокатившийся над ухом скрипучим эхом. Скорее, как у старухи голос, чем у старика. И вполне вероятно, у Гнили все же не было пола, но Аня по привычке думала о «нем», а не о «ней». Он спустился вниз, проследив языком мокрые дорожки и оставив желто-красные сгустки мокроты, подобрал бережно, не царапая зубами, капельки пота, мочи и своего же семени, потерся словно чешуйчатой щекой о живот Ани и уродливыми губами уперся в область над черным волосяным холмиком. Она поняла, что ног уже не ощущает или просто не может найти те мышцы, что отвечают за их движение, тогда как в животе начали зачинаться тягучие спазмы, точно что-то в нем раздувается воздушным шариком. Аня вспомнила сразу о вязкой массе, что заполнила ее пару минут назад. Язык Гнили нырнул меж половых губ и, червяком извиваясь, нашел скрытый природной защитой вход во влагалище. Аня затаила дыхание. Шевеление под порослью волосков было и приятным, и мерзким. Первое, конечно, было для тела, а второе – для самой Ани. Ледяные слюни мутными сгустками липли к ее лону, мазали, возбуждали вкупе с движениями языка и проталкивались в узкую щелку в плеве. Аня напряглась и попыталась отползти назад, но получив в ответ неожиданно грубый рык Гнили, решила не испытывать судьбу. И выгнулась дугой над постелью, издав писклявый стон. Он отыскал нужную точку и надавил языком, и его рука пресекла последующие трепыхания Ани, когда шершавая ладонь легла на живот. Она нашла в себе силы посмотреть на нее: конечность была костлявая, пальцы длинные и узловатые, на концах переходящие в грязно-черные когти. Последние еле-еле не прорывали своим напором нежную кожу Ани. Гниль поочередно вбирал в себя ее плоть, всасывал и впитывал сладкий девичий сок, довольно урча, замедляя движения, чтобы насладиться этим моментом вдоволь. Любят бесы девственниц, а Аня вот только все равно была порченой. Язык прополз вниз, находя сфинктер, пощекотал его кончиком и втиснулся чуть-чуть внутрь, собирая в комочки теплый, прилипший к стенкам кал. И только она сжала пальцы в кулак, вонзаясь отросшими ногтями в ладони, едва не качнулась бедрами навстречу извилистому языку, как гнилостный запах начал ослабевать, а через какое-то время и вовсе исчез. Аня открыла глаза: сквозь жалюзи, закрывающие стекло окон, пробивались блеклые лучи солнца, светлыми полосами разрезая стены комнаты. Она, часто дыша, воззрилась на часы, что показывали ровно шесть утра. «Наверное, это дурной сон», – предположила Аня. Однако уже вскоре ощутила мокрое пятно под собой и специфическую, тянущую боль в желудке. Она глубоко вдохнула – в комнате витал запах воска. Когда мать проснется, то обязательно заглянет в комнату дочери и предложит вместе с ней сходить в церковь на утреннюю службу. Но Аня не пойдет, ни в коем случае! Там какой-то особый запах живет, неприятный, противный просто, удушливый. Стоит втянуть его – черная кровь пойдет носом, вонючая, как из канализационной трубы, как метан в брюхе мертвой коровы. Такая же течет и в венах Гнили. Аня пусть и порченая, но ждет его каждую ночь.Порченая
5 мая 2016 г. в 15:49