Секунды

Как будто всё просто и так объяснимо, Как голуби тёплые — только лови. Трепещут в руках, но проносятся мимо Секунды, секунды, секунды любви. (Рюрик Ивнев — Секунды любви)

      «Ему стыдно. Боже, как же ему стыдно». Эта тишина настолько оглушающая, что каждый их вздох слишком громкий. Мэттью слышит, как соприкасаются их губы, с каким придыханием он целует его, чуть сжимая нижнюю губу Гарри. Слышит каждый звук. Это похоже на порно, на грёбаный вуайеризм, когда в такой толпе и в полнейшей тишине раздаются звуки их поцелуев. Слишком громкие, слишком откровенные, слишком интимные, и никак не предназначенные для чужих ушей. Но он не может остановиться, не может замедлить их поцелуй, набирающий обороты. Но вот Мэттью отстраняется и смотрит на него, пара секунд, и он прижимается с новой силой, открываясь, заглатывая, нежно, страстно, восхитительно — всё смешивается в кучу и каждый звук растворяется в этой бьющей по ушам тишине.       — Стоп! Мэтт, поверни голову в другую сторону. Мэтт отстраняется от Гарри, чертыхнувшись сквозь зубы. МакДжи уже который раз сбивает его, и если первая его поправка была к месту — тогда актёр немного поторопился, то сейчас Даддарио совершенно не понятно, зачем менять позицию. Но это не его дело, и он послушно кивает.       — Отлично. Начали. Тишина воцаряется на площадке за секунду, будто заглатывая весь звук, унося в безвоздушный космос, где сотни звёзд смотрят на них сейчас так же, как и несколько десятков глаз незнакомых людей. «А сколько посмотрят этот момент в сериале…» Он задумывается совершенно не о том, и упускает возможность. Если бы Гарри мог, то он бы не дал ему отвлечься, но вести поцелуй должен Мэттью, а никак не Шум.       — Заново! Мэтт склоняет голову на другой бок, прижимаясь губами к губам Гарри. Сейчас он задевает скулой серёжку мага, но не обращает на это внимание. За эти дубли губы партнёра стали мягче, влажнее, горячее. От их прикосновений ток идёт по всему телу, а руки сильнее прижимают к себе мужчину, практически вжимая его в себя, не давая отстраниться.       «Слишком дико, слишком волнующе, слишком горячо». Мэттью не выдерживает и раскрывает губы Гарри, проникая влажным языком в горячий рот, смешиваясь с его слюной, скользя по его мягкому языку… Проходит всего пара мгновений, и Гарри дёргается, будто не ожидая такой подлости от партнёра, и вырывается из объятий. Надо отдать ему должное — он не кричит и не психует, но смотрит так, что у Мэттью сжимается сердце: его взгляд, потерянный, преданный, отчаянный, умоляющий — Мэтт не может толком понять, но блеск в глазах напарника его огорчает, и он первым нарушает тишину:       — Извини, я…       — Даддарио! Не то, это совершенно не то. Нужно мягче, нежнее. Ещё раз! Мэтт внимательно вглядывается в глаза напарника, будто спрашивая: «Готов ли он?», пытаясь поймать ответ, что скользит в бегающих зрачках. Он не сдержался, не смог взять себя в руки, умерить пыл, дал вырваться наружу своим демонам, так тщательно скрываемым и похороненным глубоко под маской счастливых отношений с Эстер. Но для Гарри он открылся, не специально, необдуманно, нежеланно…       «Ложь».       — Начали! Чего застыли? Мэтт, всё так же с этой стороны, давайте! Мэтт тянется к нему, осторожно, боясь спугнуть — он и так уже натворил дел, но Гарри не отстраняется и также тянется к нему, позволяя, но держа глаза закрытыми. Этот поцелуй выходит совсем другим. Осторожным, до боли хрупким и ломким, будто печально-последним, но самым прекрасным и честным.       — Нет! Мэтт дёргается от окрика режиссёра, недовольно хмурясь, а Гарри даже не открывает глаза. — Больше чувств, вы не на похоронах. Это ваш поцелуй, так сделайте его таким… Волшебным. Гарри, ты же маг, в конце концов. Не стой столбом. Ты же его давно хотел. Действуй. Гарри хмурится — до этого ему давали совершенно другие команды, но кивает мужчине, снова повернувшись к Мэтту. Ему нужно тянуться совсем немного — спасибо обуви Магнуса на платформе, но он всё же ниже Але… Мэтта. Шум не знает, похож ли Мэтт на своего персонажа или же он другой. Даддарио более решительный и опытный, но такой же серьёзный и ответственный. Всегда всё держит под контролем, и даже шуточки с кастом у него не всегда открытые. Это Гарри заметил не так давно. Наверное, с того момента, когда начал больше пересекаться с актёром перед камерами. Там уж всё подметишь — учитывая, сколько они смотрят друг на друга. Его черты лица стали привычными, можно сказать родными. Тёмные глаза и широкие брови, большие губы и жемчужные зубы, видные изредка, когда Мэтт улыбался. А улыбался он не так часто, как хотелось бы Гарри…       — Мотор! Команда даётся на удивление резко, и Гарри не успевает переключиться на Магнуса, когда Алек, — уже Алек! — уверенно тянет его на себя, схватив за лацканы пиджака, и прижимает к себе, прикасаясь к нему губами. Повинуясь внутреннему порыву, Гарри обхватывает мужчину за талию, удерживая его в объятьях, и закрывает глаза, отдаваясь тем волнующим ощущениям, возникающим где-то на уровне сердца, и тысячей разноцветных искр разбегающихся по всему телу. Губы Мэттью, уверенные, аккуратные, но настойчивые, сминают его, всё в том же ровном поцелуе, но ему этого мало. Им этого мало. Мэттью отстраняется, но Шум не сразу понимает это, и всё ещё следует за ним вслед, за его удивительными губами, от которых ему вдруг стало совершенно невозможно оторваться. Он понимает, что что-то не так и открывает глаза, сталкиваясь с затуманенным взглядом Мэттью. Мужчина смотрит на него, но по нему видно, что он совершенно не здесь, не в этой комнате, не под зоркими взглядами трёх камер, снимающих их со всех сторон, и не под внимательно-следящими глазами толпы-массовки. Он с ним. В их маленьком Малек-мире, где сейчас есть только они вдвоём. И они так близко. Удар сердца. Секунда. Выдох. И Мэттью тянется к нему сам, повернув голову туда, куда ему удобно, наплевав на все команды режиссёра. Он закрывает глаза и сминает губы мужчины в совершенно другом поцелуе: более жарком, страстном, горячем, возбуждающем. Гарри открывает губы, смешивая их дыхание, и от этого горячего коктейля у него перехватывает дух. Мэттью целует его так, что кружится голова, и он ещё крепче цепляется за него, сильнее сжимая пальцами золотой пиджак, не в силах удержаться на ногах. Голова кружится, и мир плывёт вместе с ним, унося их за грань реальности. Сейчас ему совершенно не стыдно за издающиеся звуки. Ему приятно, и чёрт бы его побрал, но это самые восхитительные секунды в его жизни.