Три месяца

Уже три месяца он не пьет. И лучше бы он пил, лучше бы слова и образы, расплываясь, ускользали от него, касаясь нитями подкорки. Но мысли трезвы, и цифры стоят перед ним, как в самом страшном сне. Строгие четырехзначные числа хранят в себе ледяную жестокость. На них лежит свежий слой белой пыли. Она еще не успела засорить легкие и присыпать больные воспоминания равнодушной пудрой. Еще успеется. Он понимал, что мог бы все исправить и каждый раз прокручивал тот день снова. Заставлял себя постоянно испытывать эту душевную боль. В этом он находил отраду и, как ни странно, успокоение. Пока ты что-то чувствуешь — ты жив. До мельчайших подробностей укреплял в горячей голове каждое мгновение тех часов. Он мог бы все исправить и предотвратить. Мог бы. Прошедшее время резко стало для него единственным. В прошлом остался не только тот день, и все дни перед ним, а вообще вся жизнь. Для него не осталось туманного будущего, рассыпавшегося на горючие капли, настоящего, бьющего по вискам. Только прошлое, как хрупкий песочный замок, стояло у него в мыслях и до последнего не желало падать. Время не лечит. Время только уходит в душу, все прочнее оседая в цепях терзания. Потом время прикроет сухой и горячий песок, не тронутый слезами горя. Никакие страдания не могу забыться. Они только скроются под слоями более свежих. У него не было ничего свежего — он давно уже забыл, какой сегодня день или месяц. Он только копался в прошлом, как крыса, выуживая тонкими лапками крупицы новых воспоминаний, которые заставляли его страдать снова. Но страдать лучше, чем прибывать в беспамятстве. Пока ты что-то помнишь — ты жив. Он помнил ее улыбку, ее волосы, ее сладкий аромат духов, ее одежду, ее губы, ее жемчужный ряд зубов, стук ее туфель по полу, ее нелепые жесты, ее смех, ее слезы, ее интонации, ее голос, ее тембр, ее идеи, ее мысли. Воспоминания стали единственным способом вернуться в тот день и удержать туманный облик в голове хотя бы на несколько секунд. Хотя бы на несколько секунд. Дни и месяцы слились в один календарный круг ада — каждый день хуже предыдущего. Каждый день отдалял те последние мгновения, когда она еще была здесь. А сейчас он живет, дышит, иногда встает с кровати и водит слепыми руками по сырым и холодным бетонным стенам. А она – нет. Ее жизнь закончилась в тот момент, когда она последний раз с хрипом вдохнула кислород вместе с ее же кровью. Кровоизлияние в мозг стало быстрой и не такой мучительной смертью. Теперь же он убивал себя сам. К сожалению, никаких острых предметов у него не было — отобрали. Оставалось убивать себя мыслями. Убивать прошлым, пожирая сознание изнутри. В прошлом остался и он сам — его чувство юмора, жизнелюбие, добродушие и искреннее желание спасать людей и делать мир лучше. Какой смысл делать лучше весь остальной мир, когда его собственный мир рухнул карточным домиком три месяца назад? Он умер вместе с ней, на несколько часов позже, когда врач с окровавленными перчатками и грустной усмешкой сообщил, что сделал все, что он мог. Пусть и не телом, но какая разница? Глупый врач. Он вряд ли сделал все, что мог. Он должен был бороться за ее жизнь до последнего. Разве можно сделать все для незнакомого человека? Это просто дежурная фраза всех врачей, такая отбитая и банальная. А она все еще есть. Пусть и не телом, но какая разница? Она есть в его мыслях, в его идеях. Ее портреты испещряют стены и потолок маленькой комнаты с бетонными влажными стенами. Его ободранные пальцы пишут его имя множество раз, стирают и снова пишут столько же. Уже три месяца он не пьет и смотрит слепыми глазами в распахнутое настежь окно, в котором сейчас весна.