Спорим?

      Они целовались тайком, за углом школы: Сибил и Лисандр, выглядящий, как всегда, оскорбительно равнодушным. То и дело Сибил вздрагивала и пугливо оглядывалась через плечо: не увидел ли их кто посторонний? Порозовевшая, слегка растерянная. Абсолютно счастливая. Кентин, стиснув зубы, пнул ни в чём не повинный куст. — Там кто-то есть! — Она испугалась явно больше, чем стоило, и затравленно посмотрела по сторонам. Лисандр, протянув руку, слегка погладил её по щеке: — Чем быстрее все узнают, тем быстрее мы перестанем прятаться, нет?       Сибил попыталась посмотреть зло, но едва ли не против воли улыбнулась. Так тепло, так непохоже на сочувственную, виноватую улыбку в адрес самого Кентина. Нет, это выше его сил! За прекрасную даму кавалерам положено драться, в идеале — на дуэли, но можно и прозаичнее, врукопашную. Кентин вдохнул глубже, сжимая кулаки. А после круто развернулся и ушёл, не заботясь о том, что его обнаружат, не заботясь больше ни о чём.       Дело ведь не в Лисандре. Просто для Сибил он навсегда останется чудаковатым очкариком в растянутом свитере, вечным лучшим другом.       К чёрту.       Злость кипела внутри, рвалась наружу, и вскоре нашла выход в виде ударов по подвернувшемуся дереву — до сбитых костяшек, до привычной, слегка отрезвляющей боли. — Почему, а? Почему?! — он не собирался говорить ничего вслух, но, очевидно, что-то всё-таки прорвалось, потому как из-за плеча послышался насмешливый голос: — Малыш Кен, бьюсь об заклад, она просто не заметила, что ты влюбился и дело серьёзное.       Алекси и раньше отличался жестокими подколами, но сейчас сил на то, чтобы отпираться, не осталось. Будто почувствовав, что неплохо бы заткнуться, он торопливо замахал руками: — Я имею в виду, если кто-то тебе нравится, по-настоящему, нужно его добиваться. Ты, готов поспорить, даже «я тебя люблю» вслух сказать не сможешь. Спорим, а?       От слишком громкого, преувеличенно весёлого голоса пришло раздражение, более приятное, чем прежняя злость. Лучше страдать от комариного укуса, чем от разбитого сердца. — Я тебя люблю. Доволен?       Очередная фраза осталась недоговорённой, словно Алекси ею подавился. Секунду спустя он снова тараторил, как ни в чём ни бывало, и улыбался от уха до уха, лишь едва заметно дрожали уголки губ.       Странно.

***

— Кого я вижу — малыш Кен! Что, опять попался директрисе? — Не называй меня так и отойди уже! — но Алекси так и норовил как бы случайно перекрыть дорогу, и, конечно же, коробка вывернулась из рук, с грохотом обрушиваясь на пол. Не последовало никаких извинений, никакой помощи, только хлопок по плечу и идиотское: — Что, руки ослабели? А спорим, ты меня поднять не сможешь? Спорим? — Пошёл ты. — Так и думал — не сможешь.       Алекси ещё не успел договорить, а Кентин уже бесцеремонно подхватил его на руки. Так, скорее, положено нести любимую девушку, чем друга. Очевидно, Алекси пришла в голову та же мысль, потому как он извернулся, как ящерица, и обхватил шею Кентина, уткнулся лбом в его плечо. К щекам невольно прилила краска. — Эй, ты что творишь? — Не хочу упасть. Вдруг малыш Кен себя переоценил, и сейчас меня уронит? — Я сказал — не называй меня так. — Ой, прости-прости! Тебе ведь не нравится «Кен». Буду звать просто «малыш». — Ты идиот. — Ага.

***

      Кажется, эта картина уже привычна: когда им задают очередной доклад, Алекси непременно заявляется в гости. Нет, не особо помогает, только маячит где-то на диване, болтая ногами, и изредка ляпает что-нибудь не в тему. — Эй, приём! Отвлекись на минуту. У тебя уже дым из ушей идёт.       Кентин оторвался от учебника и поправил очки. Только мешает, но всё-таки приятно, что он тут не один. Алекси закинул ногу на ногу и поднял на руки подошедшего Куки. Щенок, понятия не имеющий о том, что немецкие овчарки — грозные сторожа, а не диванные хомячки, доверчиво принялся тыкаться мордой в его лицо. — Эй, Кен, — голос Алекси звучит беспечно, как всегда, но что-то цепляет слух, какая-то лёгкая неправильность, которую не совсем получается уловить, — ты в курсе, что твоя собака умеет целоваться, а ты — нет? — Тебе-то откуда знать? — По-моему, всё очевидно. У тебя нет и не было девушки. Разве что кое-кто по ночам тайком тренируется на подушке. — Почему это не было? — Я сказал — девушки, а не гадюки, так что Амбер не в счёт.       Где-то ведь он слышал похожий голос. Расслабленный. Небрежный. И едва ощутимо надломленный, полный не яда, а отчаянной мольбы.       Так он сам раньше говорил с Сибил. До того момента, пока вслед за болью не пришло смирение. Алекси продолжал что-то нести о поцелуях, почёсывая за ухом Куки, и Кентин уже догадывался, что сейчас услышит. — Спорим, ты не умеешь целоваться? — он вроде бы насмехается, но слегка бледнеет, запинается в середине фразы и тут же набрасывает ещё шуточку, которая не маскирует, лишь подчёркивает волнение. Украдкой бросив взгляд на дверь — не хватало попасться отцу! — Кентин вышел из-за стола. Прежде чем Алекси успел выдать ещё что-нибудь язвительное, случился поцелуй: довольно неловкий, но и этого хватило, чтобы заткнуть его болтливый рот. — Я же сказал — не умеешь, — тихо проговорил он, едва отдышавшись. Кентин сел рядом и сгрёб его в охапку: — Я тебя люблю. — Мы вроде на это не спорили, малыш Кен. — Я вообще-то серьёзно.