Это то, чего ты хотел?

Острые коленки смотрят прямо вверх, прежде чем она медленно, почти лениво и до одурения завораживающе разводит их в стороны. – Ну, это ведь то, чего ты хотел? Он бы и рад сказать хоть что-нибудь, но от вида розоватой плоти в горле пересохло, а мысли окончательно спутались и скользнули вниз, мимо сердца, легких и желудка, остановившись чуть ниже пояса. Больно, черт возьми, слишком тесно. А глаза не воспринимают картину целиком, выхватывают отдельные куски: зеленые глаза, чуть прищурены, смотрят изучающее и опасливо; тонкая ключица и родинка прямо на впадинке над ней; прямо под туго натянутой кожей – ребра, видны отчетливо, играть можно, словно на пианино; рыжий пушок между раздвинутых ног; напряженная икра и стопа с маленькими аккуратными ноготками, упершаяся в кровать. Нечеловеческими усилиями удается сглотнуть, а затем и ответить, параллельно на автопилоте отмечая собственную хрипотцу в голосе. А ведь некромаги не болеют. – Глупо, малышка, причем очень глупо. Не замечал за тобой такого прежде. Одной рукой она задумчиво перебирает волосы, накручивая пряди на палец, второй скользит по собственному бедру, скорее всего, бездумно, вряд ли осознавая, как возбуждающе это выглядит. – И что не так? – Вопросом на вопрос, отвратительная привычка. Ванька долго с ней боролся, только вот безрезультатно. Её волнуют чужие ответы, свои она знает и сама. Не отводя пытливого взгляда, она сводит ноги, позволяя коленкам вновь соприкоснуться, и выглядывает из-за них, чуть склонив голову влево. В груди становится резко больно – кажется, кислород решил хлынуть в него, весь целиком, который не поступал прошлые несколько минут. – Всё не так. Он готов проклинать себя за эти слова, за свой самоконтроль, но вместо этого просто стоит, прислонившись плечом к шкафу. В какой-то миг пробует изобразить привычную насмешку – и отказывается от этой идеи, получается только болезненная гримаса. Она запредельно близко – и так далеко, как никогда прежде. Девушка упирается ладонями в тёмно-синее покрывало – рыжий на синем, к слову, шикарно смотрится – и садится на кровати, обнимая ноги рукой и упираясь подбородком в колени. – Бери уже, что хотел, и покончим с этим. – А с чего ты взяла, что я хочу именно этого? Кажется, вопрос выбивает её из колеи. Она на несколько секунд отводит взгляд, рассматривая книжный шкаф, однако не задерживаясь ни на одной книге достаточно долго, чтобы можно было подумать, что читает названия. А затем вновь поворачивается, чуть пожимая плечами: – То, что ты испытываешь, – не любовь. Это страсть, а страсти нужно либо давать выход, либо давить её в себе. Второй вариант тебя не устраивает, значит, пойдем по другому пути. Он легко отталкивается от дверцы и бесшумно, хотя во всем замке деревянные половицы жутко скрипят, подходит ближе. Она следит лишь глазами, не двигается, замерла, словно дикий зверек, почуявший опасность и ищущий, откуда же она идет. Парень останавливается в паре шагов и чуть наклоняется, заглядывая в потемневшие изумруды. – Тебе-то это зачем? Она тонко усмехается, словно он спросил нечто абсолютно очевидное. Но всё-таки протягивает руку, скользя ладонью между пуговиц рубашки, случайно задевая кожу, и тянет за ткань к себе. Дыхание вновь сбилось, и он послушно наклоняется еще ниже, настолько, чтобы в полумраке комнаты видеть каждую трещинку на её губах. – Ты получишь то, что хотел, успокоишься и оставишь нас в покое. Все счастливы. – И ты даже сможешь смотреть валенку в глаза после того, что сделаешь? – От этого вопроса она резко отпускает рубашку и сжимает зубы. Почти минута – или вечность – требуется, чтобы заглушить этот жуткий набат в голове и остудить кровь, которая плещется в ушах. И усмехнуться – отчаянно, горько, устало – искренне: – Я неплохо умею врать. Так что да, смогу. Думаю, даже не покраснею. Это всё, что тебя беспокоит? Кажется, всё же не удалось восстановить равновесие где-то внутри, где на глубине трёх метров гордость. Потому встает и движется в угол комнаты к зеркалу. Огненная волна по спине, ямочки на пояснице – его пальцы обязательно лежали бы в них, позволь он себе чуточку больше свободы. А вместо этого замирает в шаге от неё, касаясь пальцами предплечий едва ощутимо, можно было бы и засомневаться, правда ли это, если бы не жар по коже. И смотрит через плечо отражению в глаза – а там целые океаны эмоций, там захлебнуться можно. И он готов тонуть каждый день, если из них исчезнет опаска и недоверчивость. – А что ты будешь делать, если это не прекратится? Если мне понравится и я захочу больше? Она делает маленький шажок назад, оказываясь прижатой к груди под рубашкой, к эрекции, упершейся чуть выше ягодиц, – и позволяет рукам скользнуть ниже, вдоль предплечий, обвести пальцами локти, погладить запястья, переплестись пальцами. Океан упрям и уверен в себе; но метеорологи передавали штормовое предупреждение. – Прекратится. Я интересна тебе как цель. Как результат я тебе не нужна, иначе ты бы давно взял своё. – И всё же, что ты будешь делать, если ты ошибешься? Она вновь чуть пожимает плечами – взгляд невольно скользит ниже, на округлые груди, плоский живот, треугольник волос. Запрокидывает голову прямо ему на плечо, отчего нос утыкается в её шею – пахнет так безупречно и так манит впиться зубами, а потом вылизывать языком, что он резко выдыхает, стараясь дышать – хоть как-то дышать, глубоко или поверхностно, быстро, наполняя себя её запахом. Она тоже резко выдыхает от ощущения тепла на коже, чуть выгибаясь – так кто же из них больше хочет, чтобы это прекратилось? Началось? Никогда не заканчивалось? Миг – и самоконтроль рухнет к её маленьким, наверняка замерзшим от стояния на холодном полу ногам. Разворачивает её резко, толкает отчаянно к зеркалу, прижимая к гладкой поверхности, путаясь в волосах, языках, тянет зубами за нижнюю губу, отчего она совершенно откровенно постанывает – и делает шаг назад. Её лицо в плену его ладоней – и смотреть, как тяжело она дышит почти невыносимо. – Ты сейчас оденешься и выйдешь из комнаты. Дойдешь к себе, ляжешь спать. Ни с кем по пути не разговаривай. И ты забудешь всё, что происходило здесь сегодня вечером. – Глаза в глаза. Из зеленых медленно исчезает пелена возбуждения. Из тёмно-карих – теперь уже, наверное, никогда. Уже на пороге, одетая и с собранными в пучок волосами, она на миг оборачивается, словно не понимает, что здесь делала. А затем, тряхнув головой, словно избавляясь от ненужных мыслей, выходит за дверь, негромко закрывая её за собой. Холодная вода в душе – верное средство в такие ночи.