Hold Me

Держаться в «стае» — проще. Удар за ударом. Все приходят по лицу, животу, в грудь. Если ты одиночка, которого при этом считают «не от мира сего», то твоя судьба будет расписана красным на плиточном полу в школьных уборных. Удар. Они прилетают со всех сторон, поэтому он даже не знает, как ему повернуться, как поставить руки, чтобы хоть какую-то часть тела защитить. Больше всего страдает голова. Они бьют по голове ногами, что-то выкрикивая неразборчиво, слова витают пустым звуком под потолком, который качается в разные стороны перед опухшими от синяков глазами. Он лежит на боку, сжимаясь в позе эмбриона, сжимает губы, закусывая нижнюю зубами. Не издает звуков, считая, что таким образом пытки закончатся раньше, ведь если не давать ответной реакции, то и интерес пройдет быстрее. И так изо дня в день. Он терпит, видя в этом единственное решение, но внутри его разрывает злость. Удар по голове. Очередной. Из-за такого рода побоев у него постоянно болит голова. Таблетки уже не в силах помочь, поэтому он буквально живет с этой болью, которая лишает его возможности спать по ночам и вести такой образ жизни, какой ему хотелось бы. Наше будущее строится на фундаменте прошлого. Будущее Дилана не строится. *** Курит? Да, почему бы и нет? ОʼБрайен не вытирает пот со лба, сидит на траве в парке среди высоких деревьев, что канут в темноте, не пропуская ветками фонарный свет. Парень чувствует, как полученные синяки проявляют себя, начиная ныть, а живот жечься. Голова давно разрывается от боли, поэтому Дилан прижимает к затылку ладонь, слегка наклонившись вперед, но боль от этого лишь усиливается, так что парень возвращается в нормальное положение, вновь затянув дым в легкие. Но не помогает, так что со злостью тушит сигарету о землю, бросив в ближайшие кусты, и берется обеими руками за голову, сутулясь настолько сильно, что касается лбом согнутой в колене ноги. Пальцами пытается массировать затылок, при этом сдерживая ругань, что вот-вот должна политься изо рта в виде мата и стонов. Получив травму в детстве, он обречен жить с ней. Тяжело выдыхает, после чего наполняет легкие кислородом, выпрямившись, и роется в карманах, вынув банку колы. Открывает, не задумываясь подносит к разбитой губе, тут же корчась от боли. Раздраженно ворчит под нос, вытирая со щеки грязь, которая наверняка попала в ссадину, после чего поднимает глаза на того, из-за кого произошла вся эта «стычка». Худой парень сидел чуть дальше так же на траве, положив локти на колени, и смотрел куда-то перед собой, задумчиво хмуря брови. Они даже не говорили. Просто ждали, пока тело прекратит так сильно ныть, чтобы подняться и отправиться по домам. Так же безмолвно. Им друг от друга ничего не нужно, Дилан даже не претендует на скромное «спасибо». Он сам не в восторге от содеянного. От того, что всё-таки не выдержал и сорвался. Ему стоило пропустить мимо, проигнорировать, но нет, сегодня у парня сплошной полет «выручки». Он не чертов волонтер, помогающий другим. Нет. Ему плевать. Должно быть плевать. Одинокий вид из окна. Шторы спокойно висят, касаясь холодного пола, по которому гуляет легкий ночной ветер. Наличие сквозняка незаметно, но девушка всё равно прикрывает створки и балконную дверь, ведь побаивается, что рыжий комок, так жадно исследующий комнату, может простудиться. Да, Эмили Хоуп мечтала о котенке, но понятия не имела, как за ним ухаживать. Её трясло от каждого передвижения пушистого существа, который забирался на шкаф, под кровать, и девушка начинала паниковать, когда он исчезал с поля её зрения. За ним трудно было уследить. Стоило моргнуть, как его нет вовсе, тогда Хоуп ползала на коленках, заглядывая во все щели до тех пор, пока не находила маленького проказника. И как её угораздило взять котенка к себе? Ах да, вся проблема было в несобранности. Эмили не успела осознать, как он оказался в её руках, как несла его к себе по наказу парня, который сбросил на неё этот труд. И что теперь? Надо было проявить характер и отказаться, но Эмили, по обычаю, проглотила язык и начала выполнять сказанное. Она даже не придала значение тем ребятам, к которым направился ОʼБрайен, предварительно сказав уходить. И вот Хоуп в замешательстве. Она хочет заботиться о ком-то, ведь не чувствует, что кто-то заботится о ней самой, но проблема в том, что девушка понятия не имеет, какого это. Как оно происходит? Котенок не останавливается, все время шевелится, бегает, не дает возможности Эмили привыкнуть, что в её комнате, помимо неё самой, есть ещё одно живое существо. Хоуп стоит у окна, нервно потирая ладони, и взглядом следит за рыжим котенком, который носится из угла в угол, принюхиваясь. Его хвост стоит трубой, и, как кажется со стороны, животное чувствует себя вполне комфортно, чего девушка никак не ожидала, ведь в магазине он буквально «кричал», когда ОʼБрайен оставил его. Эмили потирает горячий от мыслей лоб, пытаясь уложить все по полочкам и успокоить саму себя. Это всего одна ночь. Завтра она вернет котенка хозяину, правда, где-то внутри себя девушка невольно улыбается, ведь рыжий Засранец выдает порой такие странные и забавные звуки, словно чихает или мычит, а взгляд у него такой «понимающий» и серьезный, будто он над чем-то размышляет. Хоуп наклоняет голову к плечу, сложив руки на груди, и растягивает губы, когда котенок прыгает со стула на кровать, но, видимо, не хватает сил, поэтому приземляется на пол, побежав под стол, с которого уже успел скинуть всевозможные предметы. Девушка сонно зевает, не прикрыв рот ладонью, и поворачивает голову, выглянув на улицу через стекло окна. Стоит ночь. Вся такая же холодная и шумная. Эмили прислоняется плечом к стене, всматриваясь в темные переулки между домами, немного вытягивает шею, пытаясь что-то разглядеть вдали, где горят фонарные столбы возле магазина, но ничего. И никого. Интересно, куда ОʼБрайену пришлось резко сорваться? Или, быть может, это план по избавлению от котенка? Если оно так, то миссия выполнена успешно. Правда, Эмили заставит себя все исправить и вернуть «потерянного» питомца. По крайней мере, постарается.

***

Утро следующего дня уже не сулит ничего толкового от последующих событий, которые не сыграют какую-то роль в жизни Хоуп, которая даже не может поговорить с матерью, предупредив о наличии в доме животного, ведь женщина категорически против, так что девушка решает скрыть всё, заперев комнату на замок, предварительно создав для котенка «безопасную среду». Эмили не натыкается ни на отца, ни на Элис, ни на мать, пока выходит из дому. Странно то, что сейчас не такой ранний час, следовательно, на кухне должен греметь электрический чайник, а в воздухе витать аромат кофе, который будет оставлять горечь на языке. Но ничего этого нет. Безжизненное утро холодного дня. Эмили не помнит, когда в последний раз кто-нибудь желал ей хорошего дня. Эти слова ей необходимы сегодня, как кружка морковного сока, которого она пьет через силу, потому что так просит мать, ведь ей предстоит самой подойти к ОʼБрайену и заговорить с ним. А эта мысль оказалась настолько тяжелой, что девушка еле оторвала голову от подушки. Что произойдет с ней, когда она встанет перед парнем? Ничего. Она запаникует, может даже начнет задыхаться от досады. Одноклассники вместе с самим ОʼБрайеном посмеются над ней. Вот, как произойдет. Переступает порог здания школы, входя в шумный коридор, по которому носятся ученики, учителя, а в горле уже встревает комок внушительного размера. Эмили складывает руки на груди, исподлобья смотрит на всех, как напуганный зверь, словно на неё вот-вот должны напасть и растерзать. Именно так Хоуп ощущает себя здесь, в стенах «громкого» здания. В клетке, окруженной дикими шакалами. Отходит ближе к шкафчикам, чтобы меньше сталкиваться с людьми, которые не замечают её. В этом нет нужды, правда, есть и те, кто не может оставить Хоуп без должного внимания, поэтому, минуя несколько подножек, девушка подбирается ближе к кабинету естествознания, вовсе замирая на месте, ведь у двери стоит ОʼБрайен и рыжая Джизи, которая всячески пытается разглядеть лицо парня, а тот закатывает глаза, подняв голову к потолку, из-за чего девушка ворчит с тревогой, заходя в кабинет. Эмили топчется на месте, чувствуя, как внизу живота образуется шар, который растягивается, наполняясь её волнением. Девушка переступает с ноги на ногу, невольно качнувшись в сторону от головокружения, но держится за шкафчик, опираясь на него рукой, правда, заставить себя сделать шаг не может. ОʼБрайен потирает пальцами виски, сильно надавливая, после чего ступает за порог кабинета, направляясь к парте, и Хоуп приоткрывает губы, поспешив за ним. Чувствует себя настоящей дурой. Насколько же она нелепа в данный момент? Если бы ОʼБрайен заметил, то точно бы счел её ненормальной и высмеял. Вот, что Эмили думает, хоть и не подозревает, что Дилан таки видит её, поэтому поворачивается спиной, натягивая капюшон на бейсболку, чтобы скрыть довольную ухмылку, ведь Эмили Хоуп правда выглядит глупо, но это вряд ли может служить поводом для того, чтобы пристыдить её. От лица Эмили. Максимально, насколько оно возможно, опускаю голову, скрывая локонами волос свое лицо от одноклассников, которые слишком увлечены какой-то беседой, поэтому сидят на задних партах, громко болтая. Прохожу мимо, поднося ладонь к глазам, чтобы случайно не пересечься с кем-то взглядом, после чего медлю, ведь приближаюсь к столу, за которым уже сидит ОʼБрайен. Он выглядит расслабленным, правда притоптывает ногой, что говорит о невысоком уровне нервозности. Потираю плечи, остановившись рядом со своим местом, стягиваю с плеч рюкзак, быстро сев на стул, и кладу его себе на колени, прижимая к груди руками. Поздно подмечаю, что сидим мы слишком близко, так что его плечо чуть касается моего, но боюсь пошевелиться, чтобы отодвинуться. Не хочу привлекать его шумом, так что даже дышу тихо, концентрируясь на сердце в груди. Мне нужно просто сказать ему о котенке. Вот и все. Ничего сложного. Ты уже делала это. Вчера. Но тогда была ночь. И от этого всё казалось проще, чем есть на самом деле. В темноте вообще легче. Но я не могу ждать до того, как на улице день сменится ночью. Мне нужно перебороть себя и сделать это сейчас. Просто. Скажи. Эмили. Напряженно всасываю воздух, приоткрыв сухие губы, но ничего. В горле по-прежнему мешается ком, который я не в силах проглотить. Хоуп. Соберись, слышишь? Но мысли вдруг принимают иной поворот. Я смекаю, открывая рюкзак, и недолго роюсь, вынув блокнот и карандаш. Зачем пытать себя? Ведь я могу написать. Верно, это дается мне уже легче, чем раньше. Открываю на чистой странице, положив на парту, и подношу карандаш, прикусывая язык. А как написать-то? Попросить? Нагрубить? Ругать за то, что оставил мне его? Что? Что делать? Верчу головой, откидывая навалившиеся из неоткуда вопросы. Мне надоело подстраиваться и подбирать слова. Я просто сделаю это. Сильно нажимаю карандашом на лист, вырисовывая буквы, которые впоследствии можно собрать в слова и предложения, хотя рука всё равно трясется, поэтому пишу коряво, отчего вдруг становится жарко. Мне стыдно? Да, постоянно. Каждую минуту, каждую секунду. Вся моя жизнь — стыд. Прежде чем убрать руку, я несколько раз читаю написанное, проговаривая про себя, ведь могу с легкостью допустить ошибки в словах от волнения. А мне не хочется, чтобы меня считали ещё и глупой. Неуверенно прячу обе руки под парту, напряженно уставившись на колени. Нервы явно шалят, ведь горло пересыхает. Я уже не могу дышать через нос, поэтому приоткрываю губы, тихо глотая комнатный воздух, пропитанный запахом никотина и сладких духов. Краем глаза слежу за ОʼБрайеном, который опускает глаза, явно прочитав мое «сообщение», вот только отворачивает голову в сторону окна, тяжело вздыхая. Я моргаю, чувствуя легкое смущение, и хмурю брови, чуть ли не рыкнув на парня. Что это значит? Что за реакция? Точнее, где она? Впервые у меня появилось желание стукнуть кого-то по спине кулаком, чтобы застать врасплох, но держу сие при себе, сжимая несчастный карандаш в руках. Смотрю на написанное, читая про себя: «Ты заберешь котенка?» — вроде, не грубо, так? И не принудительно, скорее я сама интересуюсь у него, не хочет ли он это сделать, так в чем дело? Косо смотрю на ОʼБрайена, который никак не меняется в лице, продолжая что-то разглядывать за окном. Неужели, он, правда, рассчитывает, что котенок останется у меня? Что за хозяин-кукушка, в конце концов? Огорчение и жалость к самой себе отражаются на моем лице. Ну, чем я заслужила всё это? Как вообще меня угораздило начать нечто отдаленно напоминающее общение с таким, как он? Впредь мне не стоит повторять подобных ошибок. Всё это ни к чему не ведет. Вытаскиваю руку, вновь поднося её к блокноту, но быстро отдергиваю в сторону, задевая мимо проходящего одноклассника, который с гневом косится на меня, держа ладони в карманах джинсов, и бедром толкает в плечо, отчего качаюсь на стуле, поддавшись в сторону ОʼБрайена, надеясь, что он вовремя успеет отодвинуться. Не хочу приносить ему неудобств, но вместо падения упираюсь плечом в плечо Дилана, который сидит всё так же сутуло, но твердо, даже не дернувшись от неожиданности. А вот я реагирую, быстро выпрямившись и молча приняв ругань одноклассника, который продолжает идти своей дорогой. Стискиваю зубы, отодвигаясь на стуле дальше от ОʼБрайена, чтобы дать ему больше свободного места. Если не приношу кому-то неудобств, то меня не трогают. А я не хочу, чтобы меня трогали. Прежде чем вновь собрать себя по кусочкам и вновь попытаться что-то написать, ОʼБрайен берет карандаш из моих рук, грубо выдергивая, при этом коснувшись пальцами моей ладони, так что перебарываю чувство отвращения к самой себе, пряча руки под стол, ожидая «ответа» со стороны довольно тихого парня. Краем глаза наблюдаю за ним, пытаясь рассмотреть лицо, ведь не пойму, что там так пыталась разглядеть Джизи. Дилан быстро водит карандашом по листу, громко положив его на стол, и убирает с него руки, позволив мне тем самым чувствовать себя менее скованно. Моргаю, не видя то, что он написал, но после замечаю. Одну букву. И сердце в который раз пропускает удар. «Э». Облизываю губы, опуская взгляд на свои руки. Пальцами нервно дергаю кожаный рюкзак, царапаю ногтями, вновь взглянув на одинокую букву. «Всё это ни к чему не ведет. Я не хочу, чтобы меня трогали», — это мои собственные мысли, которые звучат в голове без остановки, мешая сосредоточиться и сделать следующий шаг. А нужен ли он вообще? Черт, сама себя ввожу в заблуждение. Господи, Эмили, прошу, прекрати! Я так сильно устала от всего этого. Я устала от самой себя. И время шло. Урок давно начался, учитель ходил у доски, что-то возбужденно объясняя классу, который вряд ли хотя бы пытался вникнуть в суть, ибо каждый занят своим делом. Я продолжаю сидеть над этим гребаным блокнотом, прожигая взглядом букву «Э». Пытаюсь понять, чего таким образом добивается ОʼБрайен? Ему, чтобы посмеяться надо мной, нужно знать мое имя? Так он ведь наверняка уже знает, так в чем смысл? Мне трудно понять его, как и себя, особенно сейчас. В данный момент я — это не я. Дилан так и сидит лицом к окну, не нуждаясь в лекции, которую зачитывает преподаватель. Меня злит то, насколько он спокоен внешне. Не знаю, что происходит у этого человека внутри, но таких скрытных людей боюсь сильнее, чем тех, кто открыто «бьет в лицо». Ведь, когда ты не понимаешь человека, то не знаешь, в какой момент он может тебя ударить, так что ты не будешь к этому готова, и полученные травмы будут больнее, чем все предыдущие. Но сейчас, обдумывая всё это, почему так тяну с ответом? Что заставляет меня сомневаться в действиях? Может быть, наивность? Беру карандаш, решая настоять на своем, поэтому вновь пишу: «Заберешь котенка», — но уже без вопросительного знака, так что Дилан цокает языком, вырвав из моей руки пишущий предмет, и давит на лист: «Э». Моргаю, отводя взгляд в сторону, и тихо вздыхаю, кусая губы. И чего он привязался? Так же выдергиваю из его руки карандаш, чем привлекаю его взгляд на себя, поэтому чувствую себя скованно под таким «надзором», и хочу написать рядом свою просьбу в более грубой форме, но в последнюю секунду криво перечеркиваю предложение, подняв кончик карандаша выше. Вдыхаю комнатный воздух, впервые прислушиваясь не к внутреннему голосу, а к собственным ощущениям, которые насильно подталкивают меня делать то, о чем я буду жалеть по ночам. В другом конце листа пишу, жестко надавливая: «М». И жду, неуверенно положив пишущий предмет на стол, после чего быстро прячу руки, опустив голову. Мне страшно наблюдать за парнем краем глаза, поэтому пытаюсь сфокусироваться на той маленькой мошке, что ползет по ножке стола. Дилан спокойно берет карандаш, «ответив», и так же отворачивает голову, позволив мне посмотреть. «И». Мое сердце скачет от волнения, которое непонятным образом вызывает чувство тошноты, но «проглатываю» это, потянувшись к карандашу, и быстро, так же криво, как и раньше, пишу: «Л». Аккуратно кладу руку на стол, продолжая держать карандаш, и прекращаю дышать, большими глазами следя за рукой парня, пальцами которой он осторожно берет пишущий предмет, потянув за его кончик, после чего он выскальзывает из моей ладони. И пишет, сильнее натянув капюшон на бейсболку: «И». Смотрю на написанное имя, как на что-то необычное и незнакомое мне. Дилан крутит карандаш пальцами, коснувшись его кончиком моего запястья, поэтому отдергиваю руку, пряча её под стол. Парень вновь пишет, оставив мой жест без внимания: «Котенок? Я рассчитывал таким образом избавиться от него». Набираю в легкие воздуха, поддавшись вперед, и отбираю карандаш, отвечая: «Ты должен забрать его». Успеваю отпустить карандаш, прежде чем Дилан возьмет его, откашлявшись: «Ничего не поделаешь. Придется оставить его на улице». От подобного у меня сердце сжимается, но, отчего-то я хмурю брови, слегка наклонив голову, и со странным спокойствием пишу следующее, что действительно считаю похожим на правду. «Ты — лжец». ОʼБрайен читает. Он прекращает притоптывать ногой, и я начинаю считать секунды, ведь парень довольно долго смотрит на написанное мною, так что начинаю жалеть, что впервые решила сказать то, что пришло мне в голову, поэтому переворачиваю карандаш другой стороной, ластиком стирая предложение. Дилан хмурит брови, внезапно выдернув пишущий предмет из моей руки, поэтому поднимаю глаза, удивленно уставившись на бледное лицо парня, кожа которого была усыпана ссадинами. И глотаю скопившуюся во рту воду, всего секунду выдержав на себе его слишком серьезный взгляд, после чего опускаю лицо, убрав руки. ОʼБрайен сидит какое-то время без движения, тем самым заставляет меня не на шутку волноваться, ведь я ни в чем не могу быть уверенной. Стоило ли мне так прямо писать подобное? Дилан. Я не слышу, как он дышит, но исподлобья слежу за тем, как он спокойно водит карандашом по листу, после чего кладет его на поверхность парты, так же пряча руки в карманы кофты. «Сегодня заберу», — читаю, чувствуя, как груз спадает с плеч, уступая место новой тяжести, причина которой ясна, как сегодняшний день. Выходить с кем-то на контакт… Насколько меня хватит? Хмурюсь, сильнее прижав к груди рюкзак. Только сейчас осознаю, что начинаю в мыслях называть ОʼБрайена по имени.