На круги своя

      Машина взбиралась по грунтовой дороге наверх, оставляя за собой клубы пыли. Майкл жал на газ и разговаривал сам с собой. — Чёрт! Наконец-то все кончено! Кажется, на этот раз всё чисто. Грёбанные ФРБшники больше ничего не смогут мне предъявить!.. Как же все задолбало… Домой… Тем более, что дома ждут те, ради кого десять лет назад начался весь этот кавардак… Хрустящий грунт под колёсами сменился ровным асфальтом. — Теперь можно не ждать каждый день за спиной грома по имени Тревор Филипс. Хотелось бы знать наверняка, что этот псих больше не хочет меня грохнуть, но это явно не тот человек, о котором можно знать что-то наверняка… Хотя, кто знает — может быть, он давно простил своего старого друга… или нет? да и друга ли? В этот момент Майкл внезапно замедлился и свернул на обочину, не проехав и сотни метров по шоссе. Де Санта вдруг почувствовал, что что-то упускает. Просидев за рулем неподвижно еще несколько секунд, он тряхнул головой, пытаясь отогнать закрадывающиеся в его сознание чувства и мысли, которые ему словно кто-то нашептывал из глубины души, в наличии которой Майкл начал сомневаться много лет назад. — Чёрт, так не пойдет! — фыркнул он, тряхнув головой еще раз, и вышел из машины, громко хлопнув дверью. Де Санта надеялся, что свежий воздух (хотя какой он свежий посреди шоссе?) поможет прийти в себя, но лучше ему не стало. Майкл прекрасно понимал, что конец истории с федералами не принёс желанного облегчения. Что-то по-прежнему было не так, поэтому, не особо задумываясь о своих действиях, он впустил в голову настойчиво просящиеся туда мысли и быстрым шагом направился к тому месту, откуда, поднимая клубы пыли, недавно вынырнула его машина.       Майкл шел вниз, то срываясь на бег, то замедляя шаг. Его будто разрывало на две части. Здравый смысл, логика и гордость, надрываясь, вопили о необходимости немедленно развернуться и идти к машине, приехать домой, взять бутылку пива и завалится на диван, забывая обо всем, что не вписывается в понятие «спокойная жизнь Майкла Де Санты и его семьи», забывая федералов, Франклина, обиженного Тревора хотя бы до того момента, когда кто-нибудь из них вновь не припрется в его дом. В то же время какие-то неведомые чувства твердили, что если он не продолжит свой спуск по пыльной дороге, то может лишиться чего-то очень важного; о том, чего именно, хитрые чувства говорить пока не спешили. Несмотря на отчаянную внутреннюю борьбу, Де Санта все-таки двигался только в одном направлении — туда, где остался стоять его друг. Поэтому здравый смысл сменил тактику: теперь Майкл просто надеялся на то, что псих Филипс не стал бы так долго стоять на одном месте и уже давно ушел в неизвестном направлении. В глубине души, которая, как выяснилось, имеет место быть, лишь усиливалось волнение от того, что если не успеть, то будет упущен какой-то важный жизненный момент.       Тревор сидел на краю обрыва, с которого не так давно был скинут на скалы роскошный автомобиль с не лучшим человеком в багажнике. Филипс смотрел куда-то вдаль, где солнце закатывалось за горизонт, освещая небо розовым светом. Услышав за спиной шаги, Ти резко поднялся на ноги и обернулся. — Ну чего тебе еще, Де Санта? — фыркнул он, махнув рукой, когда узнал в спустившемся человеке старого… друга? Майкл стоял не шевелясь, разглядывая Тревора так, будто видел его впервые. Он добрался до обрыва до того, как борьба внутри успела закончиться и сейчас по-прежнему метался между двумя порывами — души и смеси гордости и здравого смысла. В конце концов, он глубоко вздохнул и, подняв, наконец, взгляд, хрипло произнес: — Прости меня, Ти… Филипс не двигался, на его лице не дрогнул ни единый мускул. Он стоял и, не моргая, вглядывался в глаза Майкла. А Де Санта уже не мог сопротивляться той лавине эмоций и чувств, которые долгие десять лет изо всех сил прятал в глубине души, пытаясь убедить себя в том, что все происходящее вокруг — правильно, что последнее дело в Северном Янктоне было не предательством, а единственным правильным выходом, что никакого чувства вины перед теми, кто звал его другом, не было и быть не могло… Кажется, в тот момент здравый смысл обиделся на своего владельца за полное игнорирование и бросил его в одиночестве расхлебывать то, что он успел заварить, сказав три слова. — Прости меня за всё, Ти… Я… я был таким мудаком. Но теперь… ты был прав, не могу я спокойно спать, жить со всем этим, — Майкл неопределенно обвел вокруг рукой. — Я пытался откупиться от той, прошлой, жизни, но она догнала меня, схватила за горло… федералы, долг в пару миллионов, рушащаяся семья… Когда ты появился на пороге моего дома, стало еще хуже… Я боялся, что никогда не вырвусь из рук гребанного ФРБ, боялся, что потеряю семью, боялся, в конце концов, что ты однажды поедешь в грёбанный Северный Янктон, раскапывать сраную правду! Чёрт… Я так больше не могу, устал ненавидеть себя, устал ощущать твою ненависть, устал чувствовать себя во всем виноватым… Устал ждать момента, когда кто-нибудь: ты, федералы или еще кто — придёт, чтобы убить меня, — в этот момент здравый смысл всё же дал о себе знать — Де Санта понял, что слишком уж много он говорит, слишком много и не по делу. Говорит такие вещи явно не тому, кому стоит их говорить, ведь Филипс не отличается особой уравновешенностью и хорошим восприятием метафор. Но отчего-то Майклу совсем не хотелось делать что-то разумное — он первый раз за десять лет говорил действительно то, что думал и чувствовал. И плевать, если это сейчас больше похоже на одни сплошные оправдания и жалобы. Теперь вариантов было только два: либо Ти простит его, либо жить ему осталось не так уж и долго. «Не стоило все-таки бередить раны психопату!» — здравый смысл ставит точку в разговоре со своим владельцем и вновь забивается куда-то в угол. Майкл продолжал что-то говорить, его хриплый голос постепенно сходил на нет, пока он совсем не умолк. — Прости… — Де Санта вновь поднял глаза, ему стоило больших усилий не отвести их и не смутиться. «Пан или пропал», — пронеслась в голове мысль. Он протянул руку: — Ну, что? Мир?       Филипс по-прежнему стоял на одном месте, не спуская глаз с Майкла. Мыслями Тревор был далеко в прошлом. Когда Де Санта заговорил в такой несвойственной ему манере, Ти вспомнил, что прежде слышал эту интонацию лишь дважды. Первый раз его старый друг заговорил таким тоном очень давно, после первого их успешного совместного ограбления. Они тогда напились всей командой в ангаре, где пережидали бурю. Майк и Тревор оказались самыми стойкими и, когда все остальные мирно спали, они вышли на взлётную полосу. Двух друзей едва не сдувало, но им было на это наплевать. Тогда они взобрались на холм, что был поблизости, смотрели в непроглядную метель и говорили о чем-то. Филипс, кажется, рассказывал историю своей жизни, а Таунли внимательно слушал. Когда Тревор закончил свой рассказ, Майкл внезапно охрипшим голосом заговорил о своей семье, о матери, об отце, который бросил их, но которого он любил, несмотря ни на что. Утром оба совершенно забыли о пьяных ночных историях, которые хранятся где-то глубоко в душе, но сейчас Тревор вновь слышал тот самой голос. Тот голос, с которым был связан еще один момент истории их совместных похождений. Во время одного из налетов на крупный банк, что-то пошло не по плану (такое бывает, ведь даже Лестер не может предсказать и рассчитать всего), инкассаторская машина не успела отъехать от заднего выхода, когда грабители с шумом ворвались в зал. В итоге, кроме пожилого охранника между ними и призом теперь стояли ещё и семеро до зубов вооруженных инкассаторов. Пришлось быстро сматывать удочки. Майкла тогда зацепила пуля. Он рухнул, как подкошенный, не дойдя полусотни шагов до машины. Тревор чуть ли не на себе тащил друга с простреленным бедром, когда тот говорил, что он не пропадёт, что, в случае чего, они смогут вытащить его из-за решётки, а перспектива быть подстреленным на открытом пространстве парковки не должна быть для Филипса сильно привлекательной. Уже сидя в фургоне, Майкл таким же хриплым голосом, будто оправдываясь, говорил, почему не стоило тратить столько времени, как можно было бы перехватить машину копов или пробраться в участок. Тогда его тоже будто прорвало, и вместо одного спасибо он готов был рассказать всю грёбанную историю своей жизни, все альтернативные варианты развития завтрашних событий, объяснить суть вселенной и рассказать, как постичь дзен, но не сказать одно гребанное слово! «С этим парнем всегда что-то было не так», — Тревор усмехнулся своим мыслям.       Майкл уже очень давно не чувствовал такого напряжения, как сейчас. Казалось, еще миг — и он все-таки отведет взгляд. В этот момент Тревор, усмехнувшись, резко сделал шаг навстречу, отводя правую руку куда-то в сторону. Майкл непроизвольно зажмурился — сопротивляться, спорить, драться, хвататься за пистолет или предпринимать что-то еще абсолютно не хотелось. Но уже спустя секунду он почувствовал, как Тревор крепко обнимает его, явно не собираясь отпускать. Филипс усмехается Майклу в самое ухо и говорит: — Я не мазохист, чтобы убивать тебя. Не хочу снова расстраиваться из-за твоей смерти. И… да. Я принимаю твои извинения. Но это вовсе не отменяет того факта… ЧТО ТЫ МУДАК, ТАУНЛИ! Выкрикнув последнюю фразу, Тревор отпускает своего друга и, еще раз нагло усмехнувшись, разворачивается и идет куда-то в сторону, начинает спускаться по камням вниз, к воде.       Филипс уже уходит по побережью в каком-то, ему одному известном направлении, а Майкл все стоит у края обрыва, оглушенный ощущением того самого облегчения, которое он искал в этом сраном городе грёбанные десять лет. Впервые за это долгое время он ощущал себя не Де Сантой, живущим в огромном доме в Вайнвуд Хиллз и купившим место в этом городе за судьбы своих друзей, а Майклом Таунли, у которого есть друзья, Майклом Таунли, который умеет жить, чувствовать, мечтать и верит, что завтра всё будет только лучше.