Рождение — не начало; смерть — не конец.

Вовзращаться в эту крохотную комнатушку было невыносимо. Тяжелый тошнотворно-сладкий запах давил на легкие, отравляя дыхание. Кровь в грудной клетке размывала тяжелый камень боли, разнося его крупицы по организму, заполняя его частичками каждую клетку, делая дробленым безумием и без того отвратительные миллисекунды бытия. В этой комнате все переворачивалось с ног на голову. Каменные стены с каждым шагом становились все уже, и Штейну казалось, что к концу своего пути он ощущает выцветшей макушкой шершавый холодный потолок. Утробный ужас заставлял сердце биться чаще, от запаха кружилась голова, но маниакальная четкость мыслей сводила с ума. Окружающий мир расплывался туманной дымкой, казался занавесом, опущенным перед началом цикличного спектакля, в котором участвуют двое: немой актер, давно отыгравший свою роль, и изувеченный временем зритель, давящийся от ежедневного ритуала посещения театра во швах. Но Штейн так любил актрису, что терпел режущие его изнутри скелетики погибших мечтаний, мирился со слезами, что жгли его кожу не хуже кислоты. Все это казалось нелепостью, по сравнению с голубоватой белизной кожи его личной актрисы, укутанной в волнах аквамариннового покрывала. Мелкие цепочки шрамов, разводы синяков и россыпь тонких царапин казались такими неестественными в сочетании с не утратившими нежность чертами ее лица. Недвижимость тела, пропитанные специальным раствором волосы, выпирающие косточки ключиц и запястий, странные силуэты, пляшущие в пламени неярких свечей - все это выглядело каким-то затянувшимся кошмаром, но... Почему Штейн так и не проснулся? Почему не приходило долгожданное облегчение? Почему так и не нашлось сил проститься с той, кто оставил этот мир навсегда? Во снах ведь не бывает настолько тяжело... Ее звали Мария. Девушка - солнечный лучик. Девушка - сладость в коктейле из горького дегтя повседневности. Такого удивительного человека, как она, Штейн ни разу не встретил за свою жизнь. Единственная в своем роде, способная полюбить латаного-перелатаного маньяка с прохудившийся душой, Мария искренне заботилась о нем, полностью отдавая ему свое тело и душу, наивно доверяла, верила, переживала. Штейну она казалась немного назойливой, но быть кому-то нужным просто так, вдыхать полной грудью теплый запах чая вперемешку с ароматом легких цветочных духов, чувствовать робкие прикосновения мягких рук - все это наполняло жизнь особенным подтекстом, настоящим смыслом, что до этого прятался в тени. В один прекрасный момент Франкен понял, что Мария сделала его дом уютным и пригодным для житья одним своим присутствием. А все ее действия, обычные повседневные манипуляции с предметами походили на таинственное волшебство. Она умела залечивать старые раны, давно превратившиеся в саднящие рубцы. Оголенные косточки обглоданного прошлого покрывались свежей плотью, а потом и тонкой кожей. Становилось все легче и легче. Дыхание ветров несбывшегося больше не опаляло хрупкую душу, а истлевшие скелетики воспоминаний больше не вцеплялись зубами в тонкую ткань глупого сердца. Будто бы кто-то переключил регулировку жизни с уровня "сложно" на "легко". С Марией все было так просто. Но к концу сей радужной эпопеи не осталось ничего, кроме горького завершения. От сценария, уготованного всему в этом и другом мире никому не уйти. остается лишь молча согласовывать действия с написанным, давясь от собственной беспомощности. Штейн был не таким, нет, совсем не таким, но возможностей от этого больше не становилось, увы. Мария ушла в отвратительно солнечный день. Теплый ветер трепал ее золотистые волосы, отчего девушка постоянно в шутку возмущалась. Такая забавная. Улыбалась, рассматривая улочки одного из городов ветреной туманной Великобритании. Чуть ли не пританцовывая на ходу, смущенно отворачивалась от Штейна, робко держа его за руку, каждый раз вздрагивая, замечая странные взгляды, обращенные в их сторону. Что не говори, а парой они действительно были странной. Даже после того, как Блэр немного поколдовала, дабы сделать болт в голове Штейна невидимым, а шрамы не такими заметными, они смотрелись слишком несуразно друг рядом с другом. Из-за невозможности носить прилюдно повязку, Марии пришлось немного изменить прическу, закрыв прядями левый глаз, но это даже придало ей особый шарм. Легкое голубое платье чуть ниже колена, балетки в тон и несколько заколок в волосах делали Марию совсем похожей на облачко, готовое вот-вот взмыть к небесам. Штейн же походил на приземистую грозовую тучу, тяжелую и отталкивающую от себя. Как нелепо! Но именно этот контраст, это бессмысленное голубое платье и тяжелый кожаный плащ врезались в память Штейна четче всего. Даже золотистые пряди, улыбки и ощущение мягкой гладкой кожи на самых кончиках пальцев казались куда более туманными и далекими. А кровь, истерзанное тело и такие горькие слезы вовсе оказались на самом дне этого озера воспоминаний. И яркими вспышками, сопровождаемыми звоном, они казались лишь в те секунды, когда что-то всколыхивало стоячую гнилую воду, в которой отчего-то плавали редкие золотые рыбки. Живучие и полупрозрачные, как вымышленные существа из иного мира. Как само это трижды проклятое озеро с пологими берегами, покрытыми сухим безжизненным песком. На сей пыли времени порой можно найти предметы слишком важные, чтобы им покоиться на дне. Таких практически не осталось. Только несколько черных хирургических ниток, ржавый скальпель с каплями неестественно свежей крови, серый плюшевый кролик с оторванным ухом и аккуратной серией стежков в области сердца, маленькие очки с выбитой линзой в черной оправе, прядь огненно красных волос, флакончик духов и то самое голубое платье, ныне неопределенного оттенка, пропитанное багряной кровью и порванное насквозь. Больше не легкое, не воздушное, а тяжелое и липкое, как пустота, возникшая в тот самый момент, когда... Все началось слишком неожиданно. Чьи-то крики, наполненные утробным ужасом, вспороли пелену тихой мирской суеты и создали ураганы паники и хаоса. На помощь никто не спешил, зато сколько людей помчались в противоположную сторону, превратившись в живое мессиво глупого страха. Штейн хотел ринуться вперед и быстрее расправиться с монстром, но не мог. Толпа была очень плотной, словно лавина, чудом не снесшая его с ног. Он прижал Марию к себе, обнял и простоял так с четверть минуты, прежде чем появилась возможность броситься на помощь. Крики все еще не утихли, и Повелитель с Оружием искренне надеялись, что еще не все потеряно. Со времен битвы с Кишином на Луне они не бегали так быстро. Буквально летели. Мария превратилась в молот, и оба моментально вошли в резонанс, дабы не терять секунды и без того растраченного драгоценного времени. Стены серых домов превратились в сплошные полосы растянутой ткани и уходили в бесконечность черного переулка. Именно черного, не красивого словца ради в голове прозвучало именно это определение цвета. Даже несмотря на ослепляющий свет солнца, в том тупике не были ничего кроме скользкого, давящего мрака. Живые существа копошились в нем, кричали, а нечто иное, принадлежащее совсем другой категории, скрежетало зубами, издавало булькающие гортанные звуки и с аппетитом хрустело костями одной из несчастных жертв. С двумя другими же оно забавлялось, играло, получая какое-то маниакальное наслаждение от процесса. Будущим Кишинам не положены подобные чувства, но это существо определенно их испытывало. Это читалось в почти остекленевших ярко- желтых глазах, в безобразном диком оскале, в каждом движении когтистой лапы. Штейн замер, осознав, что столкнулся с чем-то абсолютно новым, растерялся на пару мгновений, и только шепот Марии вернул его в изначальное состояние боевой готовности. - Чем бы это ни было, оно безумно и очень опасно. Мы должны его победить, и мы сделаем это! Штейн хмыкнул, зажег сигарету и рванул в осязаемый сумрак. Чудовище сразу обратило свое внимание на Повелителя и его Оружие, помчалось на них, цокая массивными зубами. Первым же ударом молотом Мьельнира Франкен оглушил монстра. Этого хватило, чтобы две испуганные женщины вырвались из этого переулка и скрылись в неизвестном направлении, едва стоя на ногах и трясясь от ужаса. Будущий Кишин разъяренно взвыл, тряхнул уродливой головой и снова попытался напасть, но потерпел очередное фиаско. Одним ловким ударом, Штейн раздробил ему лапу в суставе, отчего монстр гулко и протяжно заорал, и от его голоса, казалось, начала сотрясаться земля, а стены домов превратились в колеблющиеся карточные домики. Франкен попытался его заткнуть одним точным ударом в челюсть, но... тут его глаза встретились с глазами Кишина, и его охватил ужас. Штейн никогда не был одним из слабонервных повелителей. О нет. Он повидал в своей жизни такое, что многим не снилось даже в самых кошмарных снах. Да и дело тут было вовсе не в каких-то чувствах, а в самом чудовище. Его взгляд сковывал движения, выбивал из колеи, заставлял чувствовать себя крошечной бесполезной мушкой на фоне других точно таких-же. Было в ледяной желтой глубине нечто такое, что заставило стоять неподвижно и едва-едва дышать. В душе не осталось ничего, кроме невыносимого ужаса и чужеродной паники, пришедшей извне. До сознания долетали едва слышимые крики Марии, полные отчаяния и испуга, но Штейн ничего не мог с собой поделать, совсем ничего. Сие действие продолжалось не более минуты, но за это время Кишин успел оправиться и одним взмахом целой лапы сбил Франкена с ног, заставляя удариться спиной о холодную бетонную стену. Штейн охнул, попытался встать, но мир поплыл у него перед глазами безупречно яркими цветными пятнами. Ноги казались ватными и абсолютно никчемными, но Франкен взял себя в руки и с горем пополам продолжил бой. Хотя как громко и гордо звучит это, на деле же ничего такого не было, вовсе нет. Просто Кишин ударил его еще раз, окончательно оглушил и заставил оказаться на самой грани между бодрствованием и полной потерей сознания. Штейн уже не мог видеть, только чувствовал, как рукоятка молотка превратилась в аккуратную ручку, как кто-то гладил его по голове, щекам, умоляя прийти в себя. Франкен беспомощно шевелил губами, а мир все выцветал и выцветал. Мягкие руки исчезли, оставив его наедине с пугающей бездвижностью. Но вдруг кто-то невидимый включил в его сознании яркость на максимум, вернув таким образом Штейну способность видеть. Прямо перед ним стояла его Мария во все том же голубом легком платье, аккуратных балетках. Такая воздушная и нежная, как лепесток розы, как облачко, стремящееся вверх, в чистую лазурь неба. Рука, превращенная в молот, казалась чем-то лишним в очаровательном образе. - Не бойся, my personal sunshine, все будет хорошо... И одним ловким выпадом она превратила грудь Кишина в искореженную клетку с выдернутыми прутьями - костями. Франкен только подивился такой силе, откуда-то взявшейся в хрупком женском теле. А потом все неожиданно померкло в оглушительном вопле его Оружия. Из спины девушки торчали окровавленные когти монстра, который на последнем издыхании своем не захотел оставаться в долгу. Голубое платье слишком быстро пропиталось кровью. Мария хрипло дышала, пока из ее рта лилась темно-багряная жидкость. Штейн прижимал тонкое беззащитное тело к себе, рылся в карманах кожаного плаща, пытаясь найти нитки и иглу. Обнаружив их, он судорожно принялся распарывать ткань платья пальцами, умоляя девушку немного потерпеть. - Не волнуйся, я только пару стежков сделаю, чтобы дома залатать тебя так, как надо... - Штейн горько улыбнулся и коснулся сухими губами окровавленной щеки своего Оружия. - Не стоит, - ответила Мария, хватая ртом жгучий воздух, - мне так холодно и страшно, что я не питаю иллюзий на свой счет... - Нет, не говори глупостей! - Штейн почувствовал, как по щеке скользнула горячая слеза, и поспешил вытереть ее, натягивая улыбку. Он сразу понял, что все кончено. С такими ранами никому не дано выжить, разве что произойдет какое-нибудь небывалое чудо и мигом излечит все повреждения. Но чудеса никогда не случаются, когда они так сильно нужны. - Не плачь, Франкен, все будет хорошо... - Мария улыбнулась так искренне и светло, будто бы это вовсе не она умирает, будто бы боль и повреждения царят совсем не в ее теле. - Я не плачу, глупая, с чего ты взяла? - Я же вижу... Не обманывай себя, пожалуйста. Ты же знаешь, что для меня все кончено, но... Не для тебя ведь, не для тебя, правда? - Вместе с тобой умру и я. - Не умрешь, мой дурачок, не умрешь. Просто пообещай жить дальше и больше не курить так много... Обними меня напоследок, мне так холодно и страшно! - Мария заплакала, поджав губы. Франкен обнял ее еще крепче, прижимал к себе, будто бы стараясь удержать ее подле себя, сохранить целостность души и тела, но... С губ сорвался последний хриплый выдох. Тело обмякло в его руках, а сердце и вовсе перестало стучать, навеки уснув в своей клетке из плоти. Мария ушла из этого мира, тепло улыбаясь своему самому дорогому и любимому существу. Глупому бесполезному профессору, который не смог защитить ее, не уберег, не спас. Боль рваной симфонией застучала в висках. В душе не осталось ничего, кроме сухого песка с берегов затхлого озера воспоминаний. Тело Марии с тех пор так и осталось неподвижной скульптурой из мяса и костей, а Штейн так и не заставил себя ее похоронить. С момента ее смерти прошла неделя, и он все еще надеялся, что есть шанс ее спасти. Бездействие давило на него. Конечно же, он мог поступить с ней так же, как и с Сидом, но со временем, буквально через два-три дня после ритуала, ее кожа бы посинела, а глаза превратились бы в бессмысленные и пустые бусины, подернутые молочной пеленой. Такие метморфозы в первую очередь не выдержала бы сама девушка, горько бы заплакала и назвала себя чудовищем, а уж ее страданий Штейн преносить не мог. Тут нужен был совершенно иной способ, действующий по похожему принципу, но без таких побочных эффектов. Штейн вздохнул. Мысли о том, что Марию еще можно воскресить, не покидали его голову около трех дней, и за это время он многое успел обдумать. В библиотеке Шибусена едва ли найдется нужная ему книга. Заклинания, используемые для подобных ритуалов, слишком древние и слишком опасные, чтобы храниться в обычной, почти неохраняемой комнате. Когда-то давно Шинигами говорил, что под зданием Академии есть архив, который принадлежал одному из самых могущественных колдунов всех времени и народов, создателю ведьм и первооткрывателю способов влияния на формирование Кишинов. Имя его - само по себе мощное заклинание, поэтому-то никто его не знает и никогда не знал. Разве что заклятые враги этого колдуна. Но стоило им начать его произносить, как они разрывались на миллиард крошечных ошметков черной обгоревшей материи. Впрочем, от Колдуна была и определенная польза. Он занимался тем, что учился воскрешать покойников. Добился он в этом деле хоть каких-то успехов или нет - загадка, но сам факт того был неопровержим и засвидетельствован одной его помощницей, скромной девушкой, погибшей еще в те времена, когда ныне покойный Шинигами гонялся за Арахной. Шанс найти хоть какие-то записи о ритуалах, условиях их проведения и соответствующих заклинаниях, был невообразимо мал, но когда в человеке просыпается хоть какой-то намек на надежду, он готов бросить все свои силы на то, чтобы не обмануть свои ожидания, ухватиться за крепкий хвост веры и довести желаемое до конца. А у Штейна был еще один повод перевернуть мир вверх ногами только для того, чтобы Мария ожила: любовь. Испокон веков люди говорили, что нет чувства более сильного и более окрыляющего, чем то, что зарождается в самой глубине сердца, опьяняет душу и сбивает ритм жизни, буквально разрывая человека на части от тепла и нежности. Франкен давно разучился верить в подобные сказки, но в тот момент, когда одиночество, боль и холод кожи его Марии достигли своей вершины, он вдруг понял, что сможет все, абсолютно все, просто потому что он любит ее, и жизнь после ее смерти - скромная пародия на существование обычного умирающего организма. - Я верну тебя, обещаю... - тихий шепот пролетел под низким потолком и растворился во мраке. Мария лежала все так же неподвижно, но Штейн готов был поклясться, что слышал едва уловимый ответ, предназначенный только для него. Где-то в мире мертвых, Мария ждала его уже больше недели. Что ж, хватит, ей пора возвращаться. В подземельях было холодно и немного сыро. Винтовая лестница все глубже и глубже уходила вниз, и порой Штейну казалось, что последней ступеньки вовсе не существует, и тонкая железная тропинка бесконечна, по ней люди уходили в безвестные края, откуда нет возврата. Но вскоре внизу замерцал одинокий огонек едва горящего факела, и вот уже через пару минут Штейн оказался в достаточно узком помещении с низким потолком, откуда свисали побеги диковинных темно-синих растений. В паре метров от входа приютилась каменная дверь с изображением огромного дракона. Чудовище скалилось, злобно смотрело куда-то в сторону, но само присутствие каменного создание не вселяло ничего, кроме дикого утробного ужаса. Штейну стало не по себе. На несколько секунд ему показалось, что дракон насмехается над ним, над Марией и над всей повседневной абсурдностью ситуации. Но Франкен взял себя в руки, вдохнул затхлого влажного воздуха и почти нараспев произнес строчки необходимого заклинания: "Опро длье айже приста пере юту гред винталь икуруль!" Сначала совсем ничего не происходило, только какая-то тяжелая тишина заполнила каждый закоулок подземелья. Потом что-то протяжно ухнуло, и дверь сдвинулась в сторону, открывая взору профессора длинный, малоосвещенный коридор. Штейн достал из кармана мощный фонарик и двинулся вперед, в почти осязаемую полумглу. Дверь за ним с тихим хрипом закрылась, грубо обрубив тонкую нить, связывающую Франкена с реальным миром. Профессор остался один на один с чудесами, приготовленными старым свихнувшимся колдуном. В душе что-то чавкнуло, затрещало, а после смолкло, наполнившись благоуханием легких цветочных духов. Откуда-то из глубин сознания до ушей Штейна долетел голос Марии: " Не бойся, я с тобой..." Прошли доли миллиссекунд, прежде чем страх действительно отступил. Туннель привел Штейна в ярко-освященную комнату. Кругом пахло книжной пылью и какой-то чужой, предназначенной совсем для иного человека, опасностью. Легкая волна дрожи, как отголосок былых событий, пробежала по спине. На мгновение дыхание остановилось, но ощущение присутствия Мьельнир, ее грусти и печали привели Штейна в нормальное состояние. Профессор двинулся мимо стеллажей, заставленных древними рукописями, часть которых и в руки-то страшно было брать - настолько они были ветхие и потрепанные временем. Впрочем, это было не так страшно, как факт того, что Франкен понятия не имел, где искать нужный ему артефакт. Среди тысячи, нет, миллиона различных книг, блокнотов и тетрадей найти нужную - дело не нескольких часов или дней, а лет. Отчаяние плотной волной подкатило к горлу Штейна, пелена застлала его выцветшие глаза, а с губ сорвался тихий хрип, сродни звучанию расстроенного пианино. - Все пропало... - сказал себе Профессор, опустившись на колени. - Я не успею, просто не успею до того, как... Неожиданно Франкен почувствовал, как пол под его ногами вибрирует. С потолка посыпался пепел штукатурки, а некоторые предметы упали на пол, мгновенно становясь прахом. По стенам, мимо стеллажей, забираясь в каждый уголок, пронесся дикий хохот давно обезумевшего человека. Его звучание сводило с ума, делало и без того нелегкое положение совсем безнадежным, отвратительным. Сильно хотелось умереть. Перед глазами Штейна мелькали различные вариации сведения счетов с жизнью, одна другой краше, но они все мигом исчезли из сознания, стоило только смеху оборваться. Вокруг снова воцарился покой, но ненадолго. Стоило Франкену подняться на ноги, как он снова рухнул, ошарашенный увиденным. Из глубин зала ему навстречу вышла девушка лет двадцати с небольшим. Сравнительно, по-своему очаровательная и милая, она выглядела чрезвычайно неуместно в своем черном плаще с заклепкой в виде дракона. Совсем бледная, с выцветшими золотистыми волосами и неправдоподобно светлыми глазами, она больше походила на приведение, чем на человека. Франкен смотрел на нее с немым удивлением и каким-то ужасом, не в силах понять, откуда и то, и другое берут свое начало. А потом его вдруг осенило: в этом архиве НИКОГО быть не могло, он пустовал уже больше сотни лет. Штейн поднялся на ноги и на всякий случай приготовился к бою. Он не понаслышке знал, что внешность бывает крайне обманчивой, и чем более похож человек на ангела, тем темнее и грязнее его душа. - Что пропало? - видение заговорило. Голос немного дрожал, будто бы его владелица была смущена или расстроена. - В этом месте ничего не может пропасть... - Кто ты? - Франкен нахмурился, - Доступ в этот архив закрыт, и... - Да-да, меня здесь быть не должно! - кивнула девушка, - но я здесь, и с этим совсем ничего нельзя поделать. Когда-то давно повелитель, создатель всех этих рукописей, строго наказал мне охранять архив от тех, кто хочет использовать его со злым умыслом. - Секунду. - остановил ее профессор, - Но Колдун сам был отнюдь не добрым человеком, учитывая, что одно его имя творило с людьми. Так что какая ему разница, кто и с каким умыслом будет использовать его знания? - Ох, это всеобщее заблуждение, - незнакомка покачала головой, - повелитель всегда был добрым, только вот его методы работы не все хотели признавать. А имя... Имя - это злая шутка родителей. Они посчитали, что будет забавно назвать сына по строчке одного из заклинаний Смерти. По случайности именно эта строчка и являлась ключом к убийству, вот и... Нужная интонация, немного злости - и тот, кто ее произносил, умирал. Грустно, знаю. Повелитель тоже переживал, а потом смирился. - Если так, то почему ты сама зовешь его Повелителем? Неужели боишься? - Что вы, совсем не боюсь. Просто в те времена Оружию запрещалось называть своего Повелителя как-то иначе, а уж если по имени... Это разрешалось лишь тем, кто вступил в брак или являлся близкими кровными родственниками. - Получается, этот Колдун еще и Повелителем был? Хм, Шинигами такого не упоминал. - Об этом мало кто знал. - пояснила девушка, - Повелитель был скрытным и занимался в основном опытами. Оружие ему и ни к чему было, только когда на Кишинов охотился - да, тут без нас с сестрой не обходилось, - вдруг незнакомка тяжко вздохнула, - жаль только, что сестра умерла так скоро. Прожила бы еще хоть годик, и уж тогда бы Повелитель ее вернул, он как раз в то время закончил работу над заклинанием полного возвращения человека, и... - Притормози, твой повелитель умел полностью воскрешать мертвых? - Ну да! - Не без тени гордости ответила она, - Это было далеко не одно из самых сложных заклинаний на его практике, но довольно таки муторное. Требовало полной концентрации и самоотдачи, а еще колоссальных затрат сил. Но результат того стоил, уж поверьте. - У него действительно получалось? - изумился Франкен, а хоть какое-то подтверждение тому есть? - Есть, разумеется. И оно стоит прямо перед Вами, - девушка буквально подпрыгнула на месте, хлопнув в ладоши, - Повелитель оживил меня после... неважно. В общем, оживил и все. Именно на мне он испытал финальный обряд воскрешения со всеми поправками и улучшенной версией заклинания. - А сам ритуал где-то записан, ведь так? Должны же были сохраниться подробные описания, необходимые слова и тому подобное? - Конечно, Повелитель ведь был очень осмотрительным и мудрым. По помещению пробежал легкий ветерок. Пламя факелов возле стены затрепетало, а фонарик Штейна мигнул пару раз. - Ага, все. Подождите минутку, сейчас принесу вам нужную книгу. Девушка исчезла за ближайшим стеллажом, но спустя несколько секунд вынырнула оттуда с тяжелым переплетением нескольких сотен пожелтевших листов. Без лишних слов незнакомка вручила книгу в руки Штейна, кивнула и снова скрылась среди стеллажей. - Ты так и не назвала свое имя! - крикнул Франкен в пустоту. - Одра, - послышался тихий сбивчивый ответ, - и да, страница триста сорок пять, начиная с третьего абзаца! - Большое Спасибо тебе, Одра, ты не представляешь, как много для меня сделала. *** В подвале Штейна нестерпимо пахло таволгой. От тлеющих венков растения Души было много дыма, походившего на густой туман. Сквозь его пелену едва пробивалось пламя двух десятков свечей, изготовленных по специальному рецепту с добавлением пяти трав, очищающих помещение ото зла и нечисти, что способны забраться в возвращаемую душу. В центре помещения на белом покрывале лежала Мария. Возле алтаря с книгой примостился Штейн, дрожащий и взволнованный. Глубокие вдохи и несколько таблеток успокоительного совершенно не исправили ситуацию, а только усугубили ее, добавив адскую боль в голове. Франкен опасался, что все факторы, начиная от плохой видимости из-за дыма и заканчивая звенящим треском в голове, призваны сорвать ритуал, запутать Штейна или, может, предупредить, только вот откладывать нельзя было никак. Либо сегодня, либо никогда. Уже через пару дней тело станет совсем непригодным для обряда воскрешения, а подходящая фаза луны и полный набор соответствующих обстоятельств снова встанут по своим позициям аж через полгода. Часы пробили полночь, скрипя и недовольно охая. Маятник качнулся из стороны в сторону, отражая отблески туманных свечей. Штейн еще раз вздохнул. - Скоро ты проснешься, Мария, совсем скоро... - Профессор коснулся ее руки, поправил очки и снова вдохнул наполненный таволгой воздух. Туман стал еще чуть гуще, а часы снова противно заскрипели. Пора. - Айже колза сприул, - слова тяжелой бурной рекой ворвались в помещение, наполняя своим звучанием каждый предмет, присутствующий здесь. Пламя свечей заплясало, будто бы в объятиях ветерка, часы замолкли, а венки задымили пуще прежнего, отчего комната начала погружаться в мягкий молочный мрак колючего тумана. - Вото гош эйн скайлиш, марме эйн тэсс ворлен айден сприул эйстерн эйприс! Пламя свечей резко погасло. Все смолкло, а мрак стал мягким, осязаемым и почему-то холодным на ощупь. Штейн не дышал, прислушиваясь к тихим завыванием ветра за окном. Время будто бы остановилось и тоже переводило дыхание в тревожном ожидании. Раздался протяжный гул. Казалось, что реальность трещит по швам, а опоры неба крошатся, и голубой купол вот-вот рухнет на ничего не подозревающую Землю. Вечность стонала, и от булькающего гортанного звучания ее голоса, Франкен почувствовал слабость во всем теле. Ноги превратились в комья ваты, наспех засунутые в ткань брюк. Силы будто бы покидали профессора, вытекали невидимыми ручьями из его латанного тела. Штейн грузно рухнул на пол. Глаза слипались, застланные все тем же пряным туманом. И только ослепляюще-яркая вспышка света вернула отголоски зрения на доли секунд. А после наступила свинцовая темнота. Сколько она продолжалась, никто точно сказать никогда не сможет, но определенное время спустя Шиейн проснулся оттого, что кто-то настойчиво тряс его за плечо и звал по имени. Голос долетал до сознания отдаленным эхом прошлого, казался глухим и ненастоящим. Франкен был более чем уверен, что звуки - это просто сопровождение затянувшегося сна. И таволга, и тлеющие венки травы, и туманный дым, и слова несусветно глупого заклинания - все это сон, просто длинный, оттого то и кажущийся реальностью. А голос все продолжал звать, а его владелец все так же тряс Штейна за плечо. Франкен решил, что самый верный способ отогнать от себя назойливое существо и остатки какого-то отвратительного давящего сна - открыть глаза. Удалось это не сразу, веки казались чересчур тяжелыми, а глаза нестерпимо болели от любого намека на яркий свет. Среди нечетких силуэтов, прорисовывающихся на фоне белого потолка, явственно мелькали огненные пряди коротких волос. Ага, кажется, сам Спирит пожаловал к нему. Правда, как он сумел войти в дом и найти среди множество закоулков нужный подвал - загадка. И чудо, о да. Определенно чудо. - Он очнулся, слава Шинигами, он очнулся! - Албарн повернулся к кому-то, кто находился вне поля зрения Штейна, но того это не сильно огорчало. Уж слишком незначительными эти вопросы казались по сравнению с куда более масштабным и важным: сон или нет? - Ох, я так перепугалась... - Раздался взволнованный голос Марии. Франкен мысленно прокрутил винт в своей голове: Мьельнир тоже здесь, наверняка, именно она привела сюда всех остальных, когда поняла, что профессор слишком долгое время проводит со своими экспериментами. В этом-то вся... Мария. Мария. Мария! Она же умерла, ее практически разорвал Кишин в Лондоне. И он, Штейн, не далее чем вчера (а вчера ли?) ночью пытался воскресить ее, прибегнув к магическому искусству. Неужели получилось? Или из-за какого-то дурмана в голове Штейна, его еще окружает дикая иллюзия, обычный самообман? - Не переживай, Мария, все будет в порядке. - Кид тяжело вздохнул. - Только проследи за ним, чтобы опять дел не натворил. А то он со своими опытами скоро совсем с ума сойдет. - Наука ему в последнее время не на пользу! - коротко хохотнул Спирит. Слишком наигранно и натянуто, чтобы принимать сие за чистую монету. Зато взволнованность и откуда-то взявшиеся недоверие были вполне искренними. - Как ты, Франкен? - Мгхм, бывало и лучше... - Профессор хрипел, горло будто бы горело. Хотелось воды. И прикосновений Марии, чтобы самому убедиться, что это именно она, а не их общий мираж. - Ты очень слаб, - словно услышал его мысли, Мьельнир присела на край кровати и взяла его руки в свои мягкие ладони. На удивление холодные, а не теплые, как это бывало обычно. Простой побочный эффект воскрешения или что-то другое? - А у тебя руки холодные. - На самом деле Франкена в данный момент вообще ничего не заботило. Ошеломительный успех опыта, самый дорогой человек рядом. Неужели вот оно, счастье, невидимым зверьком пригрелось у его ног, ласково напевая урчащую колыбельную. - Это ничего, а вот тебе нужно еще поспать. Мы не знаем, чем ты там занимался, но когда я вошла, ты лежал на полу без сознания и, кажется, абсолютно без сил. Не рискуй так больше, ладно? Ты меня очень напугал... - Мария склонилась над Штейном, убрала несколько непослушных прядей и поцеловала лоб, исчерченный старыми шрамами. - Спи спокойно. Веки снова отяжелели, и Франкен провалился в мягкую сладкую дремоту. Сновидения ему снились легкие, воздушные, как то голубое платье, что Мьельнир носила в Лондоне. Не было ни свинцового сумрака, ни молочного тумана. Только сдержанно-пестрый калейдоскоп, словно лента, вился все дальше и дальше, заманивая Штейна в мир удивительных грез. Но, подобно принцессе, что через великое множество пуховиков и матрасов явственно почувствовала крошечную горошину, Франкен ощущал присутствие какой-то зловещей опасности, притаившейся совсем-совсем рядом. Время имеет свойство лететь неумолимо быстро. Порой кажется, что прожил всего один-единственный день, а на самом деле пронесся уже целый месяц. Говорят, счастливые часов не наблюдают. Что ж, как показывает практика, это вполне правдивое высказывание. Может, конечно, на некоторых индивидуумов оно совершенно не действует, но Штейн и Мария определенно не относились к их числу. Пьяные от радости и друг друга, они совершенно выбивались из общей кардиограммы жизни Шибусена, притворяясь самыми большими изгибами непослушной зеленой полоски. Многие студенты, уже дошедшие до возраста, когда романтические мечты о любви в обычном порядке вещей, завистливо вздыхали, замечая, как профессор и Мьельнир смотрят друг на друга. В такие секунды им казалось, что Штейна подменял умелый дублер: та же походка, та же прическа, тот же жуткий болт, торчащий из головы, но при этом абсолютно инородная улыбка, особенно яркий блеск в тусклых глазах и трепет и нежность во взгляде. Шибусен никогда не видел более откровенных сцен проявления их чувств, Франкен и Мария даже за руки-то не держались, просто обмениваясь случайными взглядами и улыбками. Это-то и придавало им особый шарм, наполняло жизнь чем-то новым, находящимся на границе между давно изведанным и абсолютно новым. Будто бы открылась их персональная формула счастья, а они использовали ее каждый день с утра пораньше, чтобы не потерять ни единой драгоценной секунды бесценного времени. Жаль только, что все в этой вселенной имеет свойство заканчиваться, а уж хорошее - в первую очередь. Первый тревожный звонок поступил задолго до того, как повод для волнения стал неопровержимым. Впрочем, в тот момент никто даже и не подозревал, что случайно брошенные любопытства ради слова, когда-нибудь станут пророческими и будут являться своеобразным винтиком механизма, от которого зависел поворот в ту или иную сторону. Началось это, надо сказать, со слишком обычной фразы: "Франкен, мы ждем объяснений". Конечно же, Штейн понимал, что возрождение Марии к жизни не останется незамеченным среди коллег, но дело было вовсе не в этом. За сам факт оживления к профессору было бессмысленно предъявлять претензии, зато за способ. разумеется, магию в стенах Города Смерти пока никто не запрещал да и в ближайшие сто лет сделать подобное не планирует, но одно дело использовать белую магию, а совсем другое - черную обрядовую, ритуалы которой произошли от одного из самых злейших колдунов всех времен и народов. В конце концов профессор знал, на что идет. Или почти знал. Все исходы и даже этот разговор он спокойно предвидел, как только зажег первую свечу в той самой судьбоносной комнате. Но, собственно, такие мелочи, как отчет, пояснения и серьезный разговор с юным Шинигами и кругом из оставшихся Кос Смерти, мало его заботили. В конце пути стояла куда более возвышенная цель: живая Мария, и ради этого стоило рисковать. В апартаментах Смерти совершенно ничего не изменилось. Все то же приторно голубое небо и дурацкие облачка, рассекающие яркую гладь. Кид так и не напялил дурацкий костюм, и это казалось Франкену вполне разумной идеей. За небольшим столиком, кроме их, присутствовали Эскалибур, Адзуса, Спирит, Мака и Соул. То, что до столь важного совещания допустили последних двух, казалось чем-то из ряда вон выходящим, но в тоже время почти повседневным: новый лидер - новые порядки, каждый видит идеал в чем-то своем. Долгих прелюдий, как это обычно бывало со старым Шинигами, не последовало. Зато сразу полетели острые стрелы так называемых вопросов по существу. - Франкен... - начать решила Адзуса, видимо, на правах не только знающего человека, но и подруги Марии,- чтоб ты знал, мы не хотим осуждать тебя и твои действия, но магия! Да еще и самого колдуна темных времен! Ты хоть понимаешь, что подобные действия за собой влекут? - Понимаю. - Штейн кивнул, - Но поводов переживать нет. Все сложилось очень даже хорошо, опыт прошел успешно, и Мария снова жива и здорова, разве это не главное? - Поверьте, нет! - подала голос Мака. Несмотря на неуверенность и взволнованность, говорила она четко и ясно, опираясь лишь на книжные источники. - Подобные обряды рвут ткань пространства и разграничений между мирами. Когда подобные эксперименты проводили в специальных лабораториях, ученые выяснили, что материя действительно искажается, а что за этим может последовать - вообразить страшно. - Страшно. - Франкен согласился, обреченно вздохнув, - но в данной-то ситуации все не так-то уж и плохо. Я же не время вспять оборачивал, а всего лишь вытащил душу Марии из Рая и соединил ее с телом. Плюс немного подлатал и залечил. Обычно темная магия не подходит для таких действий, но тут пришлась как нельзя лучше. - Ты хороший специалист во всем этом, - вмешался Спирит, - я готов верить тебе и твоим познаниям, только ответь мне всего на один вопрос: если вдруг что-то случится, кто будет расхлебывать последствия? - Тот, кто все это и начал, то есть я. Можешь не волноваться, ничего плохого не случится. - Хорошо если так, - задумчиво произнес Кид, а потом, как заведенный, повторил, - хорошо, если так. Выйдя из апартаментов Смерти, Штейн благополучно упрятал сей разговор в один из самых дальних ящиков памяти. Все, хватит. Он сделал все так, как надо, как посчитал нужным, предварительно сверившись с необходимыми источниками. Так что уж теперь - то все просто обязано идти как по маслу, не омрачая жизнь нелепыми стечениями обстоятельств. Стоит признать, что Судьба с честью выполняла свой долг на протяжении тридцати семи восхитительных дней. А потом ей надоело, и в ход были пущены новые правила. Тот день выдался каким-то удивительно пасмурным и туманным, будто бы кто-то зажег сотни венков для обряда по всему периметру Города Смерти. Молочные реки белого густого, как сливки, тумана лениво ползли по широким улочкам и крохотным дворам, укрывая каждый миллиметр каменных мостовых совершенным покрывалом. Видимость была вполне сносной, поэтому никто не придал туману чуть большее значение, чем обычному природному явлению. Ну есть и есть, вот и черт с ним. Зато у Штейна был мороз по коже от одного воспоминания, как он зажигал свечи, собирал венки и занимался прочей подготовкой к обряду. Никто, кроме него, разумеется, всего этого не знал, поэтому окружающий мир продолжал жить своей естественной мирной жизнью, пока ужасающий крик не разорвал привычный тихий гул коридоров Шибусена. Все вздрогнули, сжались и почувствовали себя как-то неуютно, будто бы в большой комнате, вокруг которой текла раскаленная магма. Крик повторился, но на помощь идти никто не спешил. Нет, юные Повелители и Оружия никогда не отличались особым безразличием, скорее, наоборот, готовы были прыгнуть в омут с головой только для того, чтобы помочь ближнему. Но сейчас все обстояло совсем, совсем иначе. В этом крике не было ни капли беспомощности или мольбы. Немного обреченности и слишком сильного ужаса, но состоял он целиком из нитей злобы и ярости, что с невероятной мощью вырвались в окружающий мир. Будто бы что-то ждало их здесь, или же они сами готовы были создать нечто такое, что привлекло бы в одночасье злодеев со всего света и затмило бы дела их, какими бы темными и скверными бы они ни были. Крик повторился в третий раз, и на его фоне слишком ироничным и незначительным казалось шаркающее звучание чьего-то бега.Больше никто с места не сдвинулся, все замерли, будто бы герои сказки о заколдованном замке. Впрочем, кто его знает, может, в какой-то момент случилось так, что сказка сплелась с реальностью, и ныне все, кто живут в Городе Смерти, балансируют на тонкой, как лезвие ножа, границе? Что ж, пожалуй, это было бы слишком просто и замечательно, чтобы быть правдой. Зато истина всегда оказывается горькой, но вволю разукрашенной художниками - авангардистами: уж если и сплелись между собой две связные материи, то все обязательно кончится чем-то, напоминающим фильм ужасов в лучших его традициях. Жутко и грустно, конечно, но такова одна из многих тысяч формул тщетного бытия в этом мире. По крайней мере, Штейну уже показалось, что реальность становится какой-то тяжелой и отвратительно горькой на вкус. В самом центре парадного холла, напротив большого старинного зеркала, скрючившись и рыдая, на полу лежала его Мария. Девушка тряслась, она судорожно хватала ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, и смотрела на мир как-то отстраненно непонимающе, будто бы оказалась совсем одна, брошенная даже близкими людьми, в каком-то абсолютно незнакомом месте. - Я здесь, я с тобой, - Франкен помог Мьельнир подняться, а после подхватил на руки и понес в лазарет, ловля на себе озадаченные взгляды учеников. В их глазах он выглядел героем, совершившим малый, но все же подвиг. Зато своими глазами... своими глазами он видел совершенно чужой взгляд Марии, искаженную полугримассу-полуулыбку, что явно не могла принадлежать его любимой. А еще он чувствовал каждой клеточкой своего тела холод. Жуткий холод, исходящий от почти живого тела. *** Кто-то однажды сказал, что время лечит. Большую глупость и придумать-то нельзя было, учитывая текущий порядок вещей. Может, конечно, Штейн и Мария просто не прошли в список тех счастливчиков, кому была уготована честь добиться самой настоящей аудиенции от столь капризного и своенравного лекаря. Зато обоим крайне повезло попасть небольшую группу людей, кого время с удовольствием калечит, применяя все свои возможности, отряхивая от рутины и пыли забытые пытки древности. Франкен мог с уверенностью сказать, что у Мьельнир были какие-то приступы, сходные с шизофренией, но обследование не дало никаких результатов, а душа девушки, как и ее разум, оставались спокойными и стабильными. Но каждый вечер разговоры самой с собой со сменой голоса, интонаций и небольшими актами мазохизма. Но жуткая боязнь зеркал, нежелание видеть свое отражение. Но откуда-то взявшаяся апатия, нежелание контактировать с людьми. Но приступы необоснованной агрессии, сменяющиеся мягким расположением духа с невероятной скоростью. Мария становилась другой, при этом оставаясь прежний. Неразрешимая головоломка, в которой не хватало одного - единственного фрагмента мозайки для воссоздания полной картины. Долго ждать его появления не пришлось. Прошло всего каких-то жалких три дня, прежде чем по улицам города Смерти потекли свежие ручьи крови невинных. Видимо, в какой-то момент судьба решила, что нет ничего забавнее, чем осуществлять свои самые злобные и невероятные планы солнечными днями, когда все вокруг дышит благоговением и теплом. Штейна с утра разбудил рев сирены, оповещающей об колоссальной опасности, неминуемо нависшей над всей округой. Франкен вскочил с кровати и бросился в соседнюю спальню. Кровать была пуста. Но откуда-то отчетливо доносились тихие всхлипы и невнятный шепотом. В одном из непримечательных углов комнаты, куда почти не проникал дневной свет, сжавшись в комок, сидела Мария, укутавшись в тонкое одеяло. Девушка тряслась и держалась за голову руками. Губы ее двигались, но разобрать тихое бормотание было практически невозможно. Разве что изредка, среди общего монотонного звучания голоса, слышалось совсем запутанное и какие-то чужое "спаси". Франкен был напуган. В какой-то момент ему показалось, что он видит перед собой душу, становящуюся яйцом Кишина. Стадия совсем уж маленькая, поглощены от силы три души, не более. Но не могла же Мьельнир... Да, действительно не могла. Ее душа оставалась голубой, без единого намека на багровые струпья безумия. Перед ним все еще человек, только вот очень напуганный, находящийся на грани нервного срыва. Штейн присел возле девушки и крепко обнял ее, прижимая к себе. Мария тихонько всхлипнула, а после уткнулась носом в плече Франкена. Футболка слишком быстро намокла: Мьельнир плакала. - Господи, что с тобой такое? Тебя напугала сирена? - Штейн успокаивающе погладил девушку по волосам, аккуратно и нежно, как самое хрупкое создание во всем мире. - Да... - сбивчиво ответила Мария, не прекращая всхлипывать, - Она звучала так громко, что... Я никогда ее до этого не слышала, представляешь? Что это значит, Франкен? Это... это... - Это оповещение об повышенной опасности, - профессор не видел ни единого повода, чтобы солгать. Да и в такой ситуации любая ложь может обойтись в потерянную жизнь. Слишком высокая цена для нескольких слов. - Но не переживай, все будет хорошо. - Как же все будет хорошо, если... - Мьельнир умолкла, что-то сдавленно прохрипев. Франкен почувствовал, как тело обмякло в его руках и одновременно с этим стало... холодным и тяжелым. Каждая часть тела будто бы окоченела, наполнилась свинцом, а кости стерлись в прах, и на их место водрузили титановый каркас, несгибаемый и неподвижный. - Мария? Мария? - профессор взял ее на руки и перенес на кровать. Укрыл все тем же одеялом и поцеловал в лоб. Губы буквально обожгло холодом, откуда-то взявшемся в тонком беззащитном теле. Штейн спешно покинул комнату и направился в свой кабинет, где висело самое древнее из всех имеющихся зеркал. Его использовали только для связи с апартаментами Смерти. Казалось, что между двумя зеркалами установилась своеобразная связь, что длинным незримым проводом пролегла через километры уличных переплетений и казалась нерушимой. - Штейн, дела плохи. - Без приветствий и прочей ерунды заявил Кид, - Город Смерти буквально наполнен Кишинами, и все они... они... разумные. В отличии от известных нам с тобой разновидностей, они способны контролировать свои действия, выстраивать тактики видения боя. - Учеников мы к такому не готовили. - Франкен протяжно вздохнул и закурил. В былые времена сигареты очень хорошо помогали думать, но с появлением Марии от привычки пришлось отказаться: девушка не переносила дым. Профессору это казалось слишком значимым ограничением, но потом он вдруг понял, что о нем просто заботились, за него переживали и ему желали только лучшей участи. - В этом-то вся и проблема, Штейн. В учениках. - Ну, думаю, краткий курс лекций многое им прояснит, и... - Нет, я не то имел в вилу. Те Кишины - это и есть наши ученики. Не все, но большая их часть. - Но как? - сигарета прочертила сияющую дугу в воздухе и погасла, ударившись о каменный пол. - Я сам пока совершенно ничего не знаю и не понимаю. Но с утра десятки людей не проснулись, а сорок, ты понимаешь, сорок наших учеников изменились, став грозными безжалостными убийцами... И среди них... - Лиз и Патти? - сочувственно спросил Штейн. - Хуже. Мака и Соул. - Но они-то как? У Маки же... - Да, она носитель антибезумного дыхания души. Обычно, это помогает Повелителям не впасть в состояние зародыша Кишина, но тут... Это какой-то аномальный случай. Такого еще никогда не было. За всю более чем тысячелетнюю историю этого мира, Повелители и оружия не сталкивались с такими Кишинами. Да, видел этот свет многое: и нашествие ведьм, и войну, что длилась больше сотни лет, и битву на Луне... - Но это выходит за все мыслимые пределы. - закончил за него Франкен. - Раз такого еще никогда не было, то у нас нет никаких подсказок, как с этим бороться. - Придется импровизировать, вспоминать все полученные знания и отбрасывать их куда подальше: они больше не имеют никакой ценности. - А что с душами наших... обезумевших учеников? Ты уверен, что то, с чем мы столкнулись, это именно Кишины? - Я абсолютно уверен в этом. Только вот... - Что? - Думаю, ты сам прекрасно знаешь, как выглядит обычная душа яйца Кишина. Первой становится пораженной сама душа, а не ее дыхание. А тут... тут все наоборот. Души выглядят абсолютно здоровыми, а их дыхание - безумным. - Вот же... - Франкен не смог договорить, почувствовав, как мир расплывается перед глазами. Профессор попытался опереться на стену, но ноги совершенно не держали его, с каждой секундой становясь все менее и менее надежными. - Что с тобой, Штейн? - испуганно воскликнул Кид, - Тебе нужна помощь? - Неет, - почти простонал Франкен, - это всего лишь... голова кружится, сейчас пройдет... - Я посылаю к тебе Спирита. Жди. - Юный Шинигами обернулся и что-то кому-то крикнул. Наверное, Албарну. Но точно сказать Штейн ничего не мог. В его голове все нарастал и нарастал гул, а тьма вокруг становилась густой и нестерпимо пахла таволгой. Мысли превращались в бесформенную кашу. Мир терялся в ярких вспышках огней. А сознание... в какой-то момент оно просто перегорело, и Франкен упал на пол, захлебываясь во мраке. Пришел в себя Штейн находясь в апартаментах смерти. Специально для него приволокли койку из медицинского кабинета и несколько одеял. за все тем же низким столиком расположились оставшиеся в строю учителя и отряд Спарта, в своем неполном составе. Франкен тихонько охнул и попытался сесть, но к нему тут же подскочил Спирит, пытаясь помочь. - Что с тобой творится, Франкен? Мне это совершенно не нравится... - Покачал головой Албарн. Было видно, что он расстроен и подавлен, но держался молодцом, продолжая трезво соображать. Спирит как никто другой понимал, как важно принять правильное решение, найти нужный ключ к неразрешимой проблеме и спасти всех, кого только возможно. Там его дочь, и она отнюдь не на стороне добра. К тому же кто знает, к чему со временем приводят эти метаморфозы? Вдруг она... Вдруг она станет самым настоящим Кишином? - Я не знаю... Я вообще, кажется, ничего не знаю и не понимаю в последнее время. - Штейн глубоко вздохнул и снова оглядел присутствующих. - Кстати, а где Мария? - Мария? - переспросила Адзуса, нахмурившись, - Это мы у тебя хотели спросить... - Но Мария была в доме, когда я потерял сознание. - Ты уверен в этом, Франкен?- переспросил Кид. - Более чем. - Когда мы пришли, дом был пуст. В нем не было совсем никого, кроме тебя. - Покачал головой Спирит. - Да быть такого не может! - Франкен взъерошил свои пепельно-серые волосы, - До того, как я связался с Кидом, у нее случился обморок... - Обморок? У Марии? - Адзуса нахмурилась еще больше. - Эм, профессор... - неуверенно подала голос Цубаки, - помните тот приступ... ну, в Шибусене, когда... - Да, - Кивнул Франкен, выуживая из кармана помятую пачку сигарет. - Так вот, вы не думали, что это как-то... взаимосвязано? Вдруг это какая-то болезнь или... - Эпидемия безумия. - Закончил за нее Штейн. - Такого раньше не бывало, но кто ж знает, что возможно в наши дни. В какой-то степени, подобная эпидемия бы объяснила аномалию, связанную с безумным дыханием у абсолютно здоровых душ. Но Мария... Я только с утра видел ее, она была подавлена, но ничего такого, что походило бы на признаки безумия или какие-либо аномалии я не увидел и не почувствовал. - Хм, это все равно ничего не проясняет. - протяжно вздохнул Кид. - Думаю, если мы будем только и делать, что обсуждать, проблема с места не сдвинется. Нам срочно надо начать действовать и поймать всех наших зараженных учеников. Разместить их можно в подземельях под Шибусеном, предназначенных для особо опасных преступников. - Но как нам с ними драться? - Спросила Лиз, крепко державшая Патти за руку. - Наверное, с помощью техники удара дыханием души. Она оглушает и выводит из строя на определенное время. - Но ведь так умеют далеко не все, а лишь единицы, единицы! - Знаю. - сокрушенно покачал головой Кид, но иного выхода у нас нет. Это все, что мы можем сделать. - Есть вероятность, что часть техник, связанных с резонансом душ, способны не сильно навредить, зато парализуют разум и тело на несколько часов. - В любом случае, все, что мы сейчас можем - это пробовать, искать верные пути методом ошибок и неудач. - Констатировал Штейн, - иного выхода все равно нет. Мужчина, пошатываясь, слез с койки и поправил очки на носу. - Ты куда? - Спирит положил ему руку на плечо, - ты еще слишком слаб, и... - Что с тобой? - Франкен обернулся к своему бывшему напарнику. - Твое дыхание души... - Что с ним? - почти прокричал профессор. - Его нет... На несколько секунд в апартаментах Смерти воцарилась неестественная давящая тишина. Дыхание людей, собравшихся здесь, казалось на ее фоне удручающе громким, возмутительным, аморальным. Все присутствующие изумленно смотрели на Штейна, буквально буравили его взглядами, оценивали, изучали. - Это невозможно! - прошептал Сид. Его голос казался еще одной сиреной, разорвавшей покой мирного дня в Городе Смерти. Сиреной, отравившей каждый глоток воздуха и наполнившей отчаянием сотни сердец. - Разве такое бывает? - Отрешенно спросила Цубаки, переглянувшись с Блэк Старом. Кид продолжал молчать, задумчиво глядя на Франкена. - Нет, оно есть. - произнес юный Шинигами. - Но оно... будто бы спрятано, как при использовании ведьминской техники маскировки души. Кстати, весьма любопытно, что ты, Спирит, не обученный видеть дыхания душ, смог это почувствовать. - Но я не использовал никакой техники... - Штейн схватился за голову, - это, как минимум, не в моих силах. - Все дело в магии. - Неожиданно провозгласил Кид, - Тот ритуал, Штейн, подобные вещи не проходят незаметно и без последствий. *** Уже через час десять самых лучших пар учеников вышли на улицы Города Смерти. Повсюду в бледном свете тусклого солнца блестели лужи еще не запекшейся крови. В инородной тишине, притаившейся возле каждого угла, слышались лязг когтей, злобный смех и вопли тех, кто попал в лапы убийц, еще день назад являющихся учениками и несущих службу во благо Шибусена и Шинигами. Штейн и Спирит двигались очень медленно, с практически предельной осторожностью. Вокруг них был почти что вымерший квартал города Смерти, куда их послали, дабы выяснить обстановку, помочь живым, если таковые еще есть, и выловить нескольких Кишинов. Стены домов были забрызганы кровью. Изредка, в подворотнях, заканчивающихся тупиками, или у самых стен домов, лежали истерзанные тела. Их грудные клетки были будто бы вывернуты наружу, а глаза... Стеклянные, неживые, как у кукол из самых страшных сказок, они были устремлены вверх, к пугающе яркому небосводу. Казалось, что после смерти эти люди стали похожими на бабочек: отчаянно рвались к свету, пытаясь не дать надежде утечь сквозь остывающие пальцы. Тлеющие угольки беспричинной веры сохранились на радужке потухших глаз. И это делало устремленные в небо взгляды чуть более живыми, наполненными еще не закончившимся посмертным полетом. В ледяном недвижимом взгляде плясали голубоватые отблески душ. Они никуда не делись, не были поглощены, а лишь мирно парили возле своих преждевременно почивших оболочек. Штейн и Спирит недоуменно переглянулись. Такое поведение было совсем не в правилах обычных Кишинов. Обычно они сразу поглощали души: это увеличивало силу и степень безумия, но тут... Будто бы они убивали исключительно ради удовольствиях, наслаждаясь самим процессом, предсмертными стонами умирающих, ужасом в глазах и судорожным сжиманием пальцев. - По сравнению с этим, наши обычные Кишины - благородные рыцари. - Как-то непривычно горько заметил Спирит. - Кажется, мы столкнулись с настоящими монстрами, а все, что было до этого - лишь длительная подготовка к тому, что суждено увидеть сейчас. - кивнул Штейн, доставая из пачки уже пятую сигарету подряд. Безвкусный серый дым в легких помогал успокоиться и отогнать мысли о Марии на второй план. Несмотря на желания, первое, что должен был исполнять Франкен - это приказы. Ученики и их безопасность - превыше всего. Тут уж ничего не попишешь и не исправишь. Порой "надо" куда значимее и сильнее, чем "хочу". От одного из строений поднимались клубы едкого черного дыма. Монстры, спешно распространившиеся по всему Городу, устроили пожар, решив добавил к бурому и темно-алому кровавым конфетти на улицах еще угольно-черный полутуман, ярко -красные, желтые, рыжие и голубоватые языки пламени. Как мрачный фейерверк в лучших традициях классического хоррора. - Нам, кажется, действительно здесь делать нечего... - Обреченно заметил Спирит, - кругом ни единого живого существо, только дым, расчлененка да запах Смерти. - Ошибаетесь, - из ближайшей подворотни вынырнула девушка и помахала рукой, улыбнувшись. - Одра? - изумился Штейн, - Но что ты здесь делаешь? Разве ты не должна сторожить архив колдуна? - Сейчас это бессмысленно. - Она пожала плечами, - В такой разрухе им едва ли кто заинтересуется. А эти монстры - что с них взять? Только и умеют, что разрывать в клочья ни в чем неповинных людей. - Штейн, откуда ты ее знаешь? - раздался дрогнувший голос Спирита. - Я встретил ее в архиве, когда искал книгу с заклинаниями, чтобы воскресить марию. Именно она подсказала, какую книгу надо взять, какую страницу открыть. В общем, я ей более чем обязан. - Вот как, - Албарн превратился в черную косу и оказался прямо в руках франкена, - что ж, поздравляю, ты лично познакомился с создателем архива, непревзойденным могущественным колдуном всех времен и народов, Одрой Фрестхдед, если коротко. - Но... - и тут Штейна озарило, - мощная защита души, значит. - Да не то, чтобы... - коротко хохотнула девушка, - просто после смерти души ведьм практически утрачивают свое дыхание, и восстановить его можно только поглотив определенное количество человеческих душ. - Но почему ты не убила меня там, в Архиве? Ты ведь спокойно могла это сделать, а потом выйти наружу и... - Могла. - прервала его Одра, - Но совершать потом обряд воскрешения, дабы достать себе новое тело - это слишком муторно, не находишь? А уж про запах таволги вообще молчу, у меня на него аллергия. - То есть? - Да, да, твоя непревзойденная Мария станет прекрасным сосудом для моей восстановленной души. Но, сам понимаешь, сначала мне нужно насытиться, а потом уже вытеснять ее душу из тела. Но не волнуйся, дорогой Штейн, твоя любимая и сейчас не лежит где-нибудь в сточной канаве без дела, - ведьма повернулась громко закричала, - Мария! Тебя ждут зрители, Мария. В глубоком мраке послышалось копошения, и через несколько минут на свет вышла Мьельнир. Ее голова была низко опущена. Взлохмаченные волосы закрывали ее лицо от посторонних глаз. Сейчас Мария больше напоминала сломанную куклу, которую упорный ребенок - садист злобно дергает за ниточки, заставляя двигать ногами и руками. Движения выходили какими-то переломанными, неправильными. Каждый шаг походил на неправильное движение вышедших из строя шарниров, а тело двигалось, как кусок марли, натянутый на стальной каркас. Руки беспомощно болтались, на кончиках пальцев остались следы запекшейся крови. Одежда вся тоже была в крови. Белая длинная сорочка с оторванным до колен подолом и рваными рукавами, делала Мьельнир похожей на приведение. - Мария... - только и смог промолвить Штейн, а потом его обуял дикий ужас. Девушка подняла голову, и взору открылось ее лицо: чужое, с перекошенной полуулыбкой-полуоскалом, но меньше всего напоминало нечто человеческое. Повязка отсутствовала. Левый глаз, скрытый в былые времена за черной тканью, был открыт, и его радужка была насыщенного красного цвета и, казалось, полыхала в легком сумраке, навеянном дымом от пожара. - Штейн. - Мария попыталась протянуть к нему руку, но остановилась, будто бы перетянутые нити внутри нее отказывались как-то смещаться со своих положений. Девушка коротко хохотнула, облизнулась и щелкнула зубами. - Ох, Штейн, твоя душа, должно быть, очень и очень вкусная. Повелительнице она понравится. - Правая рука Мьельнир превратилась в молот, и девушка снова засмеялась, - Тебя ничто не спасет, ничто и никто, ахаха! Мария рванула с места и помчалась прямо на Штейна, размахивая молотом. Франкен попытался уклониться, но девушка была слишком быстрой, и одним метким ударом она выбила из его рук Косу. Профессор скрипнул зубами, почувствовав невыносимую боль, но ориентации в пространстве не потерял, бросившись в сторону, куда отлетело его Оружие. - Что - то ты плохо сражаешься, Штейн. - Мария все продолжала смеяться, накручивая прядь золотистых волос на руку, - Лучше бы вообще не трепыхался. По старой памяти попытаюсь убить тебя как можно менее безболезненно. Мы с повелительницей оценили твой вклад в наше дело. - Ну уж нет. Не видать твоей повелительнице ни дыхания души, ни твоего тела. Пусть делает что хочет, когда хочет, но ей конец! - Франкен поднял Косу, - Резонанс душ! - Ты уверен, что это хорошая идея? - Осведомился Спирит, - Твои руки повреждены, да и... - Не волнуйся, я знаю, что делаю. Или почти знаю... - Думаешь, это сработает? - Изогнула бровь Одра, - Это же Мария, не забывай. Все та же самая Мария, твоя напарница и твоя любимая. Я не подвергала ее никаким метаморфозам, она осталась сама собой. Просто поменяла сторону, на которой сражалась. Прости, если огорчила. - Ничего, мы с ней даже такой справимся, а потом с тобой! - Громко заявил Спирит, сверкнув в отражении на черной поверхности металла. - Посмотрим. - Одра хмыкныла и, подпрыгнув высоко вверх, примостилась на одном из балконов полуразрушенного здания. - Мария, нечего стоять без дела, расправься с ними, эти шуты мне порядком надоели. - С удовольствием, Повелитель. - Мьельнир снова помчалась на Штейна, но на этот раз он не стал уклоняться, а попытался отразить удар. Спирит застонал, чувствуя, как мрак просачивается в трещинки на его теле,и заставляет каждый сустав ныть. - Сейчас, потерпи. - Франкен с силой оттолкнул Мьельнир, но та за доли секунд превратила другую руку в молот и ударила Штейна в бок. Профессор заткнул рот рукой, силясь на закричать. Место удара наполнило его тело новой, ослепительно сильной болью, а треск костей заставил тяжелый ком подкатиться к горлу и мешать дышать и говорить. - Эх, бедный глупый Штейн! - Одра притворно закрыло лицо руками и, сквозь легкие смешки, продолжила, - Как же нелегко тебе сейчас. Скоро совсем на тебе живого места не останется. А жаль, такой красивый мужчина. Уродовать столь восхитительное тело - почти грех. - Заткнись! - сквозь зубы процедил Франкен, стараясь концентрироваться на бое и не прерывать резонанс. Мария решила не давать ему новых шансов, поэтому несколькими взмахами молота снова выбила косу из рук, сломал запястье. Из искореженной руки торчали кости. Кровь окрашивала пятнами в свой законный цвет булыжную мостовую, но Штейн так и не издал ни единого звука. скрипел зубами, хватался за отголоски сознания, ускользающего от него, подобно песку, проходящему сквозь пальцы, но не кричал. Профессор беспомощно лежал на спине, концентрируясь на смутном силуэте Мьельнир, склонившемся над ней. Спирит, оглушенный болью Штейна, яркое ощущение которой передавалось через так и не прервавшийся резонанс, лежал возле стены одного из домов и пытался принять человеческую форму, но его и тело, и возможности была парализованы. Сейчас ему как никогда хотелось помочь своему давнему другу, но он ничего не мог сделать, толь ко наблюдать сквозь смутные прояснения сознания. - Сейчас все кончится! - Хмыкнула Мария, занеся руку-молот для удара. Но вдруг остановилась. Ее взгляд стал прежним, испуганным, наполненным тихой отрешенностью. - Беги, Франкен, беги, я... я... - очень тихо шептала Мьельнир, а из ее глаз текли слезы. Горячие, обжигающие, горько-соленые. - Я не брошу тебя. - Так же тихо ответил ей Штейн и, собрав последние остатки сил, сжал уцелевшую руку в кулак. - Удар дыханием души! Мария что-то невнятно простонала и рухнула возле франкена без сознания. Профессор облегченно вздохнул и разорвал резонанс со Спиритом. Албарн вновь стал человеком и подбежал к своему Повелителю, закрыв рот руками. Ему было больно за него. Он разделял его чувства и поражался тому, как этот мужчина умудряется оставаться в сознании после стольких перенесенных переломов. - А я тебя недооценила! - Одра недовольно фыркнула и растворилась в воздухе ворохом сияющих частиц. - Что будем делать? - спросил Спирит, бережно помогая Штейну подняться. - Нам надо доставить Марию в Шибусен. Кажется, у меня появилась идея, как заставить учеников вновь стать самими собой, но, дабы прояснить несколько моментов, мне срочно нужно в старый архив Одры. В старом архиве царил самый настоящий бардак. Книги были разбросаны по полу, ворох пожелтевших, почти истлевших листьев, на которых буквы-то едва ли можно было разобрать, укрывали пол ровным покрывалом. Все стеллажи были перевернуты, часть из них напоминали груду обуглившихся щепок. В воздухе пахло гарью и книжной пылью. Факелы не горели, и единственным источником света в помещении был лишь карманный фонарик. - Ндаа, Одра тут славно постаралась. - Сокрушенно произнес Штейн, покачав головой. - Ничего не поделаешь, теперь придется выкручиваться как-то без книги. Ее теперь не найдешь, да и эта сумасшедшая колдунья наверняка позаботилась, чтобы нужная рукопись нам не досталась. - Тут ты прав, - согласился со Спиритом Франкен, - но как мы это сделаем - ума не приложу. - Может, у Блэр совета спросим? В конце концов, она немножко ведьма и должна разбираться в тонкостях этой несчастной магии! - Наверное, ты прав. Если она нам действительно сможет помочь... - Я женюсь на ней. - улыбнулся Албарн. - Мы же не наказывать ее собрались! - Возмутился Штейн. Он сам не понимал, откуда в нем силы шутить, но столь повседневный обряд казался особенно жизненно важным сейчас. Любой отдых для души, любой смягчающий обстоятельства фактор, даже такой мизерный, как простая глупая шутка, был практически на вес золота. Когда кругом один мрак и безысходность, даже ложка чего-то сладкого может помочь окончательно не свихнуться. - Знать бы только, где она... После воя сирены от нее никаких вестей... - Она умничка, я более чем уверен, что с ней все хорошо... - Хотелось бы в это верить... Оба вернулись в Апартаменты Смерти в чуть приподнятом настроении. Кид смерил их взглядом и сразу понял, что никакой книги им не видать, как своих ушей. Но загадочные улыбки и легкие отблески надежды в глазах наполнили юного Шинигами верой в то, что еще не все так плохо. Выход есть, пусть даже и добиться его будет делом нелегким. Но осуществимым, реальным - и это главное. - Кажется, вы что-то придумали, так? - Поинтересовался Кид. на самом деле сказать-то он хотел совсем другое: еще раз попробовать убедить Франкена, что ему сейчас не бегать по подвалам надо, а отлеживаться. После таких ранений в состояние боевой готовности не быстро приходят, а этот старый дурак даже от госпитализации отказался. Чертово самопожертвование, глупая работа на износ, до последнего вдоха. Ему хотелось рассердиться на профессора, упрекнуть в столь безалаберном отношении к собственному здоровью, послать в отставку и хорошенько вправить съехавший мозг.... Только вот ничего, кроме глубокого искреннего уважения к Штейну Кид ничего испытывать не мог. Не каждый способен так самоотверженно стараться для других,пусть даже и дорогих, людей - на такое способны единицы, а то и вовсе никто, кроме него. Сам юный Шинигами был более чем уверен, что в подобный ситуации он бы давно опустил руки, раньше времени решив, что потерял все, что только можно. А Франкен... Он рвался вперед, готов был пожертвовать всем, дабы спасти всех, кого только можно, при этом не навредить своему самому дорогому и любимому человеку. - Ну, почти. - Оповестил Спирит, - Чтобы понять, действительно мы придумали или опять сели в лужу, нам нужна Блэр. Только вот мы понятия не имеем, где она. - Могу предположить, что она так и осталась в своем заведении. Точнее, в убежище под ним. При проектировании Города Смерти учитывалось, что здесь будут проживать те, кто защищает этот мир ото зла, и чтобы не пасть жертвами этого самого зла, им нужны бы подвалы, куда в случае экстренной необходимости можно спуститься. В каждом таком убежище имеется зеркало, так что можете попытаться связаться с ней через него. - Кид прикоснулся к сияющей поверхности огромного зеркала, и по ней пошли светящиеся волны. Через некоторое время по ту стороны показался полумрак, в котором отчетливо виднелись около двух десятков человеческих силуэтов. - Убежище номер сто тридцать пять альфа на связи! - оповестил приятный мужской баритон. - Здравствуйте, Мартин, - поздоровался юный Шинигами, - Блэр у вас? - Блэр? - удивился мужчина, - Да, она здесь. Сегодня была ее смена и... - Позовите ее к зеркалу, она очень нужна! Мартин выглядел озадаченным и удивленным, но просьбу выполнил, и через секунд тридцать перед взором троицы предстала нужная особа. - Ох, Кид, Спирит, Штейн, это вы! Может, объясните, что происходит нынче в городе? На улицах полно Кишинов, и так... так... так страшно, понимаете? - Блэр вытерла слезы, что неумолимо текли по ее хорошенькому личику. - Прости, но не сейчас. - К зеркалу ближе подошел ФРанкен, готовясь говорить. - О, Святой Шинигами, что с тобой случилось? - вскрикнула ведьма, - Ты весь... весь в крови. Ты сражался с теми монстрами? А где Мака и Соул? - Я потом отвечу на все твои вопросы, но сейчас не до них. нам очень нужна твоя помощь. Мы надеемся, у тебя достаточные познания в магии? - Ну, да,в магии я неплохо разбираюсь, но не сказать, что я специалист в этой области. Я же все-таки не настоящая ведьма, а лишь кошка, умеющая колдовать. - Скажи, что ты знаешь о ритуальной магии древности? - Хм... Об этой магии вообще мало кто что знает. Все это так сильно окутано тайной, что немногие на моей памяти пытались приподнять эту завесу. - Блэр задумалась и молчала около минуты, прежде чем заговорила вновь, - Когда меня учили колдовать, мне никто историю магии не рассказывал, а уж тем более никто не пытался меня научить чему-то древнему и крайне опасному. Штейн тяжело вздохнул, понимая, что его идея провалилась с треском под бурный шквал насмешливых криков. Все это с самого начала казалось абсурдным, но ведь нет, надо было обнадежить себя и других, чтобы горечь и без того отвратительной ситуации, чувствовалась еще явственнее. - Не расстраивайся... - Сочувственно улыбнулась Блэр, - не знаю, поможет это тебе или нет, но любая ведьма, даже начинающая, знает, что древней магии может противостоять только зеркальный принцип. - Что за зеркальный принцип? - Хором спросила троица, вновь возрождая в своих сердцах уголечки надежды. - Чтение заклинаний наоборот - самый верный способ отменить их действие. Но читать наоборот нужно не сам порядок слов, а именно слова, с последней буквы к первой. и в ритуал завершить тем, с чего он начался. - Огромное спасибо тебе, Блэр, ты не представляешь, как много ты для нас сделала! - Восторженно воскликнул Спирит. - Да не за что, просто прекратите весь этот ужас, ладно? Так не должно быть. - Да, конечно, можешь не сомневаться в нас. - Поверхность зеркала дрогнула и погасла. Штейн повернулся к Киду и Спириту. В его глазах плескался целый океан отчаяния и боли. Казалось, что профессор как-то потускнел после этого разговора, стал тонким и почти прозрачным, как дым сигарет, которые он курил в непомерных количествах. - Что с тобой, Франкен? Разве ты не рад тому, что выход нашелся, и мы вот-вот сможем исправить всю ситуацию? - удивился Спирит. - Рад, конечно, - Франкен как-то болезненно горько улыбнулся и прикусил губу, стараясь сдержать жгучие слезы, что в плотную подошли к глазам. - Я очень рад, что у нас получится все прекратить, что мы справимся даже без книги, ведь текст заклинания у меня всегда при себе на всякий случай... - Так в чем же дело? - Вы слышали, что сказала Блэр? Ритуал следует завершить тем, с чего он начался... И это значит, что после прочтения заклинания мне придется собственными руками убить Марию... *** К полуночи по Городу Смерти остались разгуливать меньше половины от общего числа новых Кишинов. Ночью ученикам запретили выходит на охоту, справедливо посчитав, что в данное время суток Кишины куда более неуязвимы, в отличии от простых людей с самым обычным зрением. В Подвалах под Шибусеном творился сущий кошмар. Множество монстров стонали, охали и, громко крича, бросались на металлические прутья решеток камер, пытались выбить их и врываться на волу, но заслоны, сделанные древними мастерами, прочно держались на своих местах, пресекая любые возможности побега. В камере Марии был густой влажный мрак. Дверь была не решеткой, как у всех, а цельным куском какого-то камня, поглощающего любые магические излучения. Можно было с уверенностью сказать, что небольшая комнатка была отрезана от всего мира, и только неумолимое время проникало в нее, замедляясь на ходу. Сквозь совсем крохотное окошко почти не проникал чахоточный свет луны. Только какие-то особенные тени исполняли на полу свой причудливый танец. Мьельнир чувствовала, как боль стучит в висках, как каждая секунда ее существования все сильнее и сильнее растягивается, становясь почти вечностью, звенит от напряжения, гудит, готовая вот - вот провраться на свет и открыть невидимый резервуар с совершенно новым, отравленным кем-то в компании самой Судьбы временем. Изредка до ушей Марии доносились голоса. Она ничем не напоминали человеческие, но она была более чем уверена, что те, кто издает бессвязные звуки - люди, или когда-то были людьми. Мьельнир отчетливо чувствовала, как дрожат от страха их души, как им хочется побыстрее врываться на волю. Нет, не из камер, а из тех обстоятельств, жертвами которых они стали. Нет ничего более отвратительного, чем по чьей-то чужой воли стать заложником каких-то событий, влекущих за собой только беды, только непроглядный мрак хаоса и отчаяния. Люди в камерах хотели свободы, хотели прекратить свои страдания и вернуться к прежней жизни. Считается, что дважды войти в одну реку нельзя. Так неужели у них совсем ничего не получится? Вера слишком быстро гасла в их сердцах. Она больше не рвалась на волю, как это было в первые часы заточения в клетки из кем-то придуманных правил, а лишь смиренно начинала тлеть, чувствуя, как пламя теряет былую силу, как его топят волны отчаяния и и параноидальной мысли, что ничем уже не помочь. Что буквально с минуты на минуту за ними придут, но вовсе не для того, чтобы хоть как-то скрасить и без того незавидную участь. а для того... Для того, чтобы прекратить ее, а потом похоронить горы бесполезных тел в земле, как надо, со всеми почестями, песнями и величественными надгробными плитами над каждой могилой. С морем цветов, слез и стоном облегчения. Ведь тогда все остановится. Механизм, запущенный по чье-то дурной ошибке перестанет работать и прекратит свое существование, оставшись разве что страницей в отнюдь не самой радостной стороне книги истории. Мария зарыдала, свернувшись комочком в углу. На холодном полу было очень неудобно, но девушка была уверена, что заслужила такое обращение к себе. Она чуть не убила штейна. Она переломала ему ребра, превратила руку в груду искореженных костей и разодранного мяса, клочьями висящего на них. Она причинила ему столько боли, что простить такое деяние невозможно, даже если любишь человека больше жизни. Мьельнир больше всего хотелось умереть. Но перед этим как-нибудь исцелить все раны на таком родном е\теле, залатать прорехи и склеить по кусочкам навсегда разбитое сердце. Но Франкен, наверняка, даже близко не подпустит ее к себе, отгонит, а после прикончит одним выстрелом в лоб. - Нет, он не такой! - прошептала сама себе Мария, пытаясь согреть окоченевшие руки, - Он добрый и понимающий. Всегда так заботился обо мне, так переживал. Он доверял мне даже тогда, когда мой разум затмило зло, а тело отказывалось подчиняться приказам. Он делал вид, что сражался, но никаких подобных действий не предпринимал на самом деле. Все, чего он хотел - достучаться до меня, напомнить, что это тело мое, а не чье-либо, и я сильнее, чем кажусь на первый взгляд. Какой же он глупый! А если бы я не смогла? Если бы я таки убила его? Что за наивность, что за... Горячие слезы обжигали холодную кожу. Мария вспомнила тот день в Лондоне, когда ее убили. В том, что она умерла, у Мьельнир не было ни единого повода сомневаться. Холод, пустота, сбивчивость мыслей, такая теплая кровь, слезы Штейна на ее щеках, его объятия, крепкие, родные... Франкен прижимал ее к себе так, будто бы пытался удержать ее душу, не дать ей уйти в мир иной. Так Марию никто и никогда не обнимал. То предсмертное сплетение тел стало для нее своеобразной нитью, связывающей тот мир и этот, лестницей, надежным коридором, как ни назови - смысл все равно не изменится. Но стоило Штейну только позвать ее на правильном языке, как она рванула к нему, несмотря на се запреты, законы и прочие необходимые нормы. В какой-то степени он действительно удержал душу Марии в ее теле: в том месте, где до того момента билось сердце, поселился крошечный огонек дыхания души. Он был готов гореть столько, сколько понадобиться, время для него сгорало листами бумаги в камине... Одного Мьельнир понять не могла: зачем Штейн начал произносить какие-то лишние слова, зачем привязал к ее душе дыхание другой, абсолютно чужой, переполненной злобой и ненавистью. Наверное, просто ошибка. Глупая роковая ошибка. Дверь камеры тихонько заскрипела, и Мария зажмурилась от яркого света. Возле нее послышались шаги, а после теплая рука легла ей на плечо. - Это ведь ты, Мария? Правда ты? - взволнованно спросил Франкен, склоняясь над ней. - Да, любовь моя, это все еще я... - Грустно ответила Мьельнир, пытаясь поднять лицо и заглянуть в глаза тому, кого, судя по своим догадкам, видела в последний раз. Девушка открыла глаза и посмотрела на лицо, испещренное шрамами давно минувших лет. Ей показалось, что мужчина улыбается, но она отчетливо видела, как крупные слезы блестят за стеклами очков. - Пойдем, дорогая, нам пора прекратить этот кошмар. - Голос Штейна дрогнул. Печаль перелилась через край, мешая мужчине спокойно дышать. - Не бойся, все будет хорошо, мы справимся. - Мария улыбнулась. Ласково. Нежно. Заботливо. И в этот самый момент сердце Штейна разорвалось, превратилось в сгусток стеклянных ошметков. Боль наполнила его, и оно лопнуло, как перекаченный воздухом шарик. Франкен зарыдал, рухнув на колени возле своей возлюбленной, а она сняла с него очки и крепко - крепко обняла его, отдавая ему всю свою любовь, тепло и нежность. Она целовала его в макушку, влажные щеки, держала за уцелевшую руку, обещая никогда не отпускать, никогда больше не оставлять его одного. - Ты ведь знаешь, что мы должны сделать? - Штейн отчаянно смотрел в ее глаза, а она вытирала влажные дорожки на его щеках. - Знаю, но не волнуйся. Все обойдется. Те Кишины снова станут людьми, твои переломы срастутся, и от них не останется ни единого следа. - Черт с ними, с переломами. Самую главную травму ничто никогда не вылечит. - Все проходит со временем, милый. Время лечит. Не сразу, конечно, но лечит, можешь поверить. Франкен выглядел таким несчастным, что Марие захотелось плакать. Но она сдерживала слезы, желая поддержать того, кто был все это время ее светом во мраке, ее спасением, ее надеждой, ее мечтой. Мьельнир не знала, что она может сделать для него в эти последние минуты своего прибывания в этом мире, поэтому коснулась его губ своими. Этот поцелуй был из тех, что случаются один-единственный раз в жизни. Он напоминал столкновение двух противоположностей, огня и льда, земли и воздуха, самой чистой радости и самой жгучей боли. Реальность трещала по швам, звенела голосами миллиардов людей, живущих на этом свете, и величественно сыпалась вниз, в самую глубь разверстой пасти бездны. А на ее осколках исступленно целовались два человека, отдавая друг другу себя без остатка, выворачивая наизнанку свои души, сжигая в последних мгновениях страсти горькие мысли. В этот раз комната для обряда была ярко освещена. Никаких дымящихся венков, никаких свечей, при изготовлении которых использовалась таволга, совершенно ничего. Марию уложили на мягкую койку, возле нее сел Штейн, сжимающий дрожащими руками мятый листок с зеркальным отображением заклинания. Мьельнир прекрасно знала, что в данный момент Франкена обуревает нерешимость, полное нежелание делать все так, как якобы необходимо. Девушка накрыла его больную руку своей - Не бойся, я буду помогать тебе, любимый. - Профессор кивнул и поправил очки. - Сиприйэ! - первое слово далось с нечеловеческим трудом, другие же чуть легче, но с каждым новым звуком остатки сердца в груди сжимались все сильнее и сильнее, - Нретсйэ луирпс недйа! По комнате снова прошел легкий ветерок, будто бы кто-то приоткрыл окно, впуская внутрь ночную прохладу. Франкен хотел продолжить произношение едва выговариваемых слов, но его прервал тихий шепот Марии: "Ударь дыханием души... Сейчас!" В эту самую минуту Штейн не мог ее ослушаться. Собрав всю мощь дыхания своей души в руке, Франкен ударил свою любимую в плечо, распространяя по ее телу инородные волны лечебного приторного спокойствия. Девушка закричала. Ей вторили десятки голосов, слышные из глубоких подвалов Шибусена. Но в них не было боли, нет. Они были переполнены счастьем, облегчением, казалось, в них воскресла надежда, успевшая несколько раз умереть и переродиться за последние часы. Комната наполнилась колючим сиянием, берущим свое начало в ином мире, место которого не какая-нибудь параллель реальность, а вовсе ее изнаночная сторона. Свечение исходило от Марии, и Франкен закрыл глаза руками, боясь ослепнуть. Все, что смог почувствовать Штейн, это легкое покалывание кожи и новые приступы сводящей с ума боли в поврежденном боку и сломанной руке. Будто бы свет, льющийся от его любимой, был переполнен злом, а не чем-то светлым и приятным. Неожиданно сияние погасло, и Франкен смог открыть глаза. Прямо перед ним стояла Одра собственной персоной и недовольно скалилась. - Что ж,я тебе очень сильно недооценила. Но, думаю, сейчас это мало что изменит. Душ, собранных твоими учениками, более чем хватило на частичное восстановление дыхание души. Думаю, ты сам догадываешься, насколько я теперь сильна, м? - Нет. - Хмыкнул профессор, - Меня это совершенно не заботит. - А зря, - Ведьма зашипела и хлопнула в ладоши. В ее руках мгновенно оказался огромный меч, выкованный из черной стали. Без души и сознания, он был до краев наполнен тенями тысячи самых опасных злодеев всех времен. - Правда прекрасная штучка! - улыбнулась Одра, - А ты так покалечен, так слаб, так беспомощен! Боюсь, нам с моим красавцем даже делать ничего не придется, ты сам того и глядишь развалишься тут, превратишься в горстку костей и лужицу крови. - Думаю, в лужицу крови превратишься ты, а не он! - В комнату ворвался Спирит, и в мгновении ока принял форму Косы. Штейн встал в боевую позицию и улыбнулся. - Тебе конец, ведьмочка, им не плевать, насколько могущественной ты была при жизни! - две души слились в режиме резонанса, превратив аккуратную косу в массивное опасное оружие. - Как бы не так! - Усмехнулась она, мчась на Франкена. При их первом столкновении воздух будто бы заискрился и наполнился утробным воем. Вспыхнул, сгорел и снова возродился. Противников отбросило в разные стороны, но оба умудрились устоять на ногах, удержать свое оружие при себе, дабы не давать другому ни единого шанса на победу. Еще одно столкновение. Будто две волны слились в одну, разрываемую на части непрерывным мельканием меча и косы. Добро и Зло исполняли свою безумную пляску, румбу душ, кроша в клочья время и пространство. К сожалению, Добро слишком мягкосердечно, а зло коварно и жестоко, поэтому исход этой битвы был ясен задолго жо того, как меч и Коса начали исполнять свою предсмертную звякающую песнь. Громко простонав, Штейн рухнул на колени, сжимая рукой кровоточащий бок. Оружие пришлось выпустить, слишком сложно управляться с такой массивной косой левой рукой, которая за день тоже успела получить сполна. Пред глазами снова мельтешили сотни огней, а нарастающий гул в голове мешал сконцентрироваться на бое. Возле своего повелителя примостился Спирит. Ему досталось не так-то уж и сильно, поэтому он приготовился обороняться, превратив одну из рук в идеальное черное лезвие. Но собой он представлял лишь жалкую пародию на отважного война, не более того. - Я же говорила, что у вас нет шансов, мальчики? - Ведьма широко улыбалась, подняв меч над головой Франкена, - Сколько не трепыхайтесь - ничем хорошим для вас это не закончится, увы! Впрочем, возрадуйтесь, сегодня я милосердна, и смерть ваша будет быстрой и, наверное, безболезненной! Меч с тихим свистом полетел вниз. Спирит выставил руку-лезвие перед собой, стараясь если уж не отклонить, то хотя бы немного замедлить удар. Громкое звяканье сотрясло стены комнаты. Одра была куда сильнее, чем казалась на первый взгляд, а ее меч... Под ним лезвие трескалось, крошилось, казалось совершенно бесполезной детской игрушкой, которую медленно, но верно давят с особой жестокостью. Албарн кричал от боли, чувствовал, что не продержится и десятка секунд, а его руку уже будет не спасти, как и любую никчемную переломанную игрушку. - Ты храбр, но настолько слаб, что... - Лезвие Косы сильно треснуло, железная крошка посыпалась вниз, становясь бурыми каплями крови, - тебя и твоего повелителя уже ничто не спасет, бедняжечки! - Как бы не так! - за ее спиной раздался до боли знакомый голос. Ведьма обернулась, не в силах поверить в происходящее, но Мария со злостью ударила ее, сбивая с ног. - Ты ведь...- начал было Албарн, но Мьельнир покачала головой. - Обряд отворота заклинания еще не закончен, поэтому я еще здесь. И буду бороться, защищать вас до тех пор, пока эта чертова ведьма не станет кучкой пепла! - Мария... - простонал Штейн, протягивая вперед уже дважды искореженную руку. - Я с тобой, любимый, я с тобой... - Ну надо же, какая идиллия! даже тошно стало! - Одра поднялась на ноги и прокрутила меч в руках, - Вот уж не ожидала, что ты, мое дорогое Оружие, предашь меня в самый ответственный момент! - Я не твое оружие, ясно? - Мария сорвалась с места, на ходу замахиваясь рукой - молотом. - А чье же тогда, м? - Ведьма прыгнула ей на встречу, и два невероятно сильных потока встретились, нанося новый непоправимый урон окружающей обстановке. - Штейна, конечно же. - Мария превратила другую руку в молот и попыталась ударить Одру в бок, но та вовремя подставила свой теневой меч. Противники снова отпрыгнули друг от друга, тяжело дыша. - Зачем тебе вообще сражаться? Чем быстрее ты меня победишь, тем скорее умрешь. Неужели тебе так надоел этот мир, что захотелось на том свете оказаться? - Я не боюсь умереть за то, что мне дорого. -Ммм, какие возвышенные речи! Вы, люди, такие противные существа. Вечно ластитесь к Судьбе, щеголяя перед ней своей глубокой манией к самопожертовованию, к защите тех, кого вы якобы любите! Как низко, как мерзко, тьфу! Как вы вообще с этим живете, а? Самим-то не надоело еще? - ты слишком глупа, чтобы понять, - покачала головой Мария. - Люди самоотверженные и храбрые не потому, что так нас начинает любит Судьба. Вовсе нет. Нам просто велит так наше сердце, а оно редко врет или подсказывает что-то неправильно. Да, из-за вечных боев мы порой ран умираем, но от этого не перестаем жить в сердцах наших любимых и тех, кому дороги мы. Рождение - не начало, а смерть - не конец. Да и какая разница, жив ты или мертв, если те, кто тебе дороже всего на этом свете, в безопасности? - Какая глупость. Жертвуя собой, откуда вызнаете, что те, для кого вы стараетесь, ответили бы вам тем же? Вдруг бы они просто убежали, трусливо поджав хвост, оставив вас один на один с проблемами и страхами? - Встречаются разные люди, тут ты права. Не знаю, как обстоят дела у других, но тот, за кого я сражаюсь, и те, кому так необходима моя помощь, стоят того! Все они слишком важны для меня, каждый из них - это надежда этого мира. Бросить их - значит оставить мир без веры во что-то светлое. Этим-то мы с тобой и отличаемся, Одра: ты хочешь видеть во всем только тьму и мрак, отголоски стихий, что обитают в твоей собственной душе. А я ищу свет и тепло. И нахожу. Всегда. В каждом. - Пф, можно подумать, что людей, в чьих душах тьма имеет место, так уж мало. Их много, слышишь Мария, их много! Почти в каждом человеке есть хоть крупинка мрака! - Знаю. Но не важно, как много тьмы скопилось в сердце человека. куда значимее то, сколько в нем света, и сможет ли он в самый нужный момент наполнить душу теплом. - Я думала, ты помнишь, что свет бывает и холодным. - Я не забывала об этом, Одра, только вот и ты, будь добра, запомни, что свет, берущий начало из души, всегда теплый. Его согревает огонь воспоминаний, трепетное тиканье часов, прикосновения к тем, кого мы так сильно любим, ценим, уважаем. И этот свет способен рассеять любую тьму. Даже ту, которую навеваешь ты. Девушки снова сорвались с моих местах. На этот раз столкновения Добра и Зла определенно было последним за этот день. Больше никаких боев не будет, этот удар - решающий. Победа полностью зависела от того, сможет ли Свет разогнать мрак, скопившейся за тысячелетия в давно остывшем сердце, или он будет поглощен ледяной тьмой непроглядной зимней ночи. Все пространство заполнилось несмолкающим гулом. Казалось, миллиарды голосов звали, кричали, громко говорили что-то друг другу, силясь перекричать еще более громкие звучания. А потом все стихло. Пламя свечей погасло, и комната погрузилась в прохладный полумрак. Все часы Города Смерти разом остановились, прежде чем снова начать назойливо тикать, отсчитывая мгновения совершенно другого времени. Штейн пытался рассмотреть, хоть что-то, но мир вокруг напоминал цветную легкую дымку. Голос хрипел, и каждый вздох напоминал стенания умирающего. - Мария... Мария... - Франкен едва мог заставить себя говорить, давясь каждым новым звуком, как отвратительным горьким лекарством, которое пьют, чтобы совсем поправиться. Но отчего излечиваться ему ее именем? От очередного разочарования или заранее уготованных ему суток, переполненных трижды проклятой болью? - Я смогла, представляешь? Смогла! - Мягкий голос раздался возле самого уха Штейна. Мужчина попытался сконцентрироваться, поймать ускользающий от него образ, но ничего не выходило. - Господи, Мария, ты молодец! - восторженно воскликнул Спирит, - Но твои раны... Не могла же тебя ведьма так. - Не могла, - Согласилась Мьельнир, - Это и так не она сделала, а Кишин, с которым мы имели честь бороться в Лондоне. Все вернулось к самому началу, как и положено. Одра навсегда покинула этот мир, отправившись в небытие. Ну... и мне тоже пора, тот свет меняя уже заждался. - Нет, не уходи! - взмолил Штейн, протягивая к ней руку. Он уже почти не различал ее контур, тянулся наобум, стараясь хоть как-то стать ближе к любимой. Теплые руки ласково обняли его за плечи, а самые нежные в мире губы прикоснулись ко лбу, щекам, оставляя невесомые поцелуи на прощания. - Прости, мой солнечный свет, но я ничего не могу поделать. Небеса зовут меня, останавливая время во всем мире. Я ничего не могу с этим поделать. Зато в твоих руках - абсолютно все, и даже больше. - Но что я могу сделать? Ты снова умрешь, мы не успеем тебя спасти, и... - Не надо выдумывать ничего сверхнеобычного. Просто обними меня так крепко... - Чтобы душа твоя не ушла. - Закончил за нее Франкен, стараясь из всех сил прижать Марию к себе. оба плакали от диковинной смеси горечи и счастья, вслушивались в темноту, воцарившуюся на всем свете. Пытались сохранить для себя частички друг друга, полностью отдать себя, свое тепло, чтобы никто никуда не ушел. Уж если уходить - то только вместе. И оставаться, разумеется, тоже. - Я не дам тебе уйти, слышишь? Я тебя не отпущу! - я никуда не уйду, любимый, совсем никуда не уйду...