Пустое зеркало

Сколько всего написано про старые дома, но вряд ли человек, не ощутивший лично атмосферу, наполненную шорохами, странными запахами, тленом, ауру дома, созданную древними, уже рассыпающимися в прах гобеленами и деревянными панелями, темными от времени, вряд ли современный человек поймет, что такое старый дом. Каменное или деревянное строение, покосившееся от времени, высиживающее в своей глубине сов и летучих мышей, которые, как известно, наводят ужас на проживающих неподалеку соседей. Чувство настолько сильное, что вскоре соседи покидают свои дома, перебираясь в более спокойные места. Строение, вырастившее многие поколения людей, каждый из которых оставил печать тайны и личное присутствие в зеркалах и оконных отражениях, печать страхов терзающих духу и шорох предсмертных хрипов в переплетах книг. Ни одно книжное или газетное описание не передаст власть тайны, власть аромата ужаса и древнего, скрывающегося в шуршащих шторах, страха, особенно сильного в ночное время. Этот дом я получил от своего прадеда, отвратительного старика, счастливо почившего уже в возрасте далеко за сто, и получил вовремя, моя уютная квартира с горячей водой и отоплением сгорела во время отпуска, когда мы с женой отбыли на благословенный горячий океанский берег. Однако радовались мы недолго, я бы сказал, что это была даже не радость, а какой-то мистический нереальный подъем, как будто кто-то или что-то хотело напитать нас энергией перед тем, что нам предстояло в будущем. Я, моя жена, сын и дочь плескались в волнах дотемна, а потом возвращались в маленький старинный домик на берегу. Дети поглощали фрукты в немыслимых количествах, мы наслаждались пахучим Мартини и маленькими бутербродами с авокадо и маслинами на веранде, ветер колыхал шторы, их шепот сопровождал наши семейные вечера. Я был безмерно счастлив, больше никогда мне испытать такого абсолютного, не замутненного потусторонней тьмой чувства. Мы вернулись, дети шумно понеслись в душ, а на столе меня ждал телефон и сообщение. Всего несколько строк, изменившие мою жизнь. Наша квартира сгорела дотла, и возвращаться пока некуда. А рядом, вторая телеграмма о смерти прадеда и вступлении во владение его домом. Очень неожиданно, но своевременно. И мы вступили, поскольку отступать нам было некуда. Нужно было временное убежище, пока грандиозные планы по продаже наследства не завершаться покупкой нового жилья, маленького, но современного домика со всеми удобствами. В принципе, у моей жены было другое решение проблемы, мне сейчас жаль, что я не прислушался к голосу женского разума или интуиции. Наверняка, все тогда пошло бы по-другому, или нет? Ирина хотела снять квартиру и дождаться, пока не пойдет с молотка или мое наследство или наша сгоревшая квартира, находящаяся в престижном районе. Ирина любила комфорт, хороших соседей, и терпеть не могла старые дома, с плесенью, отсутствием удобств и приведениями на чердаке. Мне пришлось долго убеждать ее, что приведений не существует, в принципе, в ответ я услышал, что, зато существуют сырость, мыши и скрипучие деревянные полы. Где находится дом, я знал очень приблизительно, нотариус выдал мне собственноручно нарисованный план, что представляет собой дом он тоже разъяснил весьма схематично. Хотя кое-какие воспоминания из детских лет остались в памяти. В возрасте лет пяти или шести мать и отец возили меня в гости к прадеду. В памяти осталось воспоминание об одной комнате, куда я, очень любопытный малыш попал, совершая прогулки по дому в одиночестве. Семья была занята своими делами, мне предоставили возможность наслаждаться одиночеством, бродя по комнатам, подвалам и чердакам. Так вот одна из комнат поразила меня зеркалами, их было множество, расставленных, развешанных и просто сваленных в кучу. Я некоторое время развлекался, рассматривая свои отражения, преломляющиеся, искривленные, некоторые казались мне смешными, некоторые пугали. И вот я добрался до трюмо, открыл плохо поддающиеся, тугие створки, и моему взору предстали туннели, в которых отражение терялось и пропадало, завороженный, я не мог оторвать глаз от всепоглощающей зеркальной пропасти. Внезапно белые тонкие руки протянулись ко мне из серебряной глубины, и я увидел темные глаза. Они звали меня. Я шел к ним. Вернул меня к действительности голос матери, женщины они всегда чувствуют изменение общей атмосферы и возникшие в ней тревожные нотки. Вот это единственное воспоминание о доме, любезно предоставленное мне памятью. Добирались мы долго, жена была мрачнее тучи, это впервые я не уступил ей, какой черт дернул меня отстоять свое мнение. Когда мы свернули с главной дороги, то она, то есть дорога пошла вверх, вдоль нее густо росли кусты, неопрятные на вид, почем-то они казались грязными, возможно из-за грязно-зеленого цвета листьев. А потом дорога вообще закончилась, вернее, она была, но проехать по глубокой колее, собственно, она и представляла собой дорогу, было невозможно. Было отчетливо видно, что совсем недавно здесь текла вниз вода мощным потоком. И текла совсем недавно, во время сильного ливня, и течет здесь во время дождя всегда. Жена шипела, а мне пришлось нести сумки на себе и перетаскивать детей. Дом оставил впечатление кое-как приткнутого к одной стороне холма, в результате чего, ворота, находящиеся на склоне, перекосились и уже не закрывались. А двор - полный хаос из деревянных построек, кучек сорной травы и сухих, низких деревьев. Ирину больше всего поразила безобразная планировка в результате которой по двору пришлось продираться, как в катакомбах, обминая сараи, пробираясь под сухими ветками, которые, казалось, грозили расцарапать лицо. И трава, сухая, колючая, лишенная цветов, но зато снабженная колючками. - Здесь нужно все прибрать, иначе дом никто не купит, - размышляла Ирина, отбиваясь от веток и снимая колючки с джинсов. - Я думаю, что лучше все снести, мне не нравится этот дом, - отозвался сын. Мой рассудительный и на редкость взрослый сын десяти лет по имени Борис, не Борька, не Боренька, а именно Борис. Возможно, взрослость имени и отношения где-то определят характер ребенка, в нашем случае это именно так. Дверь даже открывать не пришлось, она и так была открыта и подозрительно поскрипывала ржавыми петлями. - Интересно, электричество здесь есть, - это опять отозвался Борис. В доме не было электричества, воду нужно было брать в колодце позади дома. Детей, Бориса и Анечку больше всего огорчило отсутствие интернета, и не работающие сотовые. Ирина успокаивалась мыслью, что все это временно, и мы скоро съедем с этого чертового дома, да она именно так и выразилась, моя не любившая грубых слов жена. Дом состоял из трех этажей, вход вел прямо в огромную кухню. Честно сказать, мой прадед обладал слишком извращенным вкусом. Кухня производила гнетущее впечатление, стены, окрашенные в грязно-желтый цвет, резко контрастировали с черными рамами окна. Черные окна – это то, что поражало сразу при взгляде на дом. - И ты предлагаешь здесь готовить пищу, знаешь, здесь хочется повеситься, а не заниматься кулинарными шедеврами, - сказала Ирина каким-то ломким голосом. - Я завтра рамы перекрашу, куплю краску, хочешь белую, хочешь голубую, и здесь будет веселее, увидишь. - Папа, здесь ужасно, - это отозвалась младшая, семилетняя дочь, колупавшая ногтем черную краску на рамах. Папа, выгляни в окно. И я выглянул, но лучше бы не выглядывал, прямо под окном кухни находилось кладбище, вернее его фрагмент, всего шесть могил, шесть покосившихся, покрытых мхом крестов. Зрелище не для слабонервных. За могилами начинался лес. Осмотр остальных комнат и размещение заняли весь оставшийся день. Окно в кухне занавесили веселой цветной шторой со смешными рожицами капитошек, стало чуть веселее, ненамного. Разместились пока в одной комнате на втором этаже, поскольку здесь присутствовало некое подобие ванны, без воды. Просто комната, в которой была помещена пустая ванна, не похоже было, чтобы в ней когда-либо мылись. Отводить детям отдельную комнату пока не рискнули, жутковато как-то. В облюбованной нами спальне находились две кровати, достаточно широкие и довольно удобные, панические мысли немного отступили. Мы поужинали бутербродами и чаем, сваренным на дровяной плите. Разводить огонь оказалось непросто, пришлось довольно долго повозиться с кучей бумажек, которые дети притащили из сарая во дворе. Бумага была влажной и дрова не хотели разгораться, так что ужин затянулся почти до полуночи. Ужинали, скорее, давились бутербродами, мечтая поскорее покинуть неуютную кухню, кстати, с наступлением ночи здесь стало промозгло и холодно, даже как-то липко. На другое утро мне нужно было пойти за краской для рам. Утро было приятное, светлое и даже кухня выглядела более уютно, на могильных камнях за окном сидели птицы, их пение было приятным и нежным. Дети сразу после завтрака побежали осматривать дом, он оказался гораздо больше, чем мы представляли вначале. Ирина убирала двор перед домом, жалкое подобие сада, состоящие из колючих кустов крыжовника и трех полузасохших яблонь, всюду лежали кучи мусора, бутылки и консервные банки. Я спустился вниз по дороге, до автомобиля. В планах было вернуться к обеду, но неожиданно пришлось задержаться. Наш магазин ограбили, разбили витрины. Разгребание проблемы заняло время и до обеда и после, когда я ехал назад, раздражение переполняло меня и вытекало кипятком через горло. Что такое не везет…а? К тому же сказывались горячие сосиски в тесте, съеденные наспех и отвратительный кофе. Вроде и бистро было не самое плохое, или дело не в сосисках? Хорошо, что удалось найти удобную дорогу, ведущую наверх к дому. Дорога была составлена из бетонных плит, гладкая, ровная, но совершенно пустынная. К кустам по краям дороги подкрадывался вечер, превращая их в бесформенные кучи. То, что окна в доме темные, меня не удивила, электричество не проведено, надо будет этим заняться. А вдруг приживемся здесь и организуем родовое гнездо. И во дворе никого, тишина. Там, где мои дети не может быть тихо, разве, что шалят где-нибудь в дальних комнатах. Дверь пропустила меня без скрипа, видно Ирина ее смазала. Я зашел в кухню, пусто. На столе, прикрытые одноразовой тарелкой бутерброды, наверняка оставленные мне. Мевина в кастрюльке на дровяной плите, огонь уже погас, но плита была еще теплой. Пока я пил еще чуть теплый чай, тревога постепенно захватывала меня, впиваясь в мозг острыми колючками. Уехать отсюда без меня они не могли, да и куда им ехать? Медленно, в сгущающихся сумерках я пошел по дому, странная тишина давила на меня железной пяткой. Коридор, поворот, комната, дверной проем. Уже почти стемнело, но и в сумерках, я увидел, что эта та комната, в которой я побывал в детстве, зеркальная комната. Только зеркала выстроились в другом порядке или я плохо помню? В моей руке все еще была банка с краской, шут его знает, почему я не оставил ее внизу. Медленно я пошел среди зеркал, мое отражение дробилось, мелкие я, собирались вокруг меня, сходились толпой, расходились. Вот кукла Анечки, прямо возле круглого зеркала, а тут телефон сына. Это было завораживающее зрелище, мне кажется, что я впервые увидел себя. Рты и носы, помноженные на рты и носы, давали полную картину моей внешности. И тут я натолкнулся на пустое зеркало или просто на раму. Возле рамы стояли туфли Ирины, аккуратно, прямо на половичке. Эй, это уже не игра! В зеркале ничего не было, просто пустое пространство, усиленное окружающей тишиной. Я встал перед зеркалом на половичок, отставил краску в сторону. Я стоял и смотрел туда в серый коридор, где не было меня. Но через мгновенье буду, ледяной холод струйками поднимался от пола и полз вверх по телу, это не было страхом или ужасом. Это было неизбежностью. Теперь лишь рама отделяла меня здесь, от меня – там. Мгновенье перед…я оглядываюсь назад…я смотрю туда, где был я…был…я…и банка с краской, белой краской для черных окон.